Александра (СИ) - Анна Туманова

Глеб, затаив дыхание, смотрел на свою любимую девочку. Да, он, наконец, научился называть ее так. Правда, еще ни разу не рискнул произнести это вслух, но, про себя, называл Сашу исключительно любимой и девочкой. То, как она приникла к нему, без обычного страха приняв его объятия, породило в душе Оборского робкую надежду. Возможно, когда-нибудь, Саша простит его и сможет забыть ту страшную ночь. Возможно… когда-нибудь…

Глеб долго сидел в кресле, держа на руках свою пару. Он неосознанно баюкал ее, с грустью рассматривая похудевшее лицо, заострившиеся скулы, темные тени под глазами. Такая маленькая и хрупкая… Александра спокойно спала, а он все не решался переложить ее на кровать — не хотелось выпускать из рук обмякшее тело своей пары. Однако пришлось. Глеб понимал, что ей нужно отдохнуть и аккуратно переложил девушку на постель, на миг, прикоснувшись губами к нежной щечке. Сам он устало опустился в кресло, устраиваясь поудобнее, намереваясь оставаться в нем до утра и охранять свое сокровище.

Противный металлический звук, не прекращая, бил по оголенным нервам. Тупая боль не покидала ни на минуту.

— Пить… Пожалуйста…

Губ касается противная теплая вода, с привкусом машинного масла.

— Уберите… Не могу…

— Что, Ваше благородие?

— Молоток… Уберите…

— Бредит, бедный… — вздыхает чей-то жалостливый голос, — наверное, помрет скоро…

— Иди-иди отсюда, не каркай! — доносится голос денщика, — помрет, как же… Его благородие и не из таких переделок живыми выходили. А тут, в море, помереть… без христианской землицы… Нет, врешь, старая, выживет он…

А гул все нарастает, давя на виски, забирая последние капли рассудка…

— Ваше благородие, Глеб Александрович, вы уж, того, боритесь… Я ж без вас в этой проклятой загранице никак не смогу, загнусь у нехристей поганых…

Степан… Его голос… Надо открыть глаза… Надо…

Оборский вздрогнул и проснулся. Фух… Всего лишь сон. Опять воспоминания не дают покоя…

Глеб распрямил скрюченные ноги и потянулся. Все-таки, кресло — не лучшее место для сна. Он кинул быстрый взгляд на Сашу и умиротворенно улыбнулся. Спит. Ладошки под щекой сложила, волосы растрепались, выбились мягкими прядями из длинной косы, одеяло сползло, приоткрывая тонкую щиколотку, губы призывно алеют. Что ей снится? Такая чистая и невинная. Ангел…

Оборский осторожно поправил сползшее с девушки покрывало и легко коснулся пушистых волос. От невольной нежности перехватило дыхание. «Спи, мой ангел… Пусть тебе снятся самые светлые сны…»

Саша открыла глаза. Первые лучи солнца золотили задернутые шторы. Робкие птичьи голоса раздавались за окном. В доме не было слышно ни звука. Раннее утро.

Девушка с удовольствием обвела глазами свою спальню. Как ни странно, она соскучилась по этой комнатке. Широкая, удобная кровать, пейзаж Коро на стене, старинный секретер в углу, удобное глубокое кресло… И фигура в этом кресле… Оборский спал, неловко подогнув ноги и свесив правую руку. Скорее всего, когда он проснется, то не сможет разогнуться — все же, просидеть несколько часов в таком скрюченном положении чревато. Саша невольно пожалела оборотня. Вообще, она заметила, что сейчас, когда жить осталось так мало, все страхи и обиды стали казаться какими-то мелкими, несущественными, неважными. Ей не хотелось тратить отпущенное время на ненависть и злобу. Девушка поняла, что хочет просто жить. Радоваться каждому наступающему дню, гулять по лесу с Тошкой, слушать шорох листьев, ловить на лице капли весеннего дождя, ощущать ласковые лучи солнца на коже… И дождаться. Обязательно дождаться рождения детей! Саша не загадывала, что будет дальше. Из подслушанных ею разговоров врачей она поняла, что шансов у нее мало — в лучшем случае, сумеет дожить до родов. В худшем — придется ее кесарить на том сроке, до которого дотянет.

Александра не жалела себя. Не было слез и истерик, не было проклятий и возмущений. Она приняла свою судьбу, молясь только об одном — пусть с ее малышами все будет в порядке. Только это тревожило девушку, лишь о детях были все мысли и чаяния.

Саша подавила рвущую сердце жалость к своим малюткам, пытаясь не думать о том, что они никогда не узнают материнской любви. «Господи, дай мне увидеть их, дай мне узнать, что с ними все хорошо…»

Девушка смахнула невольные слезы и повернулась на бок.

Глеб заворочался и открыл глаза.

— Саша, что? Больно? — переполошился он, увидев мокрое от слез лицо девушки.

— Нет, все нормально, — попыталась улыбнуться Александра.

Оборский не поверил. Он мгновенно оказался рядом и заглянул ей в глаза.

— Где болит? — требовательно спросил мужчина.

— Ничего у меня не болит, правда, — пыталась успокоить его девушка, — я просто так плачу, у беременных бывает такое — то смех, то слезы, — через силу, выдавила она.

Оборский провел ладонью по ее щеке, убирая влажную дорожку.

— Не плачь, Сашенька. Все наладится. Ты завтракать будешь? — ласково спросил он.

— Так, рано же еще… — удивленно протянула Александра.

— Ничего подобного, — бодро отозвался Глеб, — сейчас принесу тебе самый вкусный завтрак на свете. Закатим пир, раз уж мы дома, — он еще раз легко коснулся ее щеки и вышел из комнаты.

Оборский не обманул. Он, действительно устроил пир. Приволок полный поднос всякой разной еды и сам лично принялся кормить Сашу. Девушка стеснялась, отказывалась, но Глеб был неумолим — накалывал вилкой кусочек среднепрожаренной отбивной, отламывал свежайший хлеб и упрашивал Александру открыть ротик. Девушка сдавалась, а потом, покорно тянулась за следующей порцией. Оборский радовался подобной покладистости и уговаривал ее попробовать все, что он принес. Но Саша ела только мясо. Пусть, и не могла съесть его много, но это было единственное, чего ей хотелось по-настоящему.

Наконец, она устало откинулась на подушку.

— Все, не могу больше, — еле слышно простонала Александра.

Глеб ловко вытер салфеткой ее губы, чуть задерживая руку и легко касаясь пальцами нежной кожи, и ласково похвалил:

— Молодец! Теперь еще немного поспишь, а потом, пойдем на прогулку. Отдыхай, Сашенька. Тебе нужно набираться сил.

Он забрал поднос и вышел из комнаты.

«Чудеса, — подумала Саша, — великий Оборский кормит меня с ложечки и убирает за мной посуду. Скажи кто-нибудь полгода назад, что такое возможно, я бы от души посмеялась.»

Девушка устроилась на постели поудобнее, закрыла глаза и, незаметно для себя, задремала.

Проснулась она от привычной уже волны жара. Последние дни, Александра все сильнее чувствовала нарастающее желание. Знакомо горела кожа, все тело охватывало томление, грудь становилась тяжелой и чувствительной, а внизу живота полыхал пожар, с каждым днем становясь все сильнее.