Весло невесты - Лина Дорош

Я бы с удовольствием вышила тебе ламантина, чтобы как настоящий, но не нашла такой схемы. Точнее, нашла, но слишком поздно — позавчера. Да, еще там были жирафы (а я не знаю, как ты к ним относишься). У меня, видимо, начинается «жирафовый» период. В прошлом году увидела копилку «Жираф» и влюбилась, купила и подарила ее Наташке на день варенья. Периодически у меня стала заедать песня «Жираф большой, ему — видней». В начале декабря шлялись по магазинам с подружкой и набрели на потрясающую лавку. По-другому ее не назвать. Там продают почти живые вещи. В витрине я увидела жирафа. С меня ростом. И он плетеный! Весь полупрозрачный, кажется таким хрупким, и еще совсем неидеальный. Это такое чудо… и там были еще деревянные жирафы. Сантиметров пятьдесят высотой или даже больше. А еще там всякие деревянные и плетеные вещицы, есть даже газетница, чтобы в ней носить газеты. Такие специальные домашние газеты.

Короче, Вика меня вытащила оттуда за капюшон и смотрела очень сочувственно… а позавчера я случайно наткнулась в магазине на наборы для вышивания. Пошлость невероятная. Но в каталоге я нашла этих — две очень красивые жирафьи головы. В них столько тишины, спокойной такой грусти или задумчивости и нежности. Девушка предложила заказать этот очень удобный набор, в котором есть всё: от иголки до тщательно подобранных ниток. Я попыталась объяснить, что мне не нужен весь готовый набор. Несколько таких «шедевров» я уже выбросила. Иголка у меня есть, и другие не нужны, они просто копятся, а работать я могу только своей одной. Мне не нужен вымеренный по сантиметрам кусок синтетической ткани, которая сама по себе не красивая и в руках ее держать неприятно. Моему полотну уже лет 25–30, из этой холстины папа помышлял пошить себе костюм «а ля джинсовый», когда меня еще не было в проекте, а джинсы все знали только как слово… И ограниченный набор акриловых ниток мне тоже не нужен. Я чешусь от синтетики. И вышиваю только хлопком, шерстью и шелком — нитки накопились с детства, да еще от бабушки остались. Правда, уже приходится докупать, и опять же то, что нужно, фиг найдешь. Мне от нее нужна только схема. Она на меня смотрит, и, не понимая, о чем я, говорит:

— Но так же проще…

Я знаю. Но от этих вроде бы вручную сделанных картин разит… тиражом, как минимум. Ну не получается ничего настоящего, единственного из готового набора и даже из полуфабриката.

Ты понимаешь, о чем я?

В общем, с мишкой не получилось. Тогда я попыталась написать тебе рассказ, но получилось так грустно… не для праздника как-то. И если бы я не была уверена в надежности твоего чувства юмора, то… пришлось бы предупреждать, что «все события вымышленные и любые совпадения просьба считать случайными», но в твоем ч/ю я не сомневаюсь.

… я хочу тебе рассказать. Это было так случайно. Мы встретились или еще не встретились, хотя прошло уже три месяца. А мне кажется, что я знала тебя всегда. Мы абсолютно противоположны, и поэтому нас так притянуло друг к друг. Я часто думаю: как я могла не знать твоего голоса, походки, жестов, не чувствовать запаха, но испытывать эмоций, которые мне казались яркими и такими настоящими. Я иногда зажмуриваюсь и долго не могу открыть глаза — боюсь, что открою, а тебя нет. Но, слава Богу, ни моргание, ни щипание не помогает. Я думала, так не бывает.

Я могу сказать, что ты хороший. Но при этом я думаю совсем другое, не противоположное — а просто другое. Я могу сказать, что ты скрадываешь мои слова. Я не знаю, почему ты знаешь: какие, когда и где нужно из моих достать — но только я за ними полезу, а они уже вот! Это так классно, что иногда даже больно. Мальчик в кино написал: «Счастье — это когда тебя понимают». Н-н-нэ знаю, но, что это — большая редкость, согласна. Я могу сказать, что уже три месяца пытаюсь отделаться от мысли, что это просто клиническая любовь, но боюсь, а вдруг это всего лишь хронический недосып, осложненный регулярно плотными ужинами. Накаркаю еще.

А еще. Отношения не всегда развиваются в одном направлении и в одном темпе.

Я очень боюсь, что куда-то уйдет легкость, с которой мы общаемся. Я очень боюсь. Мне кажется, вдруг наступит момент, когда мне будет пора, и ты будешь ждать, когда я сама всё пойму, чтобы мне об этом не говорить — не обидеть… я, конечно, мнительная, но что-то происходит, чего я никак не могу уловить — в этом я уверена… самое важное знать и ощущать каждую минуту и на любом расстоянии, что ты нужна, как воздух. А он(а, и) — твой воздух…

Я желаю тебе много-много самого чистого воздуха, чтобы легко дышалось.

Кстати, говорят, это хорошо влияет на цвет лица и настроение.

Я могу сказать… я могу всё, что угодно, сказать, но сколько ни говори «сахар» — во рту слаще не станет. Лучше просто взять в рот кусочек сахара — это верно как дважды два.

13 июля

Яся

Ты подумал, это всё? А ни фига! Обязательство быть краткой не позволило мне рассказать еще о моей безумной любви к бегемотам. Я ж понимаю. Не тот день, всё-таки день варенья у тебя, а не у них…

Если ты меня послушал, то кофе уже остыл или водка согрелась… А если ты поступил правильно — не послушал меня и налил себе коньяку, то он как раз пришел в состояние наилучшее для употребления. Собственно, ради этого все эти слова и затевались. Текста ровно столько (ни добавить, ни убавить), чтобы согреть приличную случаю порцию коньяку. Проверено! Я засекаю с восьми утра! И с шампанским! Но это не важно. А если наливать коньяку по чуть-чуть, то достаточно перечитывать по одному абзацу. Ну, так… за тебя что ли?

… и что же ты всё-таки выпил…

Оказывается, я помню его наизусть. Это письмо. Но еще сегодня утром я не помнила, что оно вообще было. Сейчас перед глазами нет компьютера, а я его вижу и могу прочитать с любого места. И могу подписаться под каждым словом. Только дату поставлю пятилетней давности. Сегодняшнее число еще не могу. Или уже. Так странно. И вот я опять плачу. Кажется, впервые за последние года три я плачу. Не по нам и не по нему. По себе. Той, в которой было столько жизни.

Два поступка

Утро вечера мудренее. У каждого бывают такие периоды в жизни, когда эта поговорка становится девизом. Наступило утро, и с его приходом в голове отчетливо оформились две мысли. Я поняла, что именно сегодня, в субботу, до заката солнца мне необходимо совершить два важных телодвижения: начать работу над картиной и борьбу с одиночеством. Надо было признать, что побороть одиночество будет легче всего — просто надо завести домашнее животное. С картиной будет сложнее, потому что пока рисовать нечем, а главное — неизвестно, что рисовать. Но мысль была отчетливой — рисовать надо.