Григорий Явлинский - Виктория Колобова

Но тогда, в 1992 году, проблемы с этой вакансией отошли в сторону. Все вершители судеб дружно объединились в одном: все это не что иное, как номенклатурный реванш. Передовая общественность прониклась состраданием к бедным вершителям судеб, которым какие-то гадкие реваншисты мешали преобразовывать экономику.

Это мнение было поддержано и за рубежом. Некий иностранный наблюдатель Дэвид Липтон, размышляя о ходе российских реформ, сетовал, что после того как Гайдар «стремительно двинул Россию по этому (монетаристскому) пути в начале 1992 года, почти тотчас же последовала мощная ответная реакция; за шесть месяцев, — сокрушается Липтон, — реформа оказалась связана по рукам и ногам ее политическими противниками»[91]. Если перевести чересчур интеллектуальные рассуждения иностранца на русский язык, то это будет звучать так: решил крестьянин приучить лошадь много работать и совсем не есть. День лошадь работала, второй работала, а на третий умерла. «Если бы она не умерла, — сокрушался крестьянин, — то я бы, конечно, приучил ее работать и не есть».

В уже упомянутом «Диагнозе» тоже есть размышления об «эксперименте», в котором вместо лошади выступает народ. Только, по мнению авторов, консервативный реванш был тут не при чем. Авторы указали на непоследовательность и непродуманность политики правительства, возглавляемого Б. Ельциным, намекая между строк, что король-то голый. Для начала приведу общую характеристику «Диагноза», данную заместителем директора Института гуманитарно-политических исследований В. Я. Гельманом:

— Критика в отличие от коммунистов или «Гражданского союза» — не носила идеологического (в привычном понимании) характера. Напротив, «Диагноз» был пронизан идеологией реформ, основанных на принципиально ином мировоззрении, с иными, чем у властей, представлениями не только о демократии и о рынке, но и о ценностях и приоритетах. «Диагноз» стал практически первым в России целостным программным документом демократической оппозиции.

Выводы «Диагноза» носили характер почти что приговора политике президента и правительства России конца 1991 — начала 1992 гг. Авторы доклада отметили следующие результаты шести месяцев реформ:

1. В экономике — непоследовательность и несбалансированность либерализации цен, провал финансовой стабилизации, отсутствие реальных институциональных преобразований.

2. В государственном строительстве — нарастание дезинтеграции (в первую очередь — как следствие развала Союза), неэффективность и бессодержательность региональной политики.

3. В социальной политике — резкое снижение уровня жизни большинства населения, массовая социальная дезориентация.

Выводы ЭПИцентра были для властей не менее убийственны. Помимо отрицания монетаристской доктрины экономической реформы (что было болезненно для Гайдара как идеолога реформ, но, строго говоря, не подрывало догмата об отсутствии альтернатив официальному курсу), авторы доклада указали на причину неудач: имитация решения проблем и социальная манипуляция, применявшиеся властями как методы практической политики. Эти доводы аргументировались как конкретными примерами (блеф о помощи России в объеме 24 млрд долларов или псевдоотставка правительства России на VI съезде народных депутатов), так и доводами общего характера. Правительству и (в меньшей степени) президенту был вменен в вину намеренный разрыв между целями реформ и средствами их осуществления, провоцирующий негативные последствия в обществе. Прогнозы «Диагноза» прямо говорили и об углублении кризиса власти в результате намеренного нагнетания властями политической напряженности, и об угрозе возведения незаконных методов в ранг привычной модели поведения, и о нарастании изоляционистских настроений как реакции на политику в отношениях с Западом — обо всем, ставшем реальностью полтора года спустя…

То, что авторы доклада апеллировали даже не к президенту (хотя «Диагноз» отмечал, что только в его силах ввести политику в конструктивное русло), а к общественному мнению, также было необычным для российской практики явлением. За редким исключением прежние аналитические документы такого рода, созданные как диссидентами в 1960—1970-х гг., так и демократами в конце 1980— начале 1990-х гг., были адресованы властям, институтам, организациям (в лучшем случае — своим товарищам по партии в качестве проекта программы). «Диагноз» стал первой заявкой на не связанную с той или иной группировкой вне-институциональную содержательную альтернативу.

Такой подход представлялся наиболее опасным для властей, поскольку чисто экономические доводы можно было парировать различными выкладками, а чисто политические — проигнорировать или же ответить на них какими-нибудь обвинениями. В данном случае (как и впоследствии) анализ и выводы авторов «Диагноза» носили характер мировоззренческой, этической оппозиции; спорить с такой оппозицией на ее языке правительство было не в состоянии [92]. Признаюсь честно, что «Диагноз», поскольку это не детектив и не роман о любви, мне читать было скучновато, но это только до определенного момента. Проблемы, которые встали передо мной в последние годы, оказались чересчур сложными и моя неспособность их решить очень дорого мне стоила. Читая «Диагноз», я, к своему удивлению, нашла ответы на волновавшие меня вопросы. Полагаю, что не я одна прошла через приватизацию, акционирование и тому подобные «новшества», поэтому и осмеливаюсь подробнее остановиться на комментарии отдельных глав «Диагноза», так поразивших меня. Например, такая цитата: «Несмотря на то, что в большинстве негосударственных предприятий контрольный пакет принадлежит государству (свыше 80 % в акционерных обществах и около 60 % в товариществах), отсутствие контроля со стороны собственника позволяет руководству общества фактически полностью распоряжаться его имуществом».

Доказательства тому я часто наблюдала в бывших колхозах и совхозах, в которые ездила в командировки. Приехала я однажды в бывший совхоз, а ныне акционерное общество «Щепкино», что в Аксайском районе Ростовской области. Здесь каждый тракторист, каждая доярка были акционерами, но никто не понимал — какой ему от этого прок? Руководство хозяйства богатело, само хозяйство беднело, что выражалось в снижении поголовья коров, в ухудшении культуры земледелия, в обветшании машинно-тракторного парка… Кроме того, шустрые дельцы, договорившись с руководством АО, быстро переделали баню в пекарню, напрочь забыв о технике безопасности. Единственным вентилятором служила распахнутая дверь. Месили тесто вручную, работали по ночам, зарплату получали чисто символическую. Это было похоже на добровольное рабство. И все то же благоразумное молчание, правда, шепотом жаловались многие. Какой же толк от того, что они акционеры? Руководство с этого имело толк, но не доярки, не трактористы, не те, кто работал в пекарне.