Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

Психологические условия среды, вполне естественно, оставили аналогичные зримые следы в мифологии. Опасные ситуации, будь то угроза телу или душе, вызывали заряженные аффектами фантазии, а в той мере, в какой подобные ситуации склонны повторяться и воспроизводиться, они привели к возникновению архетипов, как я назвал мифологические мотивы вообще.

Драконы устраивают свои логовища у рек, чаще всего возле бродов или иных опасных переправ; джинны и прочие духи селятся в безводных пустынях или в чреватых гибелью ущельях; духи мертвых бродят по зловещим зарослям бамбукового леса; коварные никсы[56] и водяные змеи обитают в морских глубинах и в водоворотах. Могучие духи предков или боги воплощаются в выдающихся людях, беспощадная сила фетиша проявляется во всех чужаках или во всем экстраординарном. Болезнь и смерть не вызываются естественными причинами, всегда виноваты духи, ведьмы или колдуны. Само оружие, убившее человека, есть мана, наделенная необыкновенной силой.

А как же, спросят меня, обстоит дело с заурядными, повседневными событиями и с непосредственными реалиями жизни, такими как муж, жена, отец, мать, ребенок? Эти обыденные жизненные факты и отношения бесконечно повторяются и порождают наиболее сильные архетипы, неустанную деятельность которых можно по-прежнему наблюдать повсюду даже в нашу рационалистическую эпоху. Возьмем, к примеру, христианскую догматику. Троицу составляют Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух, который изображается в виде птицы Астарты[57] – голубя, который в раннехристианский период звался Софией, поскольку имел женскую природу. Почитание Марии в поздней церкви является очевидным замещением этого образа. Здесь мы сталкиваемся с архетипом семьи ἐν οὐρανίῳ τόπῳ – в «занебесной области», как выразился Платон[58]; архетип возводится на престол как воплощение глубочайшего таинства. Жених – это Христос, невеста – церковь, купель для крещения – лоно церкви, как она все еще называется в Benedicto fontis[59]. В святую воду добавляют соль и тем уподобляют ее околоплодной жидкости или морской воде. Иерогамия, или священный брак, празднуется на Великую субботу (Sabbatus sanctus) перед Пасхой, когда горящая свеча как фаллический символ трижды погружается в крестную купель, чтобы оплодотворить воду и наделить ее способностью заново рождать на свет крещеного младенца (quasimodo genitus[60]). Человек как мана, или знахарь, – это pontifex maximus[61], папа римский; церковь – mater ессlеsia, magna mater[62] магической силы, а человечество – это беспомощные и нуждающиеся в милости дети.

Сохранение всего наследственного опыта человечества – столь богатого эмоциональными образами – применительно к фигурам отца, матери, ребенка, мужа и жены, к магической личности, к угрозам телу и душе возвело эту группу архетипов до уровня главнейших регулятивных принципов религиозной и даже политической жизни; так бессознательно было признано их грандиозное психическое могущество и власть.

Я обнаружил, что рациональное истолкование всего перечисленного нисколько не лишает архетипы ценности, наоборот, помогает не только ощутить их колоссальное значение, но и постичь его, хотя бы частично. Эти мощные проекции позволяют католику совместить с осязаемой действительностью значительную часть своего коллективного бессознательного. Ему не нужно искать авторитет, высшую силу, откровение, не нужно жаждать соединения с вечным и непреходящим. Все это уже ему доступно: в святая святых любого алтаря для него живет воплощение Господа. Удел поисков назначен протестанту и иудею; первый сам, так сказать, разрушил земное тело Божества, а второй ищет, но никак не может найти. Для обоих архетипы, ставшие в католическом мире зримой и живой реальностью, лежат в бессознательном. К сожалению, я не могу здесь углубляться далее в рассмотрение поразительных различий в отношении к бессознательному в нашей культуре, отмечу лишь, что этот вопрос – один из величайших среди тех, что стоят перед человечеством.

Почему так мгновенно становится понятным, если мы примем, что бессознательное как совокупность всех архетипов есть вместилище всякого человеческого опыта с отдаленнейших времен. Но это не мертвый запас, не заброшенные развалины, а живая система реакций и отношений, которая определяет жизнь индивидуума – исподволь, а потому намного более действенно. При этом бессознательное – вовсе не какой-то гигантский исторический предрассудок, не какое-то априорное историческое условие; это также источник инстинктов, ведь архетипы суть не что иное, как формы, принимаемые инстинктами. А жизненный источник инстинкта питает, в свою очередь, все творческое, и, следовательно, бессознательное не просто обусловлено исторически, но является главным источником творческого порыва. Оно подобно самой Природе, которая, безусловно, чрезвычайно консервативна, однако преодолевает собственную историческую обусловленность своими актами творения. Поэтому неудивительно, что человечество всегда задавалось насущным вопросом, как наилучшим образом адаптироваться к этим невидимым детерминантам. Если бы сознание никогда не отделялось от бессознательного – это неизменно повторяющееся событие символически выражают фигуры падших ангелов и истории о своевольных прародителях, – то данная проблема не возникала бы заодно с вопросом о приспособлении к внешним условиям.

Наличие индивидуального сознания позволяет человеку осознавать трудности внутренней и внешней жизни. Мир вокруг дружелюбен или враждебен для дикаря, который к нему присматривается, а влияние бессознательного воспринимается первобытным человеком как противостоящая сила, и с нею нужно искать примирения, как со зримым окружающим миром. Этой цели служат бесчисленные магические действия и обряды. На более высокой ступени цивилизации той же цели служат религия и философия. Там, где та или иная система адаптации рушится, начинается общее беспокойство и предпринимаются попытки отыскать новые, более пригодные формы взаимоотношений с бессознательным.

Все это выглядит достаточно отдаленным для современного «просвещенного» взгляда. Когда я рассуждаю об этой далекой области разума, то есть о бессознательном, и сравниваю ее реальность с реальностью зримого мира, то часто сталкиваюсь с недоверчивыми усмешками. Поневоле хочется спросить: сколько людей в нашем цивилизованном мире по-прежнему верят в ману, духов и тому подобное, сколько миллионов человек увлечены «Христианской наукой» или спиритуализмом? Не стану множить этот перечень вопросов. Они призваны лишь проиллюстрировать тот факт, что проблема невидимых психических детерминант до сих пор ожидает своего разрешения.

Коллективное бессознательное содержит в себе все духовное наследие человеческой эволюции, возрождаемое в структуре мозга каждого индивидуума. Сознательный разум есть эфемерное явление, отвечающее за сиюминутные приспособления и ориентацию, отчего его функционирование будет справедливо сравнить с ориентировкой в пространстве. Бессознательное же является источником инстинктивных сил психического, форм и категорий, регулирующих этот процесс, то есть архетипов. Все самые важные идеи и представления человечества восходят к архетипам. В особенности это верно для религиозных представлений, но и основные понятия науки, философии и морали тоже не составляют исключений из