Подземелье ведьм - Кир Булычев

— Неоконченное, — сказал Рон. Он порой проявлял информированность, куда превышающую разумные возможности.

— Мне очень грустно говорить об этом, — продолжала Ниночка, глядя прямо в глаза пришельцу, — но я боюсь, что вам не удастся вернуться к себе.

— Вы думаете, я умру?

— Вы умрете очень скоро.

— Зачем вы мне это говорите?

— Потому что это трагедия для меня и для всей Земли. Потому что я возлагала на вас все свои надежды, но вы их не оправдали. Нет, не улыбайтесь. Вы лишь оружие в руках природы. А я обязана использовать его. Пока злобные силы реакции не сделали этого.

— Простите, — голос Рона был еле слышен, — под злобными силами вы имеете в виду маркиза Минамото?

— Разумеется. Вы понимаете, зачем ему нужен дупликатор? Для того, чтобы японские империалисты могли расширить свою империю. Вы знаете, как они захватили Корею, разгромили отсталый Китай, как они нанесли удар царскому самодержавию…

— Простите, но мне не приходилось еще читать об этом.

— Неважно. Можете мне поверить.

— Вы опасаетесь, что японец…

— Дело не в японце. Он не главная опасность. Главная опасность — царское самодержавие. Наша страна, я должна сказать вам, это тюрьма народов, это грандиозная машина угнетения, разрушить которую наша с вами задача. Я была уверена, что вы это сделаете, когда приведете с собой своих друзей. Теперь же я поняла — я не могу на это надеяться…

— Вам тоже нужен дупликатор? — спросил астронавт.

— Да, вы должны отдать его.

— И умереть здесь?

— Вы все равно умрете. Не здесь, так в пути. Лучше, как говорили древние, синица в руках, чем журавль в небе. Синица — это маленькая птичка…

— А журавль — большая.

— Правильно. Имея дупликатор, я смогу связаться с моими товарищами по подполью. И все начнется на новом уровне. Мы наладим производство патронов, мы будем делать золото, чтобы финансировать наши боевые организации, мы сможем делать подложные документы… И, будьте уверены, ваша жертва будет не напрасной. В освобожденной России вам будет поставлен монумент.

— Вот это лишнее, — сказал печально Рон. — И я не вижу большой разницы между вашими намерениями и намерениями японца, который бил меня. Он хочет убивать людей ради своей идеи, вы — ради своей.

— Весь вопрос в том, кого убивать.

— Для меня это вопрос риторический, потому что я не имею возможности сравнивать. Я здесь слишком недолго. И, кроме того, меня смущает сам принцип разговора со мной. Собираясь убивать иных людей, вы намерены начать почему-то с меня, который не сделал вам ничего дурного.

— Если будет нужно, я пожертвую собой! — воскликнула Ниночка. Глаза ее сверкали, щеки раскраснелись. — Ради народа.

— И все вы говорите о народе… Нет, для меня любое убийство недопустимо. В первую очередь убийство меня самого. Мне хотелось бы жить и вернуться домой.

— Если прогресс общества приведет в конце концов к такому массовому эгоизму, примером чего вы являетесь, — сказала Ниночка, — то не нужен мне такой прогресс.

Рон услышал легкий звоночек, донесшийся с пульта. Он с трудом приподнял тонкую руку, и от этого движения огоньки на пульте замелькали чаще и веселее.

— К счастью, ремонт корабля фактически закончен и я смогу улететь от вас.

— Испугались? — В глазах у Ниночки стояли слезы.

— Испугался, — кивнул Рон.

Ниночка резко отвернулась от него, сделала несколько шагов к двери. Рон молча смотрел ей вслед. «Только не останавливайся, — молил он ее мысленно. — Не надо останавливаться у двери и предпринимать еще одну атаку на меня».

Ниночка остановилась и обернулась.

— Я согласна, — сказала она. — Я согласна на участь худшую, чем смерть.

Она резким движением сбросила пальто, затем рванула за ворот строгой, черной с белым воротничком, блузки. Хрусталики-пуговки покатились по полу. Замутненное сознание Рона никак не могло подсказать ему, что же намерена делать эта девушка.

— Я готова, — срывались с побледневших губ Ниночки отрывистые слова, — я ваша. Любая жертва ради народа…

Корсет никак не поддавался хрупким пальчикам Ниночки, шнуровка путалась, по щекам девушки катились крупные слезы. Но вот еще усилие — и взору астронавта предстала небольшая девичья грудь, а пальцы продолжали расшнуровывать это бесконечное женское одеяние…

— И вы что, каждый день так раздеваетесь и одеваетесь? — спросил заинтересованно пришелец. — Сколько же это занимает времени?

— Не знаю… Я никогда… Не все ли равно…

Теперь юбка. И тоже крючки — шестнадцать крючков…

— Но что вы намерены делать? — так и не догадавшись о цели столь сложного действия, спросил Рон.

— Я отдаюсь вам, — прошептала Ниночка. — Я ваша… Я люблю Костю, я никогда не переживу измены ему, но ради свободы…

— Вы желаете вступить со мной в сексуальные отношения? — сообразил наконец пришелец.

— Называйте как хотите. Я знаю, что мужчины готовы на все ради этого…

— Но разве возможны подобные отношения без любовного чувства? — спросил пришелец.

— Я не знаю. — Ниночка шла к нему, опустив руки, но тут расстегнутая юбка, шурша, упала на пол, Ниночка хотела подхватить ее, запуталась в складках и села на пол.

— Значит, вы полагаете, что я, вступив с вами в сексуальные отношения, — размышлял вслух Рон, — соглашусь расстаться не только с дупликатором, но и с собственной жизнью? Мне приходилось читать о том, что трагическая любовь приводила к гибели партнеров либо партнера. Но сделать это без любви?

— Это ужасно, — согласилась Ниночка, не поднимаясь с пола.

— А вы не подумали о том, что я сейчас могу удовлетворить свои сексуальные потребности, но после этого не захочу жертвовать своей жизнью?

— Не может быть! — Ниночка в ужасе попыталась подняться, но наступила на край юбки. — Вы не посмеете! Это нечестно…

Вероника отошла к ручейку, вяло текущему по болоту, чтобы умыться. Ее окружала грязь, грязь, грязь… Вода в ручейке была ледяной и пахла лесной гнилью.

— Мисс Смит! — окликнул ее из-за дерева японец.

— А! — Вероника готова была закричать, но японец поднес палец к губам, и Вероника кричать не посмела.

— Мисс Смит, у меня к вам есть деловое предложение.

— Отдайте мне бумаги, а то я позову Костика и казака. Они вас убьют.

— Они меня убьют, и вы ничего не получите.

— А в каком случае получу?

Вероника была хладнокровной молодой женщиной и привыкла к самостоятельности. Ничего, кроме разочарования, мужчины, претендовавшие на то, чтобы оберегать ее, не приносили.