Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

Солнце снова затянуло серой пеленой, день тускнел. Глеб отвел машину к краю шоссе.

— Есть хочется, — объяснил он.

Алена с наслаждением уплетала бутерброды, запивала их горячим кофе. Все было так вкусно, все понравилось ей — и термос, похожий на маленькую торпеду, под крышкой его две чашечки из пластмассы — коричневая и голубая, белоснежная салфетка, на которой Глеб разложил немудрящую трапезу, бумажные салфетки, заменявшие тарелочки.

— Какой вы… хозяйственный! — не зная, как выразить благодарность, заметила Алена.

— Это бабушка, — возразил Глеб. — Заботливая она. Поедемте к ним? Познакомитесь с бабушкой, с племяшами. Ирина к мужу уехала — он электростанцию строит в Чехлах.

Алене стало отчего-то страшно: вдруг не понравится бабушке, которую Глеб так любит, и дружба их нарушится. И, как бывает, если настоящую причину сказать нельзя, она поспешно выдумывала одну за другой: и подруга к ней должна прийти, и белье замочено для стирки, и платье на ней неподходящее. Глеб, видимо, понял ее и настаивать не стал.

— Силой не повезу, — усмехнулся грустно.

Пошел снег. В свете фар, плавно покачиваясь, летели навстречу снежинки, они становились крупнее и беспокойнее, и скоро омутами закружились впереди, залепляя передние стекла. «Дворники» увязали в «сугробах», приходилось останавливаться — обметать снег со стекла.

— Слава богу, что близко к городу, — сказал он, — а то можно застрять в такую метель!

— Хорошо! — сказала она, глубоко вздыхая.

— Хорошо, — чуть иронически согласился Глеб, — сидеть в машине — тепло и не дует. А на море…

— Ох, на море! — перебила его Алена. — На море чудеснее! В Крым хочу!

Глеб внимательно глянул на нее раз и другой, но Алена почти не заметила этого, мысли снова вернулись к самому важному сейчас в ее жизни. Она представила, как в такую же «метель» шли Маша и Вершинин на масленичную вечеринку… И, должно быть, этот вьюжный вечер был началом их любви. Что чувствовала Маша? Понимала ли она, что это?.. Нет, ей и в голову не приходило, ведь он женат, она замужем. А Вершинин целует ей руку и говорит: «Кроме вас одной, у меня нет никого, никого…» Он-то понимает, что любит. А Маша отводит разговор: «Какой шум в печке». Что она при этом думает? Что чувствует? Наверно, ей страшно…

Алена сказала:

— Вершинин все-таки очень хороший человек. И Тузенбах тоже.

Глеб усмехнулся.

— Так я и не считаю их плохими. Только, знаете… — Он помолчал. — Если не видеть недостатков в человеке, какая же цена такой любви?

Алена почему-то вспомнила первую встречу с Глебом, смутилась и пробормотала:

— Не знаю, не знаю… Может быть, вы и правы.

Прощаясь у крыльца института, Глеб сказал:

— Буду приезжать за вами иногда, ладно?

В эту минуту из-за машины вынырнула Клара с чемоданчиком в руке. Она с жадным любопытством осмотрела Глеба, подмигнула Алене, не спеша проследовала мимо.

Едва Алена вошла в вестибюль, Клара, видимо, ожидавшая ее, подлетела вплотную.

— Приветик! Где ты такого подцепила?

— Отстань! — Алена оттолкнула ее и побежала вверх по лестнице. Клара, визгливо посмеиваясь, кричала ей снизу:

— Лови момент! Кавторанг! Будешь обеспечена — во! И на черта тебе тогда стипендия!

Алена забежала в коридор четвертого этажа, переждала, потом спустилась вниз и долго бродила по улицам. Устала, проголодалась и проклинала себя за то, что отказалась от приглашения Глеба.

Глава десятая. Самоотчет

В один из первых дней четвертого семестра, между лекциями, Огнев сделал краткое сообщение: в связи с тем, что в последние месяцы курс разболтался, треугольник предлагает цикл собраний-самоотчетов, чтобы выяснить, кто чем дышит, понять, почему на курсе начался разброд.

Алена сразу насторожилась, почему-то показалось, что этот «цикл» направлен против нее.

— Первым в ближайшую среду мы предлагаем самоотчет «колхоза имени Петровой». То есть Петровой, Яхно, Амосова и Лопатина. Вопросы есть? — закончил свое сообщение Саша.

Огнева обступили, допрашивали: что такое «самоотчет», в чем отчитываться — в творческих или человеческих вопросах?

— Творческое от человеческого неотделимо, — ответил Огнев категорически. — Стандартной формы нет. Кто как хочет, так и расскажет о себе.

— И для чего, например, мне нужен этот «спектакль»? — протянул Джек.

— А если курсу нужен? — крикнул Олег.

— Разве все на свете должно делаться только для тебя? — с наивностью спросила Агния.

— Не хочет — не надо, без его самоотчета обойдемся, — отрезала Глаша. — Предлагаем поговорить по-товарищески, указать друг другу и на положительное, и на недостатки, ошибки.

— Разделают нас под орех, — сказала Лиля с деланно тяжелым вздохом.

— Тебя-то еще неизвестно, разделают ли, — нарочито громко ответила Алена. — А уж меня раздерут на клочья, налепят ярлыков, заклеймят позором. Пошли!

— Все только о тебе и думают! — раздраженно крикнул вслед ей Олег. — Центропуп Вселенной!

— Да ведь ясно сказано: дело добровольное, — сказала Глаша. — Кто не хочет, кто боится…

Алена остановилась:

— Боится? Это вас-то? Идеальные герои! Прикажете отчет в письменном виде?

— Подпись в месткоме или у нотариуса? — подхватила Лиля.

— Нечего ломаться, — оборвал Миша.

Саша только дернул плечом и отвернулся.

— По-человечески, будете или не будете отчитываться? — спросила Глаша.

— Ах, пожалуйста, пожалуйста!

Алена смутно ощутила, что делает опасный поворот. Но отказаться, чтобы подумали, что она струсила? Конечно, нет. Только зачем было задираться? Впрочем, все равно. Что, в конце концов, произошло страшного? Кому какое дело? Ну, перехватила с развлечениями, ну, хуже работала, ушла из «колхоза». Ну, тройку схватила — так сама же и осталась без стипендии, и никого это не касается. Имеет человек, в особенности художник, право на ошибки? Алена отлично понимала все, но… одно дело понимать самой, и совсем другое — признаться перед товарищами.

Первый самоотчет прошел шумно.

Аудитория была ярко освещена, празднично убрана: стал президиума покрыли плюшевой скатертью, по стенам висели плакаты:

«Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали. Ленин».

«Актера нельзя воспитать и обучить, если не воспитать в нем человека. Ермолова».

За стол президиума пригласили Анну Григорьевну, Галину Ивановну, Мишу, выбранного председателем, и секретарем — Сережу. Один стул остался свободным — Огнев сказал, что Валя Красавина придет позже — ее вызвали в райком.

У Алены с ней были не близкие, но добрые отношения, однако присутствие Вали как представителя институтского бюро комсомола не радовало. К тому же Валентина дружила с Глашей.

Каждый из членов «колхоза» коротко рассказал, как живет и работает, чего хочет достичь, какие свои недостатки знает и как старается их преодолеть, объяснил тот или иной свой поступок, и каждый по-своему упоминал об уходе Алены. Все считали и себя виноватыми, но Глаша сдержанно добавила, что «к сожалению, Алена все же показала себя как личность легкомысленная и склонная к богеме». Олег, кипя и размахивая руками, назвал Алену ренегаткой, зазнавшейся, зарвавшейся, оторвавшейся. Женя мрачно сообщил, что он не может судить объективно, так как «глубоко разочаровался в Елене Строгановой». Даже кроткая Агния огорченно признала: «Аленка слишком уж самолюбивая и упрямая стала».

В прениях больше всего говорили о Глаше. Как бессменный староста она досадила многим — ей припоминали обиды чуть ли не полуторагодовой давности, упрекали ее в нетерпимости, деспотизме. Но говорили о Глаше и много хорошего.

Агнию на курсе любили за исключительную доброту, деликатность, незлобивость. Только Джек, да и то с необычной для него мягкостью, заметил:

— Извини, но иногда твоя доброта — на грани беспринципности.

Джека не поддержали. Женьке досталось за недисциплинированность и лень.

— И все личные переживания сразу отражаются у него на работе. Просто невозможно! — пожаловалась Глаша.

Олега тоже пробрали.

— Загорается — пых! — и тут же остывает. Разве так чего-нибудь добьешься? — нравоучительно говорил аккуратный Сережа. — Советую Олегу тренировать себя на выдержку, настойчивость, бороться с неровностями характера. Но не могу не отметить его чуткости, внимания к товарищам и редкого умения прийти на помощь. В связи с этим должен выразить удивление по поводу инцидента с Леной. — Сережа с укором и смущением посмотрел на нее. — Полагаю, что в основном она виновата сама.

Большинство считало, что виновата сама.

— В ней прорезался бешеный индивидуализм, — коротко определил Огнев. — И вообще… Но это разговор особый.