Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая

Затем телефон зазвонил еще раз. И теперь – то ли секретарь говорил тише, то ли Смышляев плотнее прижимал трубку к уху, – Николай не сумел понять, о ком идет речь. Но руководитель проекта «Ярополк» снова произнес: «Приглашайте!» И в кабинет зашел Федор Великанов. Оглядевшись по сторонам, он сел от Скрябина через стул, вежливо Николая поприветствовал и спросил шепотом, как продвигается расследование. На что Скрябин – таким же шепотом – ему отвечал:

– Теперь этим делом занимается МУР.

Великанов никакого изумления не выказал, с пониманием покивал. И тут телефон внутренней связи затрезвонил снова.

Назарьев заметно вздрогнул, а Скрябин и Великанов помимо воли переглянулись.

Даже Валентин Сергеевич выказал недоумение.

– Кто-кто? – переспросил он секретаря.

И тот повторил фамилию новоявленного посетителя так громко, что её расслышали все, кто находился в кабинете:

– Абашидзе просит вас принять его!

Смышляев колебался лишь долю секунды, а потом произнес это свое «Приглашайте!» Великанов в изумлении поджал губы. А Скрябин чуть было не высказался вслух насчет того, что брошенный муж – последний, кто должен присутствовать при встрече с Даниловым и с его пассией. Один лишь Назарьев продолжал разглядывать московский пейзаж за окном. И, когда Отар Абашидзе вошел в кабинет, этого занятия не прервал.

Новый посетитель явно приготовил какое-то заявление, и даже воздуху набрал в легкие, чтобы его сделать. Но потом увидел, что с руководителем «Ярополка» он отнюдь не наедине, и все свои слова проглотил. Спросил только:

– Я могу присесть?

И Смышляев указал ему на стул рядом с тем, на котором сидел Назарьев. Ни тогда, ни позже Скрябин так и не смог прийти к однозначному мнению: это было случайностью или руководитель «Ярополка» испытал одно из своих знаменитых предощущений?

4

Свет лампы, горевшей на столике театрального вахтера, был тусклым. Но и его хватало, чтобы Самсон Давыденко мог наблюдать за всеми действиями Валерьяна Ильича. Тот вытащил откуда-то маленькие щипчики, вроде тех, какими раскалывают куски сахару. И медленно, очень осторожно стал вытаскивать ими из бутылки пробку, которая имела длинный наружный конец с раздвоенным расширением, напоминавшим рыбий хвост. За него-то старик и тянул своими щипцами, пока пробка не выскочила из бутылки – бесшумно и мягко.

И тут же помещение рядом с Валерьяном Ильичом как-то вдруг поплыло. Самсон не знал, какое еще слово можно было бы подобрать. Стол, за которым сидел старик, настольная лампа, бутылка в руке старика – всё внезапно утратило четкие очертания и сделалось разорванным, разрозненным. Так распадается на части брошенный в воду букет цветов. Или – рассыпается под воздействием воздуха поднятая со дна морского древняя амфора.

Давыденко изо всех сил напряг зрение, пытаясь разглядеть что-нибудь за расплывающейся фигурой вахтера. Но не тут-то было: глаза Самсона не желали воспринимать возникавшую картину. Точнее – картина эта словно бы застревала где-то на полпути между сетчаткой его глаз и его мозгом. Он видел происходящее, но не мог уразуметь, каковы причины и смыслы того, что он видит.

Самсон прижал руки к глазам, с силой потер их основаниями ладоней и хотел поглядеть еще раз. Однако не успел отвести ладони от лица. Лишенный визуальных впечатлений, мозг его внезапно воспринял информацию иного рода – вероятно, до этого им пропускаемую.

По лестнице, что вела от столика вахтера к площадке, на которой прятался Давыденко, кто-то поднимался. Звук шагов был легкий, дробный – это были шаги либо ребенка, либо очень молодого человека. По ступеням кто-то взбегал. И Самсон, быстро отдернув от лица руки, повернулся к лестнице – готовый дать незнакомцу отпор, если это потребуется.

Вот только – никакого незнакомца на лестнице не оказалось. Шаги перестали доноситься, и Давыденко подумал: они померещились ему, как до этого – расползающийся вахтер с зеленой бутылкой в руках. Но затем звук возник снова. И шел он теперь откуда-то из-за спины Самсона – куда незнакомец уж точно не мог попасть с лестницы незамеченным. Наркомвнуделец начал было оборачиваться, однако завершить этот оборот не успел.

Ему показалось, что к его шее, сбоку, примерно под правым ухом, что-то прилипло. Точнее, к шее его как будто что-то присосалось – как присасывается пиявка или медицинская банка. А в следующий миг Самсона оглоушил удар – не по голове, и не по корпусу, а как будто по всему, что имелось материального в его теле. На Давыденко будто рухнуло нечто гигантское – одновременно невесомое и тугое, как наполненный гелием дирижабль. Причем этим дирижаблем его зажало разом со всем сторон – сплющивая его, выдавливая воздух из его груди и мысли из головы. А потом дирижабельная мощь погрузила его в полную тьму.

5

Николай неотрывно смотрел на Отара Абашидзе, пытаясь вообразить, какие чувства тот должен испытывать – по отношению к жене, по отношению к удачливому сопернику, да хотя бы по отношению к нему самому! Ведь он, старший лейтенант госбезопасности Скрябин, дал ему понять, что проводимое расследование затронет Абашидзе при любом раскладе. А главное – сам Отар Тимурович даже больше знал о произошедших событиях, чем сам Скрябин, который, к примеру, понятия не имел о гибели завмага Уварова.

За такими мыслями Николай едва не упустил главное. На сей раз телефон у Смышляева не зазвонил: секретарь сам вошел в кабинет и положил на стол руководителю «Ярополка» листок бумаги, на котором что-то было написано. Смышляев прочел записку и без колебаний произнес:

– Пусть они войдут. Конвойных не надо – пусть ждут в приемной.

И это уж, по мнению Скрябина, окончательно выходило за рамки здравого смысла. Причем не потому, что он опасался проявлений агрессии со стороны вошедших – совсем наоборот.

Секретарь коротко кивнул и вышел. А все, кто находился в кабинете, одновременно повернули головы к дверям. Даже Андрей Валерьянович Назарьев отвернулся-таки от окна.

Первой в кабинет вошла Вера Абашидзе – Данилов пропустил её вперед, явно действуя машинально. Уж точно – сейчас ситуации была совсем не та, когда следует уступать дорогу даме. На Вере был серый английский костюм – очень элегантный, безупречно сидевший на ней. И выглядела она так, словно собралась на загородный пикник или в прогулочный круиз: на её ухоженном, тщательно накрашенном лице смущения не просматривалось. Белокурая, стройная, невысокого роста – но совсем не казавшаяся коротышкой, она в этом кабинете выглядела как птичка колибри среди угрюмых воронов.

Отар Абашидзе так и впился в неё взглядом. Но Вера, по очереди всех