Истребители танков - Владимир Зюськин

В бой смог вступить только расчет первого орудия. Снаряд из него подбил передний танк. Вторично сделать выстрел не пришлось: пушка была разбита немецким снарядом.

Сильный пулеметный огонь не дал привести к бою второе и третье орудия. Машины, подвезшие их, загорелись. В кузовах начали рваться снаряды. Только грузовик с четвертым орудием, который не успел еще подъехать к лесополосе, развернулся и отъехал в тыл. Этот расчет занял оборону в окопах кургана. Туда же были перенесены раненые. Командир батареи лейтенант А. И. Хитров и я отходили последними.

В сгущавшихся сумерках немцы преследовали нас. Но со стороны Петрово показались наши автоматчики, открыло огонь наше четвертое орудие, и фашисты отступили.

Ночью мы, двенадцать оставшихся в живых человек, во главе с комбатом, пошли на позиции своей батареи. Двигались по дороге, с обеих сторон которой стеной стояли подсолнухи. Было тихо. Шли осторожно, опасаясь засады.

К полю боя добрались на рассвете и увидели там страшную картину: три орудия изуродованы, рядом с ними трупы наших товарищей. Было их семнадцать человек, в том числе Герой Советского Союза старший сержант Н. В. Колесников. Своих однополчан мы похоронили в братской могиле на территории села Петрово».

После этого сражения пятая батарея была пополнена людьми, орудиями, машинами. Ее бойцы уже в ноябре под Андреево-Ивановкой, оставшись один на один с вражеской пехотой, отразили атаку, положив на поле боя десятки солдат немецкого штрафного батальона.

Однако вернемся к 15 часам 30 октября, когда началась вторая атака фашистов на курган «Могила Чубатая». «Вторая батарея встретила атаку противника смело и беспощадно.

В некоторых расчетах оставалось по два-три человека, но они продолжали яростно сражаться», — вспоминает далее командир полка Герой Советского Союза А. С. Кавтаськин. Подробности этого боя сохранила память бывшего командира второго взвода этой батареи Л. С. Фазлутдинова:

«Когда появились вражеские танки, а за ними многочисленная пехота, мы еще не успели как следует окопаться и оборудовать огневые позиции. В тот момент я находился рядом со вторым орудием, которым командовал сержант Григорий Музыченко.

Нам удалось подбить один танк и уложить немало пехоты. Но пули и снаряды фашистов скосили кукурузу возле нашей пушки и оголили ее. Враг вел по нам прицельный огонь. Особо досаждала крупнокалиберная пушка, которая палила откуда-то из тыла противника. Один из ее снарядов попал в орудие.

Когда дым рассеялся, я увидел, что в живых кроме меня остались двое, в том числе Музыченко. Пушка искорежена. Рядом продолжало стрелять орудие старшего сержанта Харькова. Мы бросились к нему.

Немецкие танки были так близко, что слышался лязг их гусениц. Ближайший танк выпустил по нам несколько болванок. Одна из них попала в спину бежавшего рядом со мной Музыченко и вылетела через грудь. По инерции наводчик сделал пару шагов и упал. Видимо, у немцев кончились осколочные снаряды, а то бы уложили всех троих.

У орудия, где наводчиком — Харьков, людей тоже не густо. Мы помогли развернуть пушку и выпустить по преследовавшему нас танку несколько снарядов. Но тут из глубины обороны врага, видно, та же, крупнокалиберная, пушка начала пристреливаться и к этому орудию. Дальше ничего не помню».

После того как вышла из строя и пушка Харькова, три танка прошли сквозь нашу оборону и заняли высоту. Вместе с ними прорвалась и пехота. Она тотчас установила пулеметы, и начался обстрел наших позиций с кургана.

Недолго пришлось фашистам упиваться победой. Третья батарея за несколько минут уничтожила пулеметы врага. На поле горело шесть немецких танков, а те, которые еще двигались, попали под шквальный огонь. Пришлось фашистам снова показывать пятки.

«Третью атаку они повели одной пехотой. С ней артиллеристы разделались блестяще. Высота осталась в наших руках!» — вспоминает А. С. Кавтаськин.

Жизнь Фазлутдинову сохранила счастливая случайность. После разрыва крупнокалиберного снаряда командира взвода засыпало землей, но сверху бросило станину пушки, благодаря чему к захороненному заживо по узкой щели поступал воздух.

Когда откопали, вид его был страшен: лицо, руки испачканы кровью, перемешанной с грязью. Искали рану. Но не нашли. Тело было покрыто лишь синяками и царапинами.

Очнулся Лутфей Сафиевич от контузии лишь на второй день — в госпитале. Он ничего не слышал. С трудом встал и подошел к зеркалу. Оттуда на него глянуло чужое серое лицо с клоком седых волос на виске.

За этот бой командир взвода Л. С. Фазлутдинов был награжден еще одним орденом Красной Звезды.

Всего четыре дня назад вышел Указ о присвоении восемнадцати бойцам бригады звания Героя Советского Союза. А сегодня она лишилась четверых из них. Кроме Колесникова в братской могиле села Петрово были захоронены старший сержант командир отделения связи взвода управления 1844-го полка Сидор Антонович Путилов и командир орудия 1848-го полка Федор Федорович Никитин; пропал без вести старший телефонист взвода управления 1844-го полка Николай Федорович Солодилов.

Ново-Московка, Александровка, Верблюжка и другие села были свидетелями жестоких схваток советских воинов с гитлеровцами.

Вступила в свои права зима.

«Повалил крупный снег. Замело, закружило так, что света белого не видно. А местность — голая украинская степь. Придавил морозец — обогреться нечем. Одни фруктовые деревья. Порубили их все и принялись за лозу. Она сырая, горит плохо, пенится в огне, чадит. Огневые позиции заметает — орудий не видать. Не сладко и в окопах. Часовые едва успевают отряхивать с себя снег. С потолков блиндажей каплет. Под соломой, на которой спим, — вода. Не успеет часовой обсохнуть — опять на смену. Стоит он, притопывая для согрева, а шинель звенит, как жестяная, — руки не согнуть», — писал В. Нежурин. И далее: «Дороги замело: нет подвоза продуктов. Едим кукурузу, которую достали из-под снега. Шоферы где-то раздобыли пшеницы. Варим ее и едим, не дожидаясь, пока размякнет как следует».

Хлеба давали сразу на трое суток, но съедали его за полтора дня. Голод не тетка. Лазили за картошкой под самые окопы фрицев. Оттуда летели гранаты. Едва уносили ноги. Но духом не падали. Все это воспринималось как обычное дело.

Не обращая внимания на метели, вьюги, на усталость, голод и холод, младший лейтенант Мартынец собирал людей в холодном, сыром блиндаже и проводил беседы, читки. Здесь же разучивали новый гимн Советского Союза, и его высокие слова согревали если не тела, так души.