Чужой. Сердитый. Горячий (СИ) - Тиган Линетт

Когда я поднимаю взгляд и пытаюсь как можно аккуратнее встать со стекла, в кармане его брюк раздается мобильный рингтон. Он берет телефон, всего секунду смотрит на вызов и выключает его, помрачнев.

— Это Максим, верно? — спрашиваю я, отчего-то уверенная в том, что Максим не может пустить все на самотек, но мой голос предательски дрожит. — Он понял, что все ваши доводы и размышления о моем побеге — настоящий фарс, а значит, уже едет сюда, — по большей части подобным я себя здорово утешаю, ведь могу сильно ошибаться.

Гордеевы в гневе очень непредсказуемы, но я стараюсь поселить в своего личного мучителя сомнения и заставить отступить, пока непоздно. Глаза Виктора чернеют, и я понимаю, что замешательство из-за моего падения буквально испарились, стоило мне открыть рот.

Я не такой искусный манипулятор, как Виктор.

Без каких-либо слов он подходит ко мне, смотрит сверху вниз, вероятно сейчас ощущая надо мной господство. Я, почти обнаженная, лежу на разбитых стеклах, а он, одетый и обутый, стоит рядом, не ощущая дискомфорта. Разве что чувствуя нечто ядовитое, после моих слов — это отражается на его лице, когда Виктор больше не скалится, прожигая меня взглядом.

Он больше ничего не собирается говорить или обсуждать со мной, и я это осознаю до крайности поздно… Он заносит свою ногу резко, и лакированная туфля с неестественной силой бьет в области живота, заставляя меня перекатиться по стеклам и сдавленно простонать.

Следующие удары посыпались градом, от которых было невозможно отвернуться, но я из всех сил пытаюсь прикрыть живот, подтягивая колени к груди.

В глазах все размывается, но я отчетливо вижу его черную фигуру, кружащую вокруг меня, как коршун, напитываясь силой от моих криков боли, когда я пытаюсь отползти от Виктора, размазывая по паркету собственную кровь.

На какое-то мгновение мне кажется, что мне станет легче, если он меня добьет, но не ясная мне выдержка упорно оставляет меня в сознании, заставляя прочувствовать все границы боли и страданий.

Несколько раз Виктор хватает за волосы и с силой прилаживает виском об пол. После этого я продолжаю ощущать его удары, но не могу уже защищаться, не могу увернуться, и нет сил открыть глаза.

Когда все прекращается, я ощущаю парализующий холод… И слышу громкие сторонние голоса, дикие крики, шум. Едва приоткрыв глаза, я смотрю на размазанные фигуры, и через силу присмотревшись, различаю Максима, который что-то кричит отцу, прижав к его стене. Рядом со мной присаживается Эльдар, накрыв меня пледом. Он бережно поднимает меня на руки.

— Тише, Ярослава, все будет хорошо, — шепчет полковник, выходя из ненавистного мне дома, направляясь к машине. — Он больше к вам не прикоснется.

— Ребенок… — произношу я едва слышно.

— Что? — недоумевает Эльдар.

— Мой ребенок… — последнее, что я говорю, распознавая сочувствующий взгляд мужчины, который осматривает меня отчасти шокированно.

А осознав мои слова, он определённо запаниковал.

Часть 7. Сообщники

Эльдар

Я предельно внимательно слушаю отчет доктора, искоса наблюдая за неподвижным Господином Гордеевым, который стоит у окна. Он изнеможенный и вымученный самыми ужасными последствиями, морально терзающейся и спавший не больше четырех часов за трое суток. Я мог бы посочувствовать, но переводя взгляд на бледную девушку, которая все еще не очнулась, едва получается держать свое лицо в бесстрастии.

Я чувствую свою вину в произошедшем… Как и исчезнувший Вадим, когда я донес ему всю трагичность того вечера, в подробностях описав, в каком именно состоянии я вез девушку в госпиталь. Разумеется, я не успел остановить горячного парня, когда он вылетел из нашей съемной квартиры, как ошпаренный, явно обвинивший во всем только одного себя — в этом вся его суть, несмотря на его скотский характер и отношение к Соколовским в целом.

Но Вадим не понимает, что поступил очень разумно, возможно, интуитивно, а возможно, из чувства собственных предубеждений, когда не стел тащить девушку за собой силой… Тогда бы обстоятельства загнали нас в угол прежде, чем мы смогли найти выход и весь план пришлось бы перекроить на первой стадии и искать подполных докторов.

