Соколов. Дилогия (СИ) - Хай Алекс

Корф закрыл глаза.

— Не дергайся, — приказал он. — И ни о чем не думай. Иначе будет больно.

Видимо, Валера его не послушался, потому как буквально через пару секунд заорал как резаный. Корф резко отстранился, убрал ладонь и распахнул глаза. Всего на долю секунды я увидел черноту в его белках, но это наваждение быстро рассеялось.

— Одно из двух. Либо его разум взяли под контроль, либо блок наложил ложные воспоминания. То и другое возможно, но только для мастера моего уровня и выше.

— В империи не так много менталистов с такими возможностями, — отозвалась Матильда.

Корф нахмурился.

— Больше, чем хотелось бы.

Он поднялся и подошел к нам.

— Пленника нужно отвезти в усадьбу. Затем…

Он не договорил — его голос заглушил высокий тревожный вой сразу нескольких сирен. Мы все синхронно обернулись на звук. К воротам кладбища подъезжали сразу две кареты «скорой» — смешные округлые микроавтобусы, похожие на бочонки с колесами, и украшенные красными крестами. Следом за «скорыми» на стоянку влетели два полицейских автомобиля.

— Это не мои, — сказал Корф.

— Наверное, вызвал кто-то из местных, — пожала плечами Матильда. — И правильно. Пострадавших много.

— Сейчас начнутся споры о юрисдикции. Придется сперва разобраться с ними и дождаться моих из Отделения. А вот, кстати, и они.

На парковку подъехал еще один автомобиль. Без мигалки, но стоимостью явно повыше, чем у полицейских. Лишь на лобовом стекле я увидел какую-то бумажку с черно-красным орлом — то ли пропуск, то ли другое знак принадлежности к государственному учреждению.

Из сторожки вышел коротко стриженный молодой человек в темном пальто и направился прямиком к Корфу. Встретившись со мной глазами, он поклонился.

— Алексей Зайцев, личный помощник Вальтера Макаровича.

Я протянул ему ладонь для пожатия.

— Михаил Николаевич Соколов.

Зайцев слегка улыбнулся.

— Я знаю. Ваша сестра мне звонила. — Он обернулся к Пистолетычу. — Вальтер Макарович, наши подъехали. Нужно обозначить фронт работ и разобраться с полицейскими. Честно говоря, нам бы не помешала их помощь, но для этого нужно ваше слово.

Корф кивнул.

— Сейчас подойду. Созвонись, пока с уездными, пусть будут в курсе.

Зайцев отошел на несколько шагов и уткнулся в мобильник. Пистолетыч тем временем обернулся к нам.

— Езжайте в усадьбу. С пострадавшими мы сами разберемся, благо будет кому опрашивать. Ваши показания тоже нужно будет записать, но это терпит. Я прибуду для допроса пленника чуть позже. Матильда, помоги по старой дружбе.

Баронесса кивнула.

— Разумеется. За пленником прослежу.

Оставив Корфа разбираться с формальностями, мы вышли за ворота кладбища. Темнело в это время рано — солнце уже клонилось к горизонту, да и небо затянули низкие свинцовые облака. Я поежился, выйдя на открытое пространство.

Олю с бабушкой отправили с местными на автомобиле, а мы с отцом пошли пешком. Нужно было проветриться. Мы молча брели по трассе, и я не решался беспокоить патриарха. Отец держался крепко, но я знал, что его сила сейчас была напускной. В один день похоронить старшего сына и лишиться брата… Но я должен был вернуть его к реальности.

— Пап, у меня есть вопросы.

Отец покосился на меня и тяжело вздохнул. Мы перешли шоссе и свернули на приусадебную аллею.

— Конечно, они у тебя будут, — устало отозвался отец. — Но сейчас не время.

— Нет, именно сейчас и время. Чем больше я знаю, тем выше шансы, что смогу помочь.

Отец резко остановился и схватил меня за грудки.

— Не бери на себя слишком много, щенок!

Он принялся меня трясти, но мои руки мгновенно вспыхнули сиянием «Берегини», и я аккуратно, но настойчиво, отцепил пальцы отца от воротника пальто.

— Ты сам призвал мой дух. Сам усугубил наше положение, отче. У каждого деяния есть последствия. Сам видишь. Мы должны понять, кого к нам привел дядя Андрей.

— Ты-то как это выяснишь…

— Выяснит Корф. Моя задача — защитить семью.

