Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 1 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Труп убитого слесаря отправили в военный госпиталь под конвоем семи казаков, но те по пути без сопротивления отдали труп толпе.
* * *Воинские караулы стояли близ многих правительственных зданий, у почты, телеграфа. Также – и на Фонтанке у дома, где живёт Протопопов.
Городовые, чаще по двое, стояли в центре на всех обычных уличных постах.
Воинскими частями охранялись мосты, речные переходы с окраин в центр. И ещё кой-где перегораживали, но как? – разомкнутыми цепями на шаг солдат от солдата, и ничему не мешали: районы не замыкались же вкруговую, публика обходила их, насачивалась с двух сторон, ругалась, кричала – в конце концов всех и пропускали. И сами солдаты об офицере думали: и глупый же приказ. А толпа только уверялась: везде прорываться!
* * *Гнал санный извозчик с двумя офицерами по Троицкой площади – и на пересечении с Кронверкским, на завороте, угодил полозом в жёлоб трамвайного рельса. Дёрнуло, завизжало железом – застрял.
Соскочил извозчик, вышли и полковник с капитаном.
А от дальней чёрной толпы рабочих к ним двинулись, даже и побежали – полудюжина, опережая остальных.
Что это?
Да и поперёк площади шли туда-сюда разные, тоже чёрные, – и тоже стали стягиваться.
А полиции – нигде не видно.
А уж слышаны рассказы, как ссаживают господ с извозчиков, – и на знакомой площади своего русского города, среди соотечественников офицеры замялись – в отчуждённости. И капитан положил руку на эфес – хотя разве выдернет?
Но бежали чёрные, как на игру, весело:
– Что, господа офицеры? Или площадь узка?
– Что ж ты, дурак, зевло распахнул?
Дружно схватились, вытолкнули.
И на чай не взяли.
* * *К генералу Хабалову в градоначальство пришла депутация петроградских пекарей: после вчерашнего объявления генерала о достаточности муки все обрушиваются на них: почему не пекут? значит – прячут и воруют? Хабалов обещал им вернуть из армии полторы тысячи мобилизованных пекарских рабочих. (Кто остался – многие пьянствуют, работать не заставишь).
* * *Между тем на Невском толпы набирались и бродили частью рабочие с окраин, а много своих, из центральных районов, – студенты, особенно много из Психо-неврологического, курсистки, подростки, и много праздной городской публики. И уж, конечно, все городские подонки за эти три дня притянулись. За вчера и позавчера у толпы создалось чувство полной безопасности, она привыкла к патрулям и что они не трогают.
Всё же пристав Спасской части задержал до полудня человек шестьдесят, заводя их в замкнутый каменный двор на Невском против Гостиного Двора. Тут по Невскому от Знаменской площади повалила большая толпа. Пристав послал в Гостиный Двор за условленной помощью к командиру пехотного караула – и тщетно ожидал с четырьмя полицейскими, увещевая наседающую разъярённую толпу. Воинская помощь не пришла. Тогда он сам прорвался в Гостиный Двор и просил помощи от стоявшей там сотни 4-го Донского полка. Сотник ответил, что имеет задачу лишь охранять Гостиный Двор. Другой казачий офицер согласился помочь, но опоздал: толпа уже смяла полицейских, освободила арестованных, а надзирателя Тройникова повалили на землю и били поленом по голове, пока не потерял сознания.
* * *На подходах к Литейному мосту с Выборгской стороны и сегодня стягивалось много тысяч рабочих. Навстречу выехал по Нижегородской улице старик-полицмейстер полковник Шалфеев с полусотней казаков и десятком полицейских конных стражников. Поставив из них заслон у Симбирской улицы, Шалфеев один выехал вперёд к толпе и уговаривал её разойтись. Толпа в ответ хлынула на него, стащила с лошади, била лежачего кто сапогами, кто палкой, кто железным крюком для перевода рельсовых стрелок. Раздробили переносицу, иссекли седую голову, сломали руку.
А казаки – не тронулись на помощь. (Толпа на это и рассчитывала).
Бросились выручать конные городовые, произошла свалка. Здоровый детина замахнулся большим ломом на вахмистра, тот сбил нападавшего рукояткой