Лабиринт смерти (сборник) - Филип Дик

Один из четверых ВП достал лазерный пистолет Ричардсона калибра 2,56 и поднял его, направив ствол в потолок.

— Должен ли я прикончить ее, сэр? — спросил он Уиллиса Грэма. — Я могу дать один славный залп, если вы немедленно прикажете.

— Не могу решить, — пробормотал Грэм.

— Тогда я не стреляю, сэр.

— Ладно. Не надо. — Уиллис Грэм протащился обратно в канцелярию, тяжело опустился на кровать; ссутулившись, он невидящим взором уставился в рисунок ковра.

— Она трахнутая, сэр, — сказал один из ВП. — Я имею в виду — безмозглая. Совсем бешеная.

— Я скажу вам, кто она такая, — прохрипел Грэм. — Подвальная крыса. — Он подцепил эту фразу в голове Ника Эпплтона. — Самая настоящая.

«Я, конечно, смогу их найти, — подумал он. — Как и Эпплтон. Он сказал мне, что увидится с ней еще, — припомнил Грэм. — Так и будет — она его как–нибудь отыщет. Никогда он не вернется к жене».

Поднявшись, он тяжело заковылял к столу Маргарет Плоу во внутреннем рабочем кабинете.

— Можно мне воспользоваться вашим видеофоном? — спросил он.

— Вы можете пользоваться моим видеофоном; вы можете пользоваться всем…

— Нет. Только видеофоном, — перебил он и позвонил по линии первой срочности директора Барнса; она соединяла его с Барнсом, где бы тот ни находился: в ванне, на автостраде и даже у себя за столом.

— Слушаю, господин Председатель Совета.

— Мне нужен человек из вашего… специального отряда. А может быть, двое.

— Кого? — бесстрастно спросил Барнс. — Я имею в виду, кого им нужно будет прикончить?

— Гражданина 3XX24J.

— Вы серьезно? Это не прихоть, не минутное настроение? Вы в самом деле не шутите? Вспомните, господин Председатель Совета, — вы же только что освободили его ввиду полной амнистии вместе со всеми остальными.

— Он увел у меня Шарлотту, — сказал Грэм.

— А, понимаю, — отозвался Барнс. — Она ушла.

— Четверо ВП не смогли удержать ее; она становится маньяком, когда попадает в ловушку. Я обнаружил в ее памяти о детстве что–то связанное с лифтом, который не открывался; она была там одна. Думаю, ей было около восьми лет. И с тех пор у нее появилась какая–то разновидность клаустрофобии. Так или иначе, ее невозможно удержать.

— Здесь вряд ли вина 3XX24J, — заметил Барнс.

— Однако, — сказал Грэм, — она отправилась к нему.

— Это должно быть сделано по–тихому? И выглядеть как несчастный случай? Или вы только хотите, чтобы люди из спецотряда просто вошли, сделали свое дело и ушли, не обращая внимания на тех, кто их увидит?

— Желательно последнее, — ответил Грэм. — Похоже на ритуальное наказание. И та свобода, которой он сейчас наслаждается… — «И, — подумал он, — те радостные мгновения, когда он снова найдет Шарлотту…» -… должна оказаться для него последней кормежкой, которую устраивают осужденным на смерть арестантам.

— Так больше не делается, господин Председатель Совета.

— Пожалуй, я поставлю вашим людям еще одно условие, — сказал Грэм. — Я хочу, чтобы его прикончили в ее присутствии. Хочу, чтобы она видела, как это случится.

— Ладно, ладно, — раздраженно отозвался Барнс. — Что–нибудь еще? А что там новенького о Провони? По одному из телевизионных каналов сообщили, что один из сторожевых кораблей обнаружил «Серого динозавра». Это правда?

— Мы займемся этим, когда дело до него дойдет, — ответил Грэм.

— Господин Председатель Совета, но ведь это выражение бессмысленно.

— Значит, мы займемся тем, когда до того дойдет дело.

— Я дам вам знать, когда мои люди выполнят задание, — сказал Барнс. — С вашего разрешения, я пошлю трех человек — третьего с успокаивающим ружьем против нее, если, как вы сказали, она временами становится одержимой.

— Если она вступит в драку, — указал Грэм, — не наносите ей вреда. Расправы с ним будет вполне достаточно. Всего хорошего. — Он повесил трубку.

— Я думала, вы расстреляете их попозже, — заметила Маргарет Плоу.

— Девушек — попозже. А их приятелей — пораньше.

— Как вы сегодня откровенны, господин Председатель Совета. Ведь вы, должно быть, испытываете ужасное напряжение от всех этих дел с Провони. В третьем–то послании он сказал: шесть дней. Всего шесть дней! А вы открываете лагеря и даруете общую амнистию. Как жаль, что Кордон не дожил до этого дня; как жаль, что его больные почки, или больная печень, или что–то там еще вызвало его кончину всего несколько часов назад, когда… — Она вдруг замолчала.

— Всего несколько часов назад, когда победа была так близка, — докончил он за нее, вынимая концовку фразы, как ферромагнитную ленту, прямо из ее пустой, по существу, головы. — Что ж, он отчасти был мистиком. Может быть, он и знал.

«Да, может быть, он и в самом деле знал, — подумал Грэм. — Он был какой–то странный. Возможно, он воскреснет из мертвых. А и черт с ним — мы просто скажем, что он и не умирал; это была просто газетная фальшивка. Мы хотели, чтобы Провони считал… Боже милосердный, — опомнился он, — что я такое думаю? Ведь за 2100 лет никто не воскресал из мертвых — с чего бы это им начинать по новой? Захочется ли мне после смерти Эпплтона, — спросил он себя, — сделать еще одну, последнюю попытку с Шарлоттой Бойер? Если бы дать поработать с ней моим штатным психиатрам, они сгладили бы в ней те звериные черты, сделали бы ее покорной — какой и должна быть женщина». И все же — ему нравился ее огонь. «Может быть, именно это и делает ее привлекательной для меня, — подумал он, — черты подвальной крысы, как назвал это Эпплтон. Многим мужчинам нравятся неукротимые женщины — интересно, почему? Не просто сильные женщины, упрямые или самоуверенные, а именно дикие. Я должен думать о Провони, напомнил он себе. — А не об этом».

Двадцать четыре часа спустя с «Серого Динозавра» пришло четвертое послание, зафиксированное громадным радиотелескопом на Марсе:

«Нам известно, что вы открыли лагеря и объявили всеобщую амнистию. Этого недостаточно».

«Весьма лаконично», — подумал Уиллис Грэм, изучая отпечатанное послание.

— И у нас не было возможности передать им ответ? — спросил он принесшего эту новость генерала Гефеле.

— Думаю, мы достигаем его, но он не слушает — либо из–за поломки в схемах его приемной аппаратуры, либо просто по, причине его нежелания вести с нами переговоры.

— Когда он будет где–нибудь на расстоянии сотни астрономических единиц от нас, — спросил Грэм, — сможете ли вы поразить его кассетной ракетой? Одной из тех, что рассчитаны на… — Он рубанул рукой воздух.

— На поражение, — отозвался генерал Гефеле. — Мы располагаем шестьюдесятью четырьмя типами ракет, которые мы сможем для этой цели использовать; я уже отдал приказ, чтобы суда–носители развернули их во всей области, где мы ожидаем появление того корабля.

— Но вы же не знаете ту «область, где мы ожидаем появление того корабля». Он мог выйти из гиперпространства где угодно.

— Тогда скажем так: все наши боевые средства готовы к применению, как только «Динозавр» будет замечен. Возможно, Провони блефует. Возможно, он вернулся один. Точно так же, как и десять лет назад улетел.

— Нет, — проницательно заметил Грэм. — А его способность оставаться в гиперпространстве с этой старой бадьей 2198 года? Нет, его корабль был перестроен. И с использованием неизвестной нам технологии. — Вдруг его осенила еще одна мысль. — О Господи, он… он вместе с «Динозавром» может быть внутри этого существа; оно могло обернуться вокруг корабля. Тогда корпус, конечно, не распался. Возможно, Провони сейчас напоминает какого–нибудь мелкого паразита внутри этого инопланетного существа, с которым он, впрочем, находится в хороших отношениях. Симбиоз. — Эта мысль показалась ему правдоподобной. Но ведь ни одно существо — ни гуманоидное, ни какое–либо другое — никогда не делало чего–нибудь за просто так; он знал это как одну из жизненных истин — знал не хуже собственного имени. — Вероятно, им нужна вся наша раса — шесть миллиардов Старых Людей, а потом и мы, чтобы сплавиться вместе с ним в какое–нибудь полиэнцефалическое желе. Прикиньте, как вам это понравится?

— Каждый из нас, включая Старых Людей, будет сражаться против этого, — тихо проговорил генерал Гефеле.

— Ну, для меня это звучит совсем не так плохо, — сказал Грэм. — И я гораздо лучше вас представляю себе, на что похож такой мозговой сплав.

«Тебе ведь известно, что мы, телепаты, делаем каждые несколько месяцев, — подумал он. — Мы где–нибудь собираемся и сплетаем наши сознания в одно огромное–совокупное сознание, единый мыслительный организм, мыслящий как пять или шесть сотен мужчин и женщин. И это время радости для всех нас. Даже для меня».

Только здесь, в варианте Провони, в сеть будут вплетены все.