Отец стиснул челюсти так, что на лице заходили желваки. Резкий порыв ветра обрушил на нас ворох опавших листьев.

— У меня открылся доступ к родовому источнику, — без предисловий заявил я. — Ты понимаешь, что это значит?

— Что?

— Я уже сказал, что. Я не использую Благодать Осколка. Моя сила идет напрямую от Рода.

Отец медленно поднял на меня глаза.

— Это не шутка?

— По-твоему, сейчас уместно скоморошничать? — огрызнулся я. — Это правда. Мы с Корфом и Матильдой это выяснили. Я черпаю силу от Рода и знаю, что это очень редкий дар. Но мне нужно понять, как так получилось, что я вообще на это способен.

— Я не знаю, Михаил.

Отец выглядел по-настоящему шокированным. Глядел на меня словно на незнакомца и даже не решался дотрагиваться.

— Корф допускает, что мой дар может быть как-то связан с ритуалом, который вы провели. Расскажи, что вы делали. Пожалуйста. Я не рвался в этот мир, но изо всех сил ищу причины полюбить его и остаться здесь надолго. Так помоги мне.

Отец долго и пристально смотрел мне в глаза. Я ждал. На его лице боролись сомнение и страх. И, пожалуй, даже гнев.

— Идем, — наконец сказал он. — Покажу кое-что. А дальше рассудишь сам.

Мы дошли до ворот усадьбы, но не свернули к дому, а двинулись дальше. После пробуждения в этом мире я еще не бывал в этом месте — а ведь мне и правда ни разу не довелось осмотреть владения, наследником которых я теперь являлся. Не до конца восстановившиеся воспоминания прежнего Миши подсказывали, что дальше, за парком, должно было располагаться небольшое поле, а на нем — старый дуб.

Именно к этому дубу меня и вел отец.

— Помнишь это место? — спросил он, когда мы подошли ближе.

Дерево было в воспоминаниях прежнего Миши — перед глазами пронесся образ двух детей, пытавшихся взобраться на ветки по мощному стволу. Я и Петя… Нас тогда быстро согнали. Сказали, можно лазать по любому другому дереву, но не по этому.

Но я помнил этот дуб и с других времен!

— Он есть и в моем мире, — улыбнулся я, глядя на необъятный ствол. — Я его хоршо знаю…

Отец заинтересованно на меня уставился. Пожалуй, впервые за этот день он немного оживился.

— Расскажи. Расскажи, пожалуйста, как оно все… устроено там, откуда ты пришел.

Я улыбнулся.

— В моем мире Петрополь называется Санкт-Петербургом. А Ириновка осталась Ириновкой. Только сейчас у нас там нет дворян. Было несколько войн, революция… Потом еще одна война. Вторая мировая. И наша страна воевала. Эта война изменила очень многое. Миллионы погибли. А дуб остался. Все пережил.

— А что там сейчас, в Ириновке?

— В нашем доме — больница. Маленькая, скромная. Я в ней и умер. У нас была дача недалеко отсюда.

— А куда делись мы? Вернее, наш графский род?

— Толком не знаю. Кто-то погиб после революции, кто-то сбежал в другие страны. В нашей семье ходила легенда, что мы, дескать, были потомками тех самых графов Соколовых. Но я не верил. А сейчас… Видимо, и правда потомок, раз здесь оказался.

Отец прикрыл глаза.

— Больница… Наверное, это хорошо. Достойно.

— Это и правда неплохо. В иных церквях оружейные склады и дома культуры устраивали. Так что больница — это хорошо. — Я перевел взгляд на дуб. — А этот красавец у нас стал местной достопримечательностью. На трассе даже есть указатель, туристы к нему ездят. У нас осталось немного таких старых деревьев. В войну природа здорово пострадала.

Отец слушал меня жадно, внимательно.

— Чудной у тебя был мир, Михаил, — вздохнул он. — И страшный. Столько войн…

— А мне этот странным кажется. У нас совсем нет Благодати. Но тут уж кто к чему привык… Но зачем ты привел меня сюда?

Отец снял очки, убрал их во внутренний карман пиджака и, закрыв глаза, прикоснулся к коре.

— Это наше родовое древо, Михаил. Его посадил основатель рода графов Соколовых. Николай Николаевич, герой Константинопольской битвы. За тот подвиг ему были пожалованы титул графа и Осколок, хотя и до этого род славился достойными мужами. В этом дереве заключена большая сила. Дотронься — сам все поймешь.