Близко к сердцу. Истории кардиохирурга - Алексей Юрьевич Фёдоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как в такой религиозной стране могут соседствовать строгие правила и свободные нравы? – думал Аарон, глядя на танцующих на барной стойке девушек в бикини. Время от времени к ним радостно присоединялись подвыпившие ребята в шляпах и чёрных одеждах – они смешно танцевали, размахивая во все стороны пейсами и, не стесняясь, дотрагивались до девочек. Почти все были в очках и с небольшой, редкой бородкой.
– Странная всё-таки наша родина, – подсел к Аарону Яков, пододвигая другу бокал пива. – С одной стороны, на градуснике постоянно вот-вот будет сто градусов по Фаренгейту, с другой, я нигде так не замерзал, как здесь. Чёртовы кондиционеры везде: в номере, в ванной, в холле, в микроавтобусе, в такси, в магазинах, даже на рынке. В этой вечной жаре я не успеваю согреться. Опять же, вот пиво – ледяное, – буркнул он, сделав большой глоток. – Пожалуй, я закажу кофе.
– Где Ариэль?
– Танцует.
– Заметил, что здесь мы перестали называть его «боем»?
– Ага.
Они ещё какое-то время посидели молча.
– Ты знаешь, я вот уже третий день смотрю на этот странный магазинчик, вон там, на другой стороне дороги, – вдруг оживился Аарон. – Мне кажется, туда время от времени приходят очень несчастные люди. У них такие лица, когда они подходят к двери. Бледные что ли. А выходя, некоторые плачут. И почти всегда это женщины с детьми. Ты не замечал?
– Нет, – ответил Яков.
– А мужик, который там заправляет, старый, хромой дед, каждый вечер, закрывая магазин, спускается вон по той улице вдоль рынка, – Аарон показал на уходящий в темноту и вниз плохо освещённый переулок. – Мне кажется, он как паук, питается кровью своих жертв. Очень не нравится мне этот старик. Ты, кстати, не в курсе, что означает эта надпись на его магазине? Я не знаю такого слова на иврите.
– Сейчас посмотрю в телефоне, – отозвался Яков. – Ломбард. Магазин называется ломбард.
– Тогда всё становится на свои места. Этот скупердяй наживается на обездоленных. Фу-фу-фу, – Аарон нарочито громко фыркнул, нечаянно сдув из поднесённого к губам бокала пива всю пену, да так, что пришлось вытирать стол.
Ещё через неделю друзей было трудно отличить от местных. На кожу лёг ровный загар, волосы не выцвели, что должно было произойти под столь ярким солнцем, а, кажется, ещё больше потемнели, одежда стала пыльной, а на затылке каждого из них, прикреплённая к волосам маленькой женской заколкой, возвышалась кипа.
– Вам нужно вечером больше бывать на улицах, только там можно уловить десятки различных городских диалектов нашего языка и подтянуть иврит на новый уровень, – посоветовал им куратор Мейсах, тот самый, что в первый день встречал их у автобуса. Теперь вечерами они прогуливались по тенистым улицам или пили пиво, но не внутри, а сидя за многочисленными уличными столиками.
В один из вечеров они сидели на улице около рынка. Стояла отличная погода, после томного дня на древний город наконец опустилась прохлада, и горожане высыпали на улицы. Все столики вокруг были заняты, воздух дрожал от голосов. Аарон заметил, как, надрывно скрипнув, приоткрылась дверь ломбарда, и оттуда показался сначала силуэт худой, ссутулившейся женщины, держащей за руку мальчика лет четырёх, а за ней, с трудом преодолев порожек, вышел хромой старик. Аарон видел, как женщина наклонилась к старику и, пока тот закрывал, всхлипывала и о чём-то просила его, но старик даже не поворачивался в её сторону и лишь временами громко осекал:
– Нет, я не могу.
– Подарок матери, это единственное… её, три дня… рассрочка, – долетали до Ариэля отрывки слов.
– Нет, я не могу.
Старик наконец справился с замком и, сильно прихрамывая на левую ногу, размашисто зашагал в гору. Женщина ещё немного постояла у двери и, неожиданно быстро закинув мальчика на руки, исчезла в темноте переулка. Через несколько секунд Аарон услышал то ли крик, то ли взрыв плача, и всё стихло. Снова ничего не нарушало маету иерусалимского вечера, только десятками праздных голосов вибрировал воздух.
Старик тем временем уже доковылял до кафе и стоял, выискивая взглядом свободное место. Мест не было. Единственный задвинутый стул оказался за столиком, где сидели ребята.
– Свободно? – спросил старик, и по лицу проскользнула едва заметная заискивающая улыбка.
Ребята переглянулись. Сидеть за одним столом с процентщиком не хотелось. С другой стороны, и повода отказать не находилось, скатерть хотя и скрывала стул от лишних глаз практически полностью, лишь ножки всё-таки предательски выглядывали внизу.
– Свободно? – переспросил ещё раз старик погромче и вдруг, резко сдвинув вбок скатерть намертво, как хватает рыбак за жабры долго сопротивлявшуюся большую рыбу, схватил стул за спинку и вытащил его на свет.
– Какая большая, сильная рука, – подумал Аарон.
– Могу я сесть на этот стул? Или вы кого-то ожидаете? – спросил он тише и мягче, словно разряжая обстановку после достаточно агрессивного разоблачения стула.
И уже казалось, он сам дал ответ, который нужно лишь поддержать и остаться свободными от его ненужной, мало того, отягчающей вечер компании, как Ариэль не выдержал напряжения момента и сдался:
– Мы никого не ждём, здесь свободно.
Яков и Аарон, словно сговорившись, бросили на Ариэля испепеляющие взгляды. Но было поздно. Старик уже вытащил стул окончательно, и, тяжело плюхнувшись на него, искал взглядом официанта.
К концу вечера стало ясно, что проводить время в компании старика не так уж плохо. Он сумел разговорить ребят, только узнав, что они американские евреи, приехавшие знакомиться с родиной предков. Рассказывал о большой волне переселенцев, хлынувших в эти места после второй мировой войны, об Арабских войнах, проблемах с водой, танкерах с нефтью под видом круизных лайнеров и ещё много того, что представляло для ребят живой интерес. Но холодок, возникший при первом впечатлении, ещё сохранялся.
В кафе «Швейля» вечером звучала задушевная еврейская музыка, которая в живом исполнении казалась ещё мелодичнее и честнее, чем на записях в ютуб, и ребята незаметно стали завсегдатаями
