Феникс и зеркало - Эйв Дэвидсон

Народу на улицах было немного, и все они выглядели как-то чудно: в выражениях их лиц присутствовало нечто такое, что производило на мага впечатление неприятное, хотя он никак не мог понять, в чем тут дело. Пройдя по улицам, они свернули в аллейку, ведущую через лужайку в сторону темнеющих, как лес, фруктовых деревьев, отягощенных золотыми плодами, блестевшими в лучах солнца. И здесь, совершенно внезапно, раздался вопль такого ужаса, отчаяния и ярости, что затылок мага словно оцепенел. Впрочем, крик испугал не только его, но и носильщиков, на какое-то мгновение замерших на месте.

Кричал какой-то костлявый старик с обнаженными и загорелыми руками, которые оплетали мышцы, похожие скорее на веревки, чем на плоть. Он поднял кулаки на уровень своей головы и снова проорал сквозь пышную седую растительность на лице какие-то слова.

— Волки! — заорал он, дрожа всем телом и рискуя разорвать криком собственное горло. — Волки и люди! Люди и волки! Волки — что люди. Господи! Господи! А люди — что волки!

Носильщики пришли в себя и двинулись дальше, на ходу что-то бормоча и покачивая головами. Вергилий взглянул на Басилианоса, который немедленно объяснил:

— Не волнуйтесь, ничего страшного. Это наш полоумный сектант Аугустус Ефесский. Я, в общем, и сам немного побаиваюсь. И его, и его людей. Впрочем, их немного, да и место их сборищ солдатам уже известно, так что не долго ему осталось нас беспокоить.

— О, ужас! — не унимался Аугустус, когда путешественники проходили мимо него. — О, греховодный город, о, вместилище греха! Сколь прекрасен и сколь продажен! — Они прошли мимо, и голос старика стал постепенно затухать.

Басилианос принялся рассказывать гостям о происхождении сада, к которому они теперь приближались. Сад, оказывается, составляли айвовые деревья, выросшие из косточек прямых потомков тех фруктов, которые Геракл Львораздиратель добыл у Гесперид, одолев в прекрасной и далекой Греции дракона. Голос Аугустуса Ефесского почти уже затих, но слова еще можно было разобрать.

— О, люди! О, волки! Волки — что люди… Люди — что волки…

Тут они дошли до конца лужайки, и перед ними выросли гигантские стены «Золотого Приюта».

— Я отведу каждому из вас по несколько комнат, — сообщил Басилианос. Ванны вымыты, служанки снимут с вас мерки и подберут чистую одежду из наших гардеробов. Еда будет дожидаться вас в комнатах. А наши грузчики без промедления доставят сюда все ваши пожитки и груз с корабля.

— А когда мы сможем переговорить с царем Пафоса?

— Его величество царь Пафоса в настоящий момент, в силу принятой на острове очередности, одновременно является и царем Кипра. Я устрою вам встречу с ним.

— Но когда?

— О, доктор Вергилий… — Басилианос мягко подтолкнул гостей в сторону служанки, поджидающей их, дабы отвести в назначенные им комнаты. — Скоро. Очень скоро. Возможно, прямо завтра.

Медь? Потребовалось немало времени, чтобы Басилианос уразумел, что речь в самом деле идет о меди. Да, но что он мог сообщить? Конечно, медь считается основным промыслом Кипра, но что может рассказать о нем хозяин «Золотого Приюта»? Медные магнаты? Да, конечно, медные магнаты останавливаются у него всякий раз, когда на Пафос прибывает имперская флотилия. Так о чем это мы? О меди? Ну да, медь… Но что доктор Вергилий имеет в виду, говоря о меди? Раздобыть медной руды? Как интересно, кто бы мог подумать, что медь добывают из руды. Что? Где можно добыть руду? Басилианос не знает, не имеет ни малейшего понятия. Несомненно, остается согласиться с тем, что медь добывают в медных копях. Но где они?

Нет, об этом он не имел ни малейшего представления.

Иными словами, оставив на время мысли о меди, как он оставил мысли об олове, о котором хлопочут теперь маленькая золотая птичка и два ее стража, и, заодно забыв обо всем, что связано с магическим зерцалом и двумя царственными особами — Корнелией и Лаурой, Вергилий решил отправиться в великий храм той, что была рождена в морской пене у берегов Пафоса. Но немедленно сообразил, что одним из знаков и символов Афродиты — и немаловажным — было именно зеркало.

— А ты не обидишься на меня, женщина, если потратишь время зря? натянуто улыбнулся Вергилий.

В полумраке комнаты, более похожей на келью, она лишь покачала головой, продолжая мягко водить руками вдоль его нагого тела.

— Ну что же, — вздохнул Вергилий. — В конце концов, я тебя предупредил. — Ее касания не вызывали в нем страсти, так бы, наверное, ощущал себя на его месте ребенок; но он неожиданно и сам почувствовал себя ребенком — ему стало уютно, спокойно. Он начал расслабляться. Впервые, кажется, со времени той ужасной сцены с Корнелией Вергилий подумал, что и ему, возможно, доступен полный покой… несмотря ни на что.

— Ты скроен как борзая, — прошептала она. — Длинные ноги, вытянутый подбородок… Предупредил меня? О чем? Ах, об этом… Послушай, Борзая, на что мне твои предупреждения? Думаешь, за время, проведенное мною в прислужницах у нашей Великой Матери Афродиты, я не научилась отличать заколдованного человека? Кто она — та женщина, что украла одну из твоих душ? Я знаю, что это женщина. Не могу себе представить мужчину, решившегося на такое даже в мыслях. А когда бы он об этом задумался, то, ручаюсь, у него пошел бы мороз по коже, его собственные ядрышки окоченели бы от ужаса. Не так ли, Борзая?

Вергилий коротко рассмеялся:

— Не знаю… А остались ли у меня вообще ядрышки? Ну конечно, это была женщина. Ты очень проницательна. Не уверен, что это мне по душе, некоторые вещи мужчина в моем положении предпочел бы не знать. Так вот, та женщина завлекла меня в разговор о различных таинствах, а я оказался достаточно слаб и куда как не мудр, ибо поддался ей в этом. Вот тут-то и наступило мое бессилие, милая… Гляди, — продолжил он чуть погодя, — я лежу рядом с тобой, касаюсь твоих грудей, провожу рукой по твоим сокрытым местам, и что же — ничто не возбуждает меня, как если бы я гладил котенка… Нет, Громовержец! — возопил Вергилий в отчаянии, изо всех сил прижимая ее к себе. — Вырви мой лживый язык, Громовержец! Неправда, неправда! Когда бы так, все было бы хорошо. Но плоть моя не отвечает на касания твоей плоти, поскольку часть души моей, та душа, что ведает плотью, покинула меня. Но остальные частички души, мои остальные души, они-то ведь помнят об этой пропаже! Я чувствую, я все чувствую…

Ее губы, касания ее рук, ее сладкая кожа и тихое дыхание заставили Вергилия замолчать.

— Велика, нет сомнений, сила Афродиты, дарующей священную радость любви богини, — прошептала она, — но некоторые вещи не в ее власти… и эта тоже… ты должен знать… Она не может помочь тебе, — шептала прислужница мягко и успокаивающе. — Не может. Точно так же, как не может помочь и царю Пафоса. Потому что, ты знаешь, он тоже… — И голос ее затих в его ухе.