Блокадный дневник Лены Мухиной - Лена Мухина

Эта война надолго оторвала всех нас от всяких развлечений. А ведь если сказать правду, самое последнее время до войны мы стали во многом подражать американцам. Очень во многом. Нам, советским людям, очень нравится все заграничное. Ведь, по правде сказать, у нас нет ничего своего советского, все мы заимствовали у иностранцев. Мы любим шум и блеск, мы одеваемся по последнему слову моды, главным образом американской. Аттракционы и различные развлечения также в большинстве своем американские. А джаз. Какие любители джаза наша молодежь. Разные эти фокстроты, танго, песенки о любви на все лады. Реклама, особенно в последнее время, стала и у нас занимать значительное место. Реклама по радио под музыку в виде маленьких стишков. А на улицах у нас тоже было совсем как за границей. Чистота, порядок, на каждом шагу милиционеры, бессчетный поток легких, сверкающих автомашин. Троллейбусы. Блестящие, сверкающие магазины с изобилием разнообразных товаров. Эта война надолго выбила нас из колеи. Но я твердо уверена, кончится война, все понемногу снова войдет в старое русло и мы снова примемся усовершенствовать свою жизнь на манер заграничной, в особенности американской.

Из кино я хотела пойти в чайную, но она была уже закрыта, в поисках другой чайной я забрела на Лиговскую улицу{103}, но здесь чайная тоже была закрыта, и просто от нечего делать я попросила, не даст ли она (женщина, которая была в чайной), не даст ли она хлеба на 22. И на мое горе, она дала и я взяла. Прекрасный кусочек мне достался, хлеб плотный, мягкий, свежий, душистый. В тот же вечер я съела все 300 гр.

Завтра буду сидеть без хлеба. Ну что ж, как-нибудь обойдусь. Сегодня вечером все что-то грохочут зенитки, а по временам такая трескотня начинается, что просто ужас.

Что-то будет завтра!

С утра погода была прекрасная. Тепло, в тени 16 градусов тепла. Потом появилась облачность. К вечеру небо нахмурилось, солнышко скрылось и пошел дождик. Мелкий моросящий дождишка.

Сегодня я съела в столовой два супа с горохом и овсянкой, а в чайной выпила 3 стакана чаю. Вот не знаю, удастся ли мне достать кефира, к 7-ми часам пойду к Софье. Ого, а дождик-то совсем осмелел. Частый, косой, так и хлещет. Что это! Гром.

Гром, гром. Ура! Первый гром. Первая гроза! Какой приятный звук. Небесный звук. Совсем не похожий ни на канонаду зениток, ни на артиллерийский обстрел.

Как-то радостно стало на душе. Вот и до грозы дожила. Гроза, настоящая гроза. Даже не верится что-то.

Что это мне так хочется. Сама не знаю, что именно. Только хочется чего-то хорошего, чего-то особенного. Скорей, скорей бы май. Как хочется уехать, уехать поскорей отсюда, хочется поесть хоть бы разок досыта. Так надоело вести это полуголодное существование. Ведь я же каждый день систематически недоедаю. Хотя я гоню от себя всякую мысль о еде, но все же каждый вечер мне ужасно хочется кушать. Вот и сейчас в желудке сосет, сосет. Так бы все и съела.

Пошла к Софье, кефира нет. Купила за 120 р. 300 гр. хлеба, пошла в Екатерининский сквер и съела, там сидя, почти весь хлеб. Остался только порядочный кусочек пойти завтра в чайную. Но все равно завтра я ни под каким видом н[е] буду покупать опять вперед хлеб. С этим надо покончить раз и навсегда. Ложусь спать! Вот и еще один день прошел.

Сегодня у меня на душе так тяжело, так тяжело. Сама не знаю почему, тоска меня грызет и гложет. Господи, кругом все чужие люди, чужие, все чужие и нет ни одного близкого. Все равнодушно проходят мимо, никто и знать меня не хочет. Никому нет до меня никакого дела. Вот весна наступила, вчера была первая гроза, и все идет своим чередом, и никто, кроме меня, не замечает, что мамы моей нет. Ее унесла с собой эта ужасная зима. Зима прошла, она вернется теперь не скоро, но мама не вернется ко мне никогда. Милая, дорогая, любимая Женя, пойми, как мне тяжело.

Я пишу эти строки, стою у раскрытого окна. Теплый ветерок ласкает меня, солнышко греет. Рядом стоит круглая банка с водой. Ярко зеленеют новые побеги водорослей, и суетятся десятки маленьких, только что увидевших свет дафний, циклопов и др[угих] маленьких живых существ. Рядом в горшке гордо стоит, подставив себя под солнечные лучи, молодой росток гороха. И как посмотришь кругом… нет, все же хорошо жить на свете. Да, хорошо, но только когда сыт. Я же не голодна, но и не сыта, и это худшее состояние. Я каждый день систематически недоедаю, как это мучительно. Господи, если б был кто-нибудь из знакомых маминых. Я попросила бы хоть денег немного. Все-таки с деньгами можно купить немного хлебца. О, Боже.