Ярослава слишком закрытая девушка, утаившая все свои насущные проблемы. Мне не удается представить, как она себя чувствовала, понимая, что беременна в такое сложное время от своего мужа.

Точнее быть была… Беременной. Ее выкидыш был неминуем не только из-за Гордеевского тиранизма, но и ее истощения, чего я не замечал ранее. Доктор, ставший перечислять ее нелегкое состояние, удивился, как она не потеряла ребенка раньше.

От подобных мыслей мое сердце сжимается. Каждое мгновение перед глазами ее умоляющий взгляд и жалостливый шепот, отчего стынет кровь в жилах. Она была в моих руках истощенная физически и морально, в крови, избитая…

Когда вздрагиваю, доктор запинается, поджимая губы. Он переводит взгляд на девушку и смотрит на нее сожалеюще, но профессиональная холодность берет вверх.

— Жаль, что такая молодая девушка попала в аварию в положении, но она обязательно поправится. Передайте мои наилучшие пожелания Господину Гордееву, — попробовал подбодрить меня доктор, но вместо ответа я глухо выдохнул.

— Разумеется, — сказал я, взяв себя в руки.

Когда я захожу в палату, Гордеев оборачивается. Его лицо — серее сегодняшнего мрачного неба, под глазами залегли темные круги, а вся одежда смятая. Он все еще не переодевался и явно не мылся, судя по терпкому запаху в палате.

Я прохожу через всю палату, открываю окно и смотрю в тусклые глаза Гордеева.

— Госпоже нужно время на восстановление, но доктор заверяет, что с ней все будет в порядке с должным уходом, — ровно произношу я. Гордеев тяжело отступает и устало садится в кресло, закрывая лицо руками от бессилия. — Вам лучше отдохнуть, Максим Викторович, ваша жена придет в себя еще нескоро, — заверяю я мужчину, который смотрит на девушку долю секунды… Но даже это дается ему с трудом, он пришиблен своей совестью.

Лично мне, как стороннему человеку, хочется пройтись по его свежим душевным ранам, но как полковник со стажем на спецзадании — я не позволяю себе даже нахмуриться.

— Ты прав, Эльдар. О ней ты заботишься лучше, чем я, — вымученно ответил он, не скрывая своих расстроенных чувств. — Если бы не ты… Одному Богу известно, чем все закончилось.

Я леденею от его слов.

Господин Гордеев полностью прав, но не до конца. Именно Вадим, взволнованный, раскричавшийся в машине отборным матом, обзывающий девушку тупологовой блондинкой, велел мне, своему начальнику, разобраться, что с ней происходит и какого черта весь вечер ей не дает прохода Виктор.

Едва успокоив взрывного Волкова, которого никогда не волновали рабочие сложности, и выслушав сложившуюся ситуацию — я понял, что дело дрянь. Конечно, я видел, что Ярославе нездоровится, но она девочка гордая — не смела жаловаться или идти наперекор нашим планам. Но то, что рядом с ней крутился этот Виктор, окончательно рушило все наши планы.

Когда я вернулся на банкет, Гордеев сидел у барной стойки и пил стакан за стаканом, утоляя не то свои обиды, не то боль, жгучим дорогущим алкоголем. Поблизости я не видел Виктора и Ярославы, и плохое предчувствие уже тогда толкнуло меня в спину, чтобы я немедля заговорил с Гордеевым о причинах его одиночества и пропавшей Ярославы.

Говорил я недолго… След от его кулака сразу отпечатался на моей скуле, и тихим рычанием, он велел подняться за ним в кабинет. Ему было бесконечно ревностно и он прыскался ядом, что его жена пыталась сбежать, а Виктор настоял взять контроль в свои руки. Оказывается, что у Гордеевых была определенная договоренность — когда девушка попытается сбежать, то отец лично будет разбираться с предательницей.

Когда я понял, что все-таки произошло и как Гордеев-старший обставил младшего… Пришлось очень аккуратно вернуть Максиму Викторовичу внутреннее равновесие и уверенность в верности жены. Он горячился от моих нравоучений и доводов, но с каждым моим слово начал понимать, что его отец — хитрый старик, желающий очень жестоко истязать его жену, обвел собственного сына вокруг пальца.