На Большом Каретном - Фридрих Незнанский

– Нет, ни о каком опознании речь не идет, – попытался успокоить несчастную, горем убитую женщину Агеев. – Просто это необходимая формальность при поиске пропавших людей.

Она, видимо, действительно поверила этим словам.

– Была одна, на левом плече. Он эту наколку сделал, когда в армии служил.

– А не помните, что именно было выколото на его плече?

– Да как же не помню! – возмутилась мать Германа. – Очень даже помню. Красивая такая наколка – орел, а в его когтях обвисшая женщина.

«М-да», – невольно хмыкнул Агеев. Герман Тупицын даже в наколках оставался верен себе.

Поблагодарив женщину и сказав ей пару обнадеживающих слов, Агеев опустил телефонную трубку на рычажки, сделал глоток из кофейной чашечки и снова всмотрелся в лицо Германа.

Оно было красивым, лучезарно-улыбчивым, и казалось, что нет такой силы в природе, которая помешала бы ему жить и любить на этом свете.

– М-да, – подвел итог Агеев, допивая кофе с ликером. – Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

Потом остановился глазами на слове «Серпухов» и вспомнил, что этот районный город едва ли не соседствует с Чеховом. И всегда есть вероятность...

Мысленно перекрестившись и самому себе пожелав успеха, если, конечно, это можно было бы назвать успехом, он достал телефонную книгу Московской области и поплотнее устроился в кресле...

Спустя два часа он уже точно знал, что Герман Тупицын никогда больше не обнимет ни одной женщины. Ни в своем родном Чехове, ни в Москве.

И мог ли он предполагать, когда кружил голову молодой, красивой журналисточке, что судьба играет человеком, а человек, в конце концов, сыграет в трубу?..

Теперь оставалось самое неприятное – сообщить матери Германа о смерти сына и привезти ее на опознание. Впрочем, как мудро решил Агеев, с этим делом вполне могут справиться и опера убойного отдела МУРа.

Это была последняя квартира на лестничной площадке первого этажа дома на Большом Каретном, и, когда за ними закрылась дверь, двум капитанам милиции не оставалось ничего более, как переглянуться да пожать друг другу руки.

Отрицательный результат – тоже результат, причем далеко не маловажный.

Завершив поквартирный обход дома с фотороботом Мосластого в руках, они доподлинно убедились в том, что, в общем-то, ни у кого в МУРе не вызывало сомнения. Ночного посетителя коммерческого магазинчика, которому вдруг приспичило ни свет ни заря сбросить с себя нервный стресс бутылочкой водки, в этом доме никто не знал и никогда раньше не видел.

А это значило, что Мосластый и есть тот самый «барабашка», что тревожил несчастного и в то же время излишне чуткого соседа Юрия Толчева в предутренние часы. И тот поплатился своей жизнью за то, что хотел доказать своим родным, а заодно и милиции, что он не шизофреник, слышащий по утрам черт знает какую чертовщину, а совершенно нормальный человек, психика которого еще не требует медикаментозногo вмешательства, так что дело оставалось за малым – вычислить в десятимиллионном мегаполисе из всех мосластых одного-разъединственного Мосластого и собрать доказательную базу, что это именно он убил старика.

Короче говоря, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. А если говорить еще проще, то как тут не вспомнить про ту самую иголку, которую надо было найти в стоге сена.

Вернувшись в МУР, Майков доложил своему шефу о результатах опроса, на что Бойцов только кивнул угрюмо и столь же угрюмо спросил:

– Что думаешь делать?

Олег развел руками: чего, мол, тут думать, искать надо, товарищ полковник, искать. Как в том анекдоте про прапорщика с обезьяной, которых поместили в две клетки, в которых были подвешены бананы, и предложили им достать эти самые бананы. Сначала оба стали прыгать, пытаясь достать лакомство, но потом сообразительный предок гомо сапиенса подтащил под банан пустую коробку, взобрался на нее и... Когда же кто-то из милосердных ученых подсказал прапорщику проделать то же самое, он только окрысился на подсказчика – прыгать, мол, надо, прыгать.

– Молодец, – похвалил его Бойцов, – непременно майором будешь. А теперь слушай сюда. Звонила Турецкая. Судя по всему, сыщикам «Глории» удалось обнаружить труп чеховского фигуранта.

– Любовника Толчевой?

– Да. Так что тебе придется ехать в Серпухов и проводить опознание. И если все сойдется... Короче, не мне тебя учить, что нам потребуется в первую очередь и в обязательном порядке. Кроме протокола опознания и судебно-медицинской экспертизы необходимо снять его «пальчики» и получить ответы на следующие вопросы: когда, где и кем был обнаружен труп, а также получить хотя бы предварительный ответ, как был убит Герман Тупицын, если, конечно, он не сам отдал Богу душу.

Глава шестнадцатая

Несмотря на то что зам главного был предупрежден ответственным секретарем редакции, что его ждут не дождутся «господа из частного детективного агентства, которое занимается раскруткой гибели Юры Толчева», Илья Антонович Попович не очень-то поспешал в редакцию, где уже битый час куковали в тоскливом бездействии Макс с Головановым. Да и когда соизволил-таки нарисоваться в редакции, то нельзя было сказать, что он очень обрадовался приезду незваных гостей, а еще больше тем вопросам, которые они стали задавать ему, уединившись в его кабинете.

И все это было очень странно, особенно если учесть тот факт, что сотрудники еженедельника действительно были поражены той трагедией, что случилась в доме на Большом Каретном, а детективы агентства, причем весьма солидные мужики, а не сопливые шерлоки холмсы, пытались выяснить истинную причину самоубийства их коллеги по работе. О версии убийства им пока что никто ничего не говорил.

А Илья Антонович тем временем попросил секретаршу заварить кофейку покрепче и довольно толково, хотя и не вдаваясь в подробности, рассказал о том, каких трудов стоило Толчеву довести до победного конца нашумевшие репортажи о проданных в секс-рабство «мисс красавицах» и педофилах. Сообщил и какие баталии пришлось выдержать коллективу редакции после этих публикаций. Однако как только Макс поинтересовался рабочими планами Толчева, а Голованов напомнил об интервью, которое незадолго до своей гибели дал Толчев, где упомянул о готовящейся «бомбе», Илья Антонович сразу же заскучал, довольно-таки выразительно посмотрел на часы, давая тем самым понять, что и без того уделил слишком много драгоценного времени любителям-детективам, и пора бы дорогим гостям и честь знать, потому что в другой раз вообще их на порог редакции не пустят. Но он не знал, что перед ним сидит не спившийся мент, подавшийся после изгнания из ментуры в частные детективы, и даже не бывший неудачник-следователь, а майор-спецназовец ГРУ Всеволод Михайлович Голованов, выбивший за годы, проведенные в горячих точках, столько показаний и «покаяний», что этого хватило бы на годы работы районному Управлению внутренних дел.

И под давлением Голованова Попович действительно начал что-то вякать, упирая, правда, на то, что он не знает, о какой «бомбе» мог бы говорить Толчев, так как незадолго до смерти Юры он отбыл в командировку. Да и вообще об этом интервью Толчева он, Попович, ничего толком не знает.

Ему напомнили, что речь шла о «людях в белых халатах, но с грязными руками». А въедливый, как весенний клещ, Макс высказал даже предположение, что все это должно находиться в перспективных планах редакции и конкретно Толчева на ближайшие месяцы. И когда расплывчатый и осклизло-скользкий, как перезревший гриб подберезовик, Илья Антонович Попович невразумительно повел плечами, видимо решая для себя, не послать ли раз и навсегда дорогих детективов куда-нибудь подальше или все-таки вспомнить о перспективных планах самоубийцы, так и оставшихся на бумаге, Голованов решил помочь мужику.

– Я думаю, что речь шла о пересадке стволовых клеток и клонировании в России. Кстати, на клонирование у нас нaлoжeн пятилетний мораторий, и если этим делом кто-то действительно занимается в обход закона, то это и было бы той самой бомбой, о которой обмолвился в своем интервью Толчев.

– А вы-то об этом откуда знаете?! – совершенно неадекватно отреагировал хозяин кабинета, чем сильно удивил гостей. В его глазках вдруг появились искорки враждебности, что также не могло остаться незамеченным.

«Вот те и хрен! – пронеслось в голове у Голованова. – А я, дуреха, к бабушке собралась».

Ухмыльнулся и невозмутимый Макс, запустив в бороду свою пятерню.

– Да как вам сказать?..

Однако Попович уже понял свою оплошность и снова засуетился, стараясь оставаться гостеприимным хозяином.

– Небось уже проинтервьюировали дурака-корреспондента из бульварной газетенки, который эту галиматью о толчевской «бомбе» выдал?