Грезы об Эдеме: В поисках доброго волшебника - Джеймс Холлис

Юнгианская психология сохраняет ощущение трепетного благоговения перед Таинством и вместе с тем стремится к такой практической деятельности, которая позволяет следовать воле богов и сохранять связь с глубочайшими таинствами Другого. Этот Другой одухотворяет природу и создает наши сновидения, то есть содержание, которое мы никогда не сможем полностью постичь и вместить в себя. Иначе Другой просто не был бы настоящим Другим, не был бы настоящим Таинством.

Трагедия западного мира заключается в том, что боги ушли в потусторонний мир. Мы все это знаем, но все-таки боимся сказать об этом. Поэтому мы пытаемся еще раз наполнить энергией старые образы, а значит, еще больше удалиться от Таинства. Мы отчаянно ищем богов или, стремясь унять боль, вызванную их потерей, спасаемся бегством, страдая фобиями и пагубными пристрастиями, а также попадая в зависимость от других людей. Мы ищем спасения в образе Доброго Волшебника. Вместе с тем, по иронии судьбы, наша жизнь всегда устроена так, что мы уклоняемся от встречи с Другим, либо избегая близких отношений, либо пренебрегая возможностью осознания. В. X. Оден заметил:

Мы скорее погибнем, чем изменимся.Мы скорее умрем от страха,Чем позволим распять себя на кресте повседневностиИ позволим умереть нашим иллюзиям84.

Почему? Как гласит одно из положений программы «Двенадцать шагов»: «То, чему мы сопротивляемся, следует преодолеть». Несомненно, причиной является наш вездесущий страх, который ограничивает нас и заставляет навязчиво воспроизводить прежние способы мышления и действия. «Дух зла, — пишет Юнг, — это страх и отрицание, это враг, который противостоит жизни в ее борьбе за вечное продолжение»85. Только экзистенциальное мужество может позволить нам понять себя, повысить свою значительность в отношении к безмерной вселенной.

Хватит ли у нас отваги, чтобы совершить свое странствие? Сможем ли мы прорваться через воображаемые рамки своего окультуривания и своих комплексов? Эти вопросы обескураживают нас, и ответы на них определяют наше психическое здоровье. Вот что говорит об этом Юнг в автобиографии:

Я часто видел, как люди становились невротиками, если они довольствовались неадекватными или неправильными ответами на вопросы, которые ставила им сама жизнь. Они стремились к успеху, браку, достижению социального положения, славе, но при этом оставались несчастными и страдали неврозами, даже достигнув поставленной перед собой цели. Такие люди страдают какой-то духовной узостью, их жизнь обычно бедна содержанием и лишена смысла. Если они находят путь к духовному развитию и самовыражению, их невроз, как правило, исчезает. Поэтому я всегда придавал столько значения самой идее развития личности86.

Честно говоря, большинство из нас осознают, что мы страдаем духовной узостью. В таком случае нам следует задаться некоторыми вопросами, чтобы лучше понять свое положение:

1. Если главная задача первой половины жизни заключается в том, чтобы создать крепкую эго-идентичность, покинуть Маму и Папу, вступить в мир, в котором и нужно работать и формировать отношения с окружающими, то в чем же тогда состоит задача второй половины жизни? В чем, по сути, заключается: наше подлинное призвание? Если в течение первой половины жизни следует получить ответ на вопрос, чего от нас хочет мир, то, наверно, во второй половине жизни нужно ответить на вопрос, чего хочет наша душа?

2. Какая часть непрожитой нами жизни преследует нас, довлеет над нами, осуждает нас? Этот вопроса все мы знаем, но ежедневно уклоняемся от ответа на него. Мы пребываем в ожидании, словно кто-то другой знает ответ и готов нам его предложить. Но ни один человек не знает, что именно действительно нам нужно: ни священники, ни родители, ни спутники, ни терапевты, но нечто у нас внутри точно знает и через наши симптомы выражает свой страх, который проявляется в нашем равнодушии.

3. На какой стадии своего развития мы затормозились? Какие страхи довлеют над нами? Не являются ли они отличительными чертами детства, воспоминаниями о полученных травмах, об ощущении эмоциональной опустошенности или подавленности? Не существует ли у нас тайного согласия с этими страхами, которое до сих пор заставляет нас вести себя по-детски?

4. Чего мы не позволяем сами себе? Где мы потеряли свою страсть, через которую наша истинная сущность стремилась к своему выражению? Получали ли мы в свое время неадекватную поддержку от родителей или учителей, лишавшую нас уверенности в себе? Как получилось так, что мы недостаточно хорошо себе представляли предстоящее нам странствие? Что бы ни уготовила нам судьба — признание, страсть или рутину, — нам следует преодолеть старые парадигмы, сделав все возможное, чтобы оказаться готовым к странствию, к которому призвали нас боги.

5. Как мы определяем, воплощаем и интегрируем свою духовность? Пока наша духовность не будет развиваться осознанно, мы будем жить поверхностно, проявлять зависимое поведение или вступать в конфликт с обществом. Наша духовность — это самая важная сфера в наших отношениях, ибо характер нашей духовности определяет содержание и результат всех отношений.

Конечно, интуитивно мы знаем ответы на эти вопросы, ибо все они определяются телеологией нашей природы. Что-то внутри нас всегда знает, хотя мы даже можем и не знать того, что мы знаем, можем бояться это знать или, как это случилось в старой притче о встрече со смертью в Тегеране, можем упустить то, что всегда существует у нас внутри и добивается нашего признания87. Жить, отвечая на эти вопросы, — только так можно узнать свою духовность и свое отношение к Таинству. Нас просят пойти на риск и поставить на карту свое развитие, страсть, отвагу, одиночество и, наконец, рискнуть стать тем, кем мы хотели бы стать по велению богов.

Сейчас мы подробнее остановимся на обвинении, которое Эрнст Беккер предъявил современной психологии, об этом мы говорили чуть выше. Трагедия современности заключается в том, что духовенство забыло о психическом, забыло о том, что религиозное переживание, для того чтобы быть подлинным, должно быть индивидуальным. Все психологи забыли о душе, о поиске смысла жизни, о Таинстве, которое творит символы, о том, что именно они являются нашей глубинной реальностью. Давайте обратимся не к работам Юнга и его последователей, а к современному поэту, чтобы найти в его творчестве какие-то отголоски души.

Главная задача литературы эпохи модерна и постмодерна заключалась в том, чтобы отразить процесс развенчания старых иерархических институтов, с одной стороны, и трудности жизни без связанных с ними мифов, с другой. Поэтому о современных духовных противоречиях чаще можно узнать от художника, который изображает душевные глубины, чем от священника или врача.

Из множества самых звучных голосов, в которых слышится это противоречие, я хочу выделить следующих трех поэтов: Уоллиса Стивенса, Харта Крейна и Райнера Марии Рильке. Творения каждого из них — это само по себе исследование, свидетельствующее о глубоких религиозных чувствах, хотя зачастую эти чувства находят свое выражение в светских, мирских метафорах. (Сюда же я мог бы включить Йетса, Элиота и многих других.)

Уоллис Стивенс

В одном из своих стихотворений88 Уоллис Стивенс описывает женщину, которая воскресным утром сидит за чашечкой кофе и читает газету. Она погружена в размышления, и перед ней встают образы ее детства:

… через моря, вплоть до молчащей Палестины,простирается царство крови и могил.

Вместе с тем поэт задается вопросом, что заставило душу этой женщины открыться образам, которые сейчас для нее мертвы.

Что же это за божество, если оно может явитьсяТолько в снах и в молчанье теней?

Она приходит к выводу, что божество «должно жить у нее внутри». Стивенс верит, что божество существует, оно находится внутри и открывается в переживании, однако его больше нельзя найти в покинутых богами оболочках. Поэт рисует в своем воображении:

Буйное и податливое кольцо мужчинУстроит оргию воскресным утром.Их неистовое поклонение солнцуНе как богу, но как богу, каким он мог быть,—Обнаженным среди них, как дикое начало.

Главная мысль этого стихотворения содержится в строчке: «Не как богу, но как богу, каким он мог быть, — обнаженным среди них…» Это явно современное ощущение. Изначальное переживание таинства природы на анимистической стадии развития цивилизации воплощалось непосредственно в виде божества. Позже эта божественная энергия покидает оболочку, и участник оргии чувствует себя покинутым. Однако Стивенс, который является посткантианцем и постницшеанцем, верит в то, что можно феноменологически переживать божественность этого мира, но это переживание можно выразить только в метафорах, существующих в сознании. Перечитайте снова и снова этот фрагмент — и вы ощутите, как его содержание тонет в одной строке: «Не как богу, но как богу, каким он мог быть, — обнаженным среди них».