Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы - Юрий Жуков

товарищей, тот должен бы понять это из яростных, отчаянных нападок хранителей критических алтарей. Эти яростные нападки весталок буржуазной критики вызываются не столько новизной, сколько опасностью нашего жанра…» [46]

Да, это опасный жанр. Опасный для тех, кто оплачивает «весталок буржуазной критики», о которых с таким сарказмом говорил Эгон Эрвин Киш, выступая от имени тех литераторов, для которых, как он подчеркивал, «точность и истина суть благороднейшие материалы искусства». Но как ни злобствуют враги революционной публицистики, они бессильны помешать ее развитию и расцвету.

Работающий в капиталистических странах писатель, у которого «оружия любимейшего род» — публицистика, должен быть готов к трудным испытаниям: хозяева мира, где человек человеку волк, не только боятся его, но и ненавидят. Собирая материалы для своих книг, которые с неизбежностью звучат как обвинительные акты против господствующей там социальной системы, писатель очень часто идет на серьезный риск — его запросто могут оклеветать, лишить средств к существованию, бросить в тюрьму и даже убить.

В силу скромности своей Эгон Эрвин Киш, выступая с речью в Париже, умолчал о том, что ему только что довелось пережить: осенью 1934 года он отправился в Австралию, чтобы принять там участие в конгрессе против войны и фашизма. 6 ноября пароход «Стратхэрд» подошел к австралийским берегам. У Киша была въездная виза, но пограничники не позволили ему сойти на берег — власти Австралии боялись «неистового репортера». Как же быть? Возвращаться в Европу, не встретившись с австралийскими рабочими, не повидав эту страну, не собрав материалов о ней? Ни за что! И вот когда «Стратхэрд» отчаливал от берега, Киш спрыгнул с палубы с высоты восемнадцати футов на землю. Он сломал ногу, но выполнил свою миссию — проник в Австралию и выступил там перед десятитысячной аудиторией.

Киша арестовали. Суд приговорил его к шести месяцам принудительных работ. Но тут раздались мощные протесты общественности. Киш был освобожден, и только после сотни выступлений на массовых собраниях покинул него-

стеириимную Австралию, чтобы поспешить в Париж, где заседал Международный конгресс в защиту культуры.

Итогом этой удивительной поездки явилась новая книга Киша, скромно названная «Высадка в Австралии», — она была издана у нас Михаилом Кольцовым в руководимом им издательстве Жургаз в 1937 году. С тех пор прошло тридцать четыре года, но книга живет, — она и сейчас служит отличным подспорьем для каждого, кто интересуется Австралией.

Лариса Рейснер, которую Киш справедливо считал одним из основоположников жанра художественно–документальной литературы, очень метко называла буржуазных эстетов, шипящих и негодующих по поводу укрепления престижа «чернорабочих литературы», как пытались именовать нашего брата–нублициста, «маляриками духа». «Их солнце давно закатилось, — писала она об этих эстетах в 1924 году Лидии Сейфуллиной. — Только узкая полоска полярного света в их небе» [47]. Теперь и эта узкая полоска догорает. А престиж художественно–документальной литературы все возрастает, и читательский интерес к ней иынче особенно велик.

Почему? На этот вопрос хорошо ответил в своем письмо к тому же Эгону Эрвину Кишу в апреле 1935 года Лион Фейхтвангер: «Вы превратили изложение фактов в искусство и таким образом обогатили журналистику и литературу. Благодаря вам, для многих, в том числе и для меня, отдаленное стало близким. Вы открыли для нас, в великом и малом то, что до вас никто не сумел увидеть». А еще определеннее сказал об этом Анри Барбюс, который так охарактеризовал творчество Эгона Эрвина Киша: «Он превратил репортаж в искусство непосредственного наблюдения, в картины и фрески, выхваченные из великой панорамы своей жизни, в полноценный литературный жанр. И свой талант, так же как свое мужество и упорство бойца, он принес на службу великому делу освобождения человечества, делу социалистической справедливости» [48].

Все это невольно приходит на ум, когда читаешь и перечитываешь произведения современных «неистовых репортеров» Запада. И особенно волнуют меня, как

публициста, знакомого со сложной механикой этого рода литературы, работы немецкого литератора Гюнтера Валь- рафа, который, на мой взгляд, выступает как преемник и верный последователь блистательной традиции Эгона Эрвина Кита.

Как я уже отмечал, Гюнтер Вальраф еще молод — он родился в 1942 году, — и каждая его строка дышит задором, присущим молодости вызовом, иногда даже озорством. Так же как это делали Эгон Эрвин Киш и Михаил Кольцов, он часто прибегает к рискованнейшему методу маскировки, чтобы проникнуть в логово своих идейных противников, распознать подлинные настроения и планы тех, кто тщательно скрывает их.

Мне особенно запомнились очерки Вальрафа «Студент в Западном Берлине» и «Напалм? Да, и аминь». Они интересны не только тем, что автору удалось собрать необычайно важные факты, свидетельствующие о том, как в каменных джунглях Западного Берлина растут ядовитые сорняки неофашизма и как западногерманские князья церкви благословляют производство напалма, который может быть использован во Вьетнаме. Они захватывающе интересны еще и тем, как автор собрал эти факты.

Вот он, взволнованный и встревоженный кровавой расправой со студентами в Западном Берлине, решает изучить тот социальный климат, в котором стала возможна эта расправа. Как это сделать? Вальраф придумал — надо провести три глубоких аналитических разреза действительности: проверить, как далеко зашла атрофия буржуазной демократии в государственном аппарате, узнать, сколь широко распространились неофашистские настроения в правящем классе, и, наконец, прощупать настроения западноберлинской толпы.

И вот мы видим Вальрафа за его трудной и опасной работой.

Вначале он, вооружившись фотографией, на которой снят полицейский, избивающий в кровь студентов, и выдавая себя за адвоката, которому этот студент якобы поручил судебное дело против насильника, начинает поиск. Его встречают в штыки… «Мало вас били!» — зло говорит Вальрафу полицейский чин. Писателю угрожают. Ему советуют бросить, пока не поздно, это рискованное дело. Л он все продолжает и продолжает свои поиск. Как и сле

довало ожидать, власти отказываются найти полицейско- го–насильника.

Далее Вальраф надевает личину… неонациста, чтобы установить прямой контакт, так сказать, с «родственными душами» того, за кого он себя выдает. Он печатает текст обращения к бургомистру с требованием «чистки студенчества от экстремистских скандалистов и буянов», создания военно–полевых судов для расправы с ними, заключения их в лагеря и т. д. Затем Вальраф начинает терпеливый обход «видных деятелей», предлагая им поставить подпись под этим обращением.

Документ нарочно составлен так, что во многом воспроизводит те драконовские правила, которые были установлены гитлеровцами в гетто, — в нем даже сказано, что студенты, замеченные в участии в беспорядках, должны «носить нарукавные повязки или знак, пришитый на платье». Но это нисколько не смущает именитых собеседников Вальрафа; они приветствуют его «патриотическую инициативу», и только некоторые — те, что похитрее, — советуют ему немного изменить текст обращения, чтобы не вызвать политического скандала…

И наконец, третий аспект анализа: изучение настроений толпы. Вальраф пишет плакат: «Студент, исключенный за участие в демонстрациях, ищет комнату и любую работу» — и подходит с ним к выходу из станции метро близ центральной улицы Западного Берлина Курфюрстендамм. Быстро собирается толпа. Начинается острый спор. Вспыхивает скандал.

Лишь немногие проявляют сочувствие к человеку, который стоит с плакатом. Обыватели, находящиеся под влиянием реакционной прессы Шпрингера, настроены злобно, враждебно. «Такие вот и сбивают с толку студентов!» — кричат они. «Убирайтесь в зону» [49], «Убирайтесь!.. Всех их туда!.. В зону!», «Вас надо тысячами уничтожать!»

Вальрафа толкают, кто‑то плюет в него. Полицейские, которые стоят рядом, не вмешиваются. Они ухмыляются: надо проучить этого красного! А мужественный писатель продолжает стоять с плакатом, глядя своим зорким ясным взором в помутившиеся от злости глаза взбесившихся обывателей…

Согласитесь, немалое гражданское мужество требуется, чтобы вот таким способом собирать материал для политического репортажа. Но зато какой сильный и убедительный очерк написал Вальраф в результате всех этих хождений! Поистине такие «неистовые репортеры» заслуживают самого глубокого и искреннего уважения со стороны читателя.

А его хождения по исповедальням церквей ФРГ? Не правда ли, интереснейший замысел: прикинуться промышленником, которому американцы обещали выгодный заказ на производство одного из химических компонентов напалма для использования во Вьетнаме, и пойти к попам, чтобы испросить у них совета, как быть? Вальраф играет роль верующего католика, который колеблется: не грешно ли зарабатывать деньги на производстве страшного оружия, которое используется для истребления мирного населения?