Подвиг живет вечно (сборник) - Иван Василевич

— Хороший у вас дядя, настоящий! — думая о чем-то своем, сказал майор.

— Не знаю, жив ли он… — ответил Ибрагим, проглотив подступивший к горлу комок. — Война меня в Москве застала — в Бауманское поступал. И вот, помню, двадцать второго июня — телеграмма от Алексея Николаевича: «Ухожу на фронт».

Пожилой человек, списанный медиками по чистой, и — на фронт! Ибрагим тут же сам отправился в райвоенкомат. И, как обозначено в его автобиографии, с 23 июня он — в рядах Красной Армии. Побывал в переделках: узнал, что такое рукопашный, ходил с полковыми разведчиками за «языком». Когда выяснилось, что Аганин знает немецкий, направили в штаб военным переводчиком. Слушая показания пленных, он и подумал однажды, что вполне мог бы выдать себя за одного из них во вражеском тылу.

Все, что было дальше, майор знает: рапорт генералу, одобрение плана, специальная учеба, месяц в лагерном бараке для военнопленных, чтобы пообжиться среди «своих».

Когда начинался разговор майора с Аганиным, еще только вечерело, а сейчас уже ночь приглушила фронтовые шумы.

— Э-э, да мы заговорились! — сказал майор, глянув на часы. — Давайте-ка спать. В соседнем блиндаже вам королевская постель приготовлена. Это по традиции. Когда еще выспится человек, уходящий на ту сторону. Так что вы и завтра днем поспите, поблаженствуйте!

Постель действительно «королевская» — с белоснежной простыней, с полушубком поверх суконного одеяла. Но не спалось. Завтра примерно в это время он перейдет через линию фронта. Перейдет по одной из тех троп, какими уже не раз ходил с полковыми разведчиками. Только теперь он будет один. И не вернется ни через день, ни через два, как бывало раньше. Он продвинется в глубь не освобожденной еще территории — в гитлеровские прифронтовые тылы. Там он будет выдавать себя за Рудольфа Клюгера — немца, до мозга костей преданного фюреру, о чем свидетельствуют безукоризненные документы и рекомендательные письма. Он ушел буквально из-под гусениц советских танков, которые так неожиданно ворвались в Чир. У него пробивается русский акцент? О, господин комендант, это вполне естественно! Он столько лет прожил с матерью в России. У его матери выдающиеся заслуги перед немецким генеральным штабом. И брат матери, его дядя, тоже заслуженный человек — кавалер двух Железных крестов. Он командует пехотным полком и находится где-то здесь, поблизости. Собственно, ничего другого он, Рудольф Клюгер, не просит у господина коменданта, кроме содействия в розысках дяди, который решит дальнейшую судьбу племянника — сына любимой сестры. Он, Рудольф Клюгер, попытался найти дядю в районе Чира, но господин комендант сам знает, что там произошло…

Как ответит комендант? Этого не угадаешь. Дальше действовать по обстановке. Одно он знает твердо: обстоятельства, при которых могли бы состояться его встречи с «дядей» или «матерью», исключены. О том позаботились контрразведчики. Что ж, тем более настойчиво он будет добиваться этих встреч. Не угрожает ему и встреча с полицейским чиновником, который выдавал разрешение на поездку в Чир настоящему Рудольфу Клюгеру.

Итак, завтра в путь. И начало пути будет помечено знаменательной датой: 23 февраля 1943 года. День Красной Армии! Двадцать пятая ее годовщина! Обидно в такой день перевоплощаться в какого-то Клюгера, преданного фюреру. Но надо,

Линия фронта осталась позади. Все шло, как было задумано. Да вот незадача: перебираясь на западный берег небольшой речушки, Ибрагим провалился под лед. Выкарабкался, конечно, но промок до нитки, а мороз злой, звенящий. В каком-то заброшенном хлеву выжал наспех одежду. Спасение виделось в одном — бежать, в крайнем случае идти и идти самым быстрым шагом, пока хватит сил.

Сил хватило до Амвросиевки. Там он, обмороженный, видимо с температурой, предстал перед немецким комендантом и был немедленно отправлен в госпиталь, поскольку документы Рудольфа Клюгера сомнений не вызывали. Комендант обещал лично навести справки о его дяде — командире пехотного полка.

Комендант сдержал слово, и в день выписки из госпиталя Рудольф получил письмо с приглашением прибыть в Донецк — в отдел 1-Ц штаба 6-й немецкой армии. Там его встретили весьма приветливо, даже сверх меры, и вскоре он понял, в чем тут дело.

— Мужайтесь, Рудольф! — грустно сообщил оберст. — Ваш дядя, который был и моим другом, пал смертью храбpыx. Это случилось за неделю до того, как мне сообщили из Амвросиевки, что вы его разыскиваете.

О, такое сообщение было для Рудольфа Клюгера ударом: ведь именно дядя должен был решить…

— Не унывайте, Рудольф, что-нибудь придумаем, — успокаивал оберст. — А пока не смогли бы вы поработать некоторое время при штабе военным переводчиком? Не хватает их у нас. Тем же, кто из русских, доверять нельзя.

Должность переводчика открывала немалые возможности и как бы дополняла пройденную подготовку перед заброской во вражеский тыл. Тем более что никакие предварительные занятия не могут раскрыть перед тобой всех тонкостей чужой жизни, хитросплетений чужого порядка, нарушить который нельзя ни в малейшей степени, иначе провалишь себя. Да что себя? Обнажишь позицию, занятую тобой по плану командования, пробьешь строй, в котором тебе, именно тебе, определено специальное место. Временами рядом будто слышался предостерегающий голос начальника: «Не спеши, друг, вживайся накрепко, какое-то время можешь нам ничего не сообщать: ты же у нас не один. Понял?»

И он вживался: в характер делопроизводства, в те «тонкости», которые присущи только немцам. К тому же чувствовал, что его все-таки проверяют. Разве случайно, скажем, на столе у шефа остаются распоряжения на аресты подпольщиков, планы карательных налетов: как отнесется к этому переводчик? Позже одному, без провожатых, поручили доставить в тюрьму задержанного партизана. Разведчик понимал: спасти его — верный провал. А у тебя задача особой важности.

Но главное, что изучал Аганин, — души врагов. Коварных, хитрых. Уж кто-кто, а гестапо, абвер вбирали в себя сливки фашистского режима. Они никому не верили, даже себе — детали страшной гитлеровской машины. На пытки и казни сходились как на зрелищные представления.

И все-таки они не всегда были такими, какими хотели казаться. На виду у всех, особенно у старших, затянутые в мундиры — одни. Чуть погасли «юпитеры» — иные. Кто воровал, кто пил до беспамятства, кто мог забыть все из-за какой-нибудь потаскухи. Например, Фридрих, сосед по комнате. Дай ему белье с убитой, рушник застиранный — все возьмет, не моргнув, все запишет в блокнотик и отправит посылкой в фатерлянд.

Вот и приходилось Рудольфу Клюгеру, строя из себя рубаху-парня, одному доставать водку, другого знакомить с веселой компанией, третьему подбрасывать кое-что из трофеев шефа. Иначе не раскроются, подонки! А так легче работалось: в одном месте что-то секретное прочитал, тут что-то услышал, там увидел — постепенно складывалась картина. Карл, заместитель начальника отдела, нередко отбывал после обеда к любовнице. Переоденется, бывало, и, смотришь, в рабочем мундире ключи от стола или сейфа оставит. В считанные минуты воспользуйся его оплошностью, прочитай, что нужно, запомни, что нужно. И в Центр, где эти сведения могут очень и очень пригодиться!

А связь с Центром… Как она порой легка в рассказах и книгах о разведчиках и как трудна на самом деле! Еще до ухода в тыл Аганин получил явку: улица, дом, фамилия будущего помощника. И вот эта улица, не раз снившаяся по ночам, вот… Вместо дома — воронка. Как бы ты ни был выдержан, теряешься на мгновение, но потом понимаешь: война есть война. Она меняет судьбы государств и народов, перечеркивает биографии людей, разрушает планы, составленные в штабах.

Взглянув внешне безразлично на руины, Аганин зашагал дальше, а сердце сжалось так, что хоть останавливайся передохнуть. Спокойно, спокойно. Главное — выдержка…

Аганин распрямил плечи: эта явка не единственная. Здесь, во вражеском тылу, немало верных людей. Сколько раз он с болью видел, как зверски фашисты пытают патриотов, добиваясь, чтобы они раскрыли подполье, выдали товарищей; и гордость наполняла сердце; в ответ было только молчание.

Разведчик проверил запасную явку — она была готова к действию. Чувствовал, что его друзья следят за ним, не замедлят прийти на выручку, как можно быстрее и аккуратнее освободить очередной тайник от драгоценных материалов. Вот один только пример. Апрель — май 1943 года: двенадцать «посылок» подготовил разведчик, и ни на минуту не задержались связные. Раньше многих предположительных сроков получал он сигналы, что донесения уже переправлены в Центр.

И еще ценны эти месяцы тем, что он все более и более входил в профессиональную форму. Эти месяцы, наука этих месяцев, скажутся потом, несколько позже, когда Рудольф, уже штатный переводчик ГФП-812, будет работать в Крыму.