В погоне за солнцем (СИ) - Алиса Элер

— Прошу прощения? — впервые за их короткий разговор он поднял глаза на Кэрроя и теперь смотрел на него так, будто впервые увидел.

В грифельно-черном, вороновом взгляде советника нельзя было прочитать, какие чувства владеют им теперь.

— Я не смогу приступить к дальнейшему расследованию по причине гибели последнего участника Ночи преданных клятв.

— Не думаю, что Адмунд был последним. Его мы искали больше семнадцати лет. Я уверен, есть еще кто-то, кого мы упустили. Кто-то — или что-то. Письма, архивы, записи, воспоминания…

— Вы уверены — или хотите в это верить? — непростительно резко начал Кэррой — и продолжил, прежде чем Эрелайн успел ему возразить. — Письма и архивы заговорщиков уничтожены. Вам об этом известно.

— Известно, — жестко сказал лорд-хранитель. — Как известно и то, что глава заговора не найден. Вы полагаете уместным говорить, что все участники мертвы? Я — нет, — и, не меняя интонации, закончил: — Расследуйте смерть вьер Эстс и тех заговорщиков, кто волею случаях — или чьей-то пока не известной нами воли — погиб не в Драконьих Когтях и не в Ночь преданных клятв. Слишком много случайных совпадений. А я не верю в совпадения.

— Я против дальнейшего расследования, — прямо, не уходя от ответа, проговорил Кэррой. Взгляд его не похолодел, не почернел — остался таким же странным, птичьим. — Против и как ваш советник, и как тот, кто занимается этим делом уже семнадцать лет. Возможно, вьер Эстс был не последним участником заговора, но, несомненно, последним влиятельным. Искать еще семнадцать лет пешек я полагаю бессмысленным. Что касается главы заговорщиков, то допросы и показания ясно свидетельствуют о том, что его никогда не было. Был тот, кто повел восстание на Драконьи Когти в Ночь преданных клятв. Томлен вьер Эрс. Он мертв. Кого еще вы желаете найти?

В его голосе не было ни напора, ни едкости, ни иронии: он давил спокойствием и бесстрастностью.

— Вьер Арьен отчетливо указывала на того, кто стоял за всем, — сухо ответил Эрелайн, подняв тяжелый сине-свинцовый взгляд и скрестив его с вороновым — Кэрроя. — Косвенные подтверждения есть в показаниях многих участников заговора. Я не имею права игнорировать факты и свидетельства.

— Что вами движет в вашем упорстве? Желание отомстить? Ненависть и презрение?

— Мной движет, — холодно — так, что от его голоса, кажется, заледенел самый воздух — начал Эрелайн, поднявшись из-за стола и взглянув на советника почти в упор, — разум. Который говорит, что тот, кто разыграл столь виртуозную партию, но не сумел довести ее до конца, вряд ли остановится на достигнутом. Пока он не найден, мы не имеем права считать, что Ночь преданных клятв. Поэтому я буду искать его, хотите вы этого или нет. Впрочем, — добавил Эрелайн, и по сжатым, бледным губам пробежала слабая улыбка, тут же исчезнув. — Впрочем, не стоит. Я отстраняю вас от расследования. Передайте, пожалуйста, все материалы дела Сэйне. За выполнением последнего поручения я прослежу лично.

— Мне должно считать это знаком вашего не благоволения? — Кэррой болезненно выпрямился, но на лице, застывшем фарфоровой маской, не отразилось и тени чувств.

— Вам стоит считать это знаком того, что я предпочитаю поручать задания тем, кто заинтересован в их выполнении.

— Ваши слова о том, что вы проверите лично факт передачи дела, могут свидетельствовать об утрате доверия.

— Я никому не доверяю настолько, чтобы не проверять лично то, что мне действительно важно, — и добавил, так же невыразительно, как и прежде: — Слишком высокой ценой обходится доверие. Я не готов ее заплатить.

— Как вам будет угодно, — Кэррой склонил голову в коротком отрывистом поклоне, и развернулся на каблуках.

Безупречная осанка, поджатые губы, жесткий взгляд.

— Документы по делу вьер Эстс, — окрик Эрелайна нагнал его почти сразу, застигнув в нескольких шагах от дверей. Советник обернулся, всем своим видом выражая удивление. — Оставьте их мне. Я желаю с ними ознакомиться.

Отчеты, педантично собранные, пронумерованные и подшитые в папку, опустились на стол. В скупом жесте Кэрроя не было недовольства, раздражения и презрения: только четкость, отработанность и излишняя правильность.

Дверь закрылась так же скупо-заучено, безразлично. Стук каблуков его туфель отбивал четкий и скучный ритм.

Эрелайн прикрыл глаза, сделав не глубокий — нарочито размеренный вздох, и отвернулся к окну. Шагнул так, чтобы почти коснуться лицом стекла, холодящего пальцы. Оно, прежде звонко-прозрачное, укрылось молочной пеленой под его теплым дыханием…

Только сегодня — ясный день месяца Золотых туманов, и нет, не может быть никакого дождя.

Дождь остался там, в злом и навсегда жестоком к нему месяце Поющих вод.

Остался — но ненадолго…

Дождь касался стекла холодными ладонями и прижимался к нему так сильно, точно хотел заглянуть в высокое окно и разглядеть что-то сквозь скользящие вниз потоки воды. Все дрожало, теряло контуры и очертания, блекло цветами в укрывшей Холмы пелене дождя. Не разобрать, что там, по ту сторону стекла, не увидеть…

— Вы говорили с Кайлирией? — негромко спросил Эрелайн, не переставая играть. Скрипка не пела — плакала. Так тихо, слабо, так пронзительно грустно и бессильно, что слушать ее было невыносимо.

— Я не помешала вам? — голос Висении, не привычно ясный, чистый, а чуть хрипловатый, дрогнул.

— Нет. Уже нет.

— Леди эс Ллиэ была права, — тихо начала она и почти сразу продолжила: слишком мучительно было молчание. — Мне не удалось выяснить, у них ли еще A'shes-tairy, жив ли он, проводились ли допросы. Кайлирия отвечала полунамеками, полуфразами. Заставить ее говорить откровенно невозможно. Во всяком случае, для меня.

— Вы передали, что действуете от моего имени?

— Да.

— В таком случае, я переговорю с ней сам, — последняя нота, тонкая и отчаянная, зазвенела в воздухе. Рука со смычком опустилась вниз.

Эрелайн осторожно, бережно положил скрипку на стол и только тогда, наконец, обернулся.

— Это все?

— Нет. Лорд-правитель выражает вам свое почтение и шлет приглашение на завтрашний прием.

— Званый ужин? — Эрелайн поморщился, принимая из рук леди запечатанный родовой печатью вьер Лиин конверт.

— Обед, — поправила его Висения, едва скрывая улыбку. Нелюбовь лорда к светским приемам была ей прекрасно известна.