Страшные истории. Городские и деревенские (сборник) - Марьяна Романова

Она сама понимала, что звучит жалко. Но реальность просто не помещалась в мир, к которому она привыкла. Алена не могла поверить, что вот такое, страшное, мерзкое, непонятное, может запросто вклиниться в ее жизнь. Она же отличница, паинька, скучная, мещанская, никогда не искавшая приключений и считавшая большинство романтиков инфантилами, она же земная и надежная, предсказуемая. А такое вот — оказаться на незапертой крыше наедине с убийцей, которого еще сутки назад ты считала самым близким человеком, и с еще не остывшим трупом женщины — обычно случается как раз с теми, кто не играет по правилам.

— Конечно убил, — все с той же спокойной улыбкой ответил Егор. Наконец он раздал руки, и тело девушки повалилось на пол. — Я надеялся, что ты не похожа на других, Алена… Я каждый раз на это надеюсь, но каждый раз выбираю неправильную женщину… А ведь ходит где-то и моя, единственная, — та, которая меня поймет и примет.

Алена все-таки не выдержала и села на корточки, в глазах потемнело от внезапной догадки:

— Так значит, и твои бывшие жены…

— Ну разумеется. — Создавалось впечатление, что Егора услаждает ее реакция. — И не только они. И ни разу не промахнулся, заметь.

— Сколько же…

— За то время, что мы женаты, или вообще? — деловито уточнил Егор. — Вообще — двенадцать. Четыре за последний год. Даша — тринадцатая. Ну а ты, моя дорогая, четырнадцатой будешь.

— Я никому не скажу. — Алена рассматривала носки своих пыльных туфель. — Никогда и никому.

— Ну разумеется, не скажешь. — Егор присел рядом с ней, протянул руку, почти нежно дотронулся до ее подбородка, бережно подцепил его пальцем и заставил жену заглянуть в его глаза. — Мертвые же молчат.

А еще Алена никогда не понимала раньше, почему маньяки из фильмов исповедуются жертвам, прежде чем убить тех. Она считала это недоработкой ленивых сценаристов — конечно, ведь намного проще раскрутить интригу, когда ключевой персонаж все объясняет сам. И только сидя на крыше, которая казалась (да и была — лично для нее) краем света, она вдруг поняла, что исповедь палача — как раз правдоподобный ход. Потому что помимо самого текста признания, в нем и жажда сочувствия, и болезненное желание увидеть чужой страх, и оттягивание сладкого момента, и нервное предвкушение, и слабая надежда увидеть Понимание, оправдать себя.

Алена почти не слышала, что говорил ей муж. Что-то о прежних женах, которым он строго-настрого запретил когда-либо проверять его эсэмэски, но в какой-то момент те лезли не в свое дело. О том, как он впервые в жизни понял, что хочет убивать, — ему было всего двенадцать, и он увидел какой-то фильм, где любовник убил женщину; такая там актриса была — серьезная блондинка, не то чтобы красивая, но какая-то неземная, — и как ярко она сыграла агонию. О том, как он впервые убил — случайно, неловко, торопливо; он боялся смаковать, все получилось так глупо и даже не принесло истинного удовольствия (кроме радости осознания, что он на подобное способен). Как он чувствовал себя волком среди людей и мечтал встретить волчицу, которая разделила бы с ним эту запретную сладость. Егор говорил и говорил — монотонная речь, запах крови, необычность переживания и холодный ветер почти усыпили Алену, погрузили в состояние транса. Она лишь почувствовала прикосновение ледяного лезвия к шее, а боль — нет, сразу — полет. Последним, о ком она подумала, был, как ни странно, он, Егор.

Почему-то перед самой смертью ей вспомнилось, как она впервые его увидела.

Они шли навстречу друг другу по институтскому коридору, и Егор был такой красивый: мягкая львиная походка, выкрашенная в синий цвет бородка, панковская рубашка, татуировка на предплечье. Алена засмотрелась и выронила папку с эскизами — те разлетелись, как голуби, и Егор остановился — помог собрать, а она все думала — вежливость это с его стороны или симпатия? Было в его глазах что-то такое, чего она, серая мышь, никогда прежде не замечала в устремленных на нее взглядах мужчин. Как будто он в душу ей смотрел — да не просто так, а прицельно, в надежде разглядеть что-то определенное.

В тот же день она позвонила в далекий город, где жила ее мать, с которой Алена общалась несколько раз в год, в основном по праздникам.

— Мама, — сказала она. — Я тут познакомилась с потрясающим мужчиной. Он самый лучший, и еще у него синяя борода…

Лилия с могилы

Однажды компания подростков пошла гулять на городское кладбище, давно закрытое для новых обитателей, переплывших Стикс, и лишь очертаниями состарившихся крестов напоминавшее окрестным жителям, что все конечно. Дело было обманчиво теплым сентябрем — в полдень еще казалось, что на игровом поле хозяйничает лето, но вечера были прохладными, а темнело рано и быстро, словно кто-то нахлобучивал на город черный бархатный колпак. На кладбище том не было ни сторожа, ни посетителей — все, кто мог скучать по лежащим под этими крестами костям, сами давно свели знакомство с Хароном.

Подростки приходили сюда часто — никто не гоняет, густые ветви разросшихся елей и кленов надежно скрывают от посторонних глаз, можно спокойно пить пиво, курить дешевые папиросы и сначала пугать девчонок байками о ходячих мертвяках, а потом целовать их под кленами.

Вообще-то, девицам вовсе не было страшно — это кладбище давно стало для них обыденной декорацией, — но они старательно делали вид, потому что в таком случае мальчики чувствовали себя почти спасителями, а целоваться со спасителями, как известно, слаще, чем с просто друзьями.

Была среди прочих девушка, резко выделявшаяся наружностью, как случайно выросшая на пустыре роза, — с таким точеным лицом, с такими смуглыми крепкими ногами и шелковыми волосами ей бы на киноэкране красоваться, а не пить пиво из алюминиевых банок, спиной прислонившись к ветхому могильному кресту.

Красавица та была не слепа и не глупа — отлично понимала, что подруги рождены оттенять, в то время как она — сиять, и вела себя соответственно. Любой из мальчишек готов был хоть с крыши прыгнуть за ее улыбку — если бы она только попросила о том. Вот она и давала своим рыцарям нескончаемые задания, ища подтверждения своему совершенству.

Та ночь выдалась ясной, и было очевидно, что это одна из последних таких хрустальных ночей перед месяцами слякоти, влажного ветра и темноты. Подростки прогуливались вдоль поросших пожелтевшей к осени травой кладбищенских аллей. И вдруг красавица остановилась, и все привычно последовали за ней — девицы со скрываемым раздражением, парни — с нескрываемым восхищением.

— Смотрите! — воскликнула она. — Вон там, между могил, что-то белое.