Когда я увижу своих родных? Когда я смогу, наконец, сесть за обеденный стол с чувством, что ты тоже своя, не чужая, и кушать вместе с другими, а не только смотреть, как они кушают?! Боженька! Ниспошли мне такую милость. Дай мне доехать до Жени, увидеть Лиду, Сережу, Даню, Нюру{104}.

Господи. Сделай это! Я молю Тебя!!

Сегодня 22 апреля. До мая осталось 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, осталось 8 дней. Какие это тяжелые дни. Самые тяжелые за всю мою жизнь.

А вчера, я забыла сказать, когда я стояла в очереди за хлебом на Лиговке, я видела настоящую живую бабочку-крапивницу.

Милый мой бесценный друг, мой дневник. Только ты у меня и есть, мой единственный советчик. Тебе я поведываю все мои горести, заботы, печали. А от тебя прошу лишь одного: сохрани мою печальную историю на своих страницах, а потом, когда это будет нужно, расскажи обо всем моим родственникам, чтобы они все узнали, конечно, если они этого пожелают.

Сегодня я после 12-ти часов пошла в столовую и взяла два супа. Супы были с лапшой, не очень густые. Я дала одной женщине свою чайную ложку поесть суп, она свою забыла, а она за это положила мне в тарелку с супом порядочный кусочек кокосового жира. Я его из супа выловила, но суп все же стал жирный. Потом я заработала себе один крупяной талончик тем, что дала воспользоваться моим пропуском. Он у меня давно уже не отрезался, так как Катя никогда его у меня не спрашивает. Говорят, что 25-ого эту столовую совсем закроют, так как ей все очень недовольны. Ругают ее почем зря. Я же этой столовой вполне довольна. И официанты здесь, по-моему, очень хорошие. В столовой я пробыла долго, до 2-х часов. Потом пошла на Лиговку в чайную, купила свой хлеб. Только там дают всегда на два дня вперед. Поэтому там большая очередь, не столько за чаем, сколько за хлебом. Хлеб там был очень хороший, выгодный. Обратно я пошла по Невскому, зашла в гастроном. Там народу совсем мало. Устроилась удобно в уголке и съела лапшу с обеих тарелок с маслом и хлебом честь-честью. Наконец дошла до чайной, что на Разъезжей. Встала в хвост большой очереди. Была половина 4-ого, а чайная открылась в 4 часа. Очередь такая была не за чаем, конечно, а из-за того, что давали сахарный песок по 50 гр. иждивенцам только на 5-ый талон, которого у меня нет. Так или иначе, мне пришлось стоять в очереди довольно долго, и, когда, наконец, я получила свои 2 стакана чая, у меня уже остался маленький кусочек хлебца, который я разрезала пополам и, намазав остатками масла, тут же целиком съела.

Из чайной я вышла с полным жидкостью желудком и сознанием, что я самое ничтожное и несчастное создание на свете. С таким весьма невеселым чувством я пошла туда, где находился раньше эвакопункт. Тут было пусто и тихо. Я села на лавку и была не в силах сдерживать больше свои рыдания. Наплакавшись вдоволь, я у выхода наткнулась на какую-то гражданку, которая на мой вопрос, когда снова будет запись, ответила: приходите в первых числах мая.

Итак, всякая надежда, что мне удастся вырваться отсюда раньше мая, исчезла навсегда.

Боже! До мая еще 8 дней. И каких ужасных голодных дней.

Передо мной телеграмма: «Выезжай. Нюра, Женя». Слезы градом катятся из глаз. Нюра… Женя. Это же живые люди, которые знают меня, и не только знают меня, а знают мое горе, все знают. Они любят меня, они беспокоятся за меня. Они мои родные, среди всех чужих одни они протягивают мне теплую руку помощи. Но она далеко, далеко. И к ним мне сейчас нельзя пробраться. Вот почему слезы душат меня.

Все, кто мне мог бы помочь, далеко от меня. Гриша, если б он был в Ленинграде, разве не помог бы он мне?

Конечно помог. Он дал бы мне денег, у него их сейчас много. И Кира мне бы помогла. Но они все далеко. Далеко и не могут мне сейчас помочь. А мне нужна их помощь, очень нужна именно теперь. До 1-ого мая. Помочь мне прожить эти 8 дней. А этого мне никто не поможет.

Выезжай! Каким чудесным теплом веет от этого слова. Выезжай! Милые, когда я вас увижу? Эти последние дни, что я живу здесь, в Ленинграде, я уже не живу, а проволакиваю. Влачу каждый день как тяжелую ношу. Отсчитываю каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Но время, к сожалению, идет так медленно. Хоть плачь. Что бы такое сделать, чтобы время шло незаметно. Я знаю, для этого временно надо забыть о моем отъезде. Но ведь это невозможно! Невозможно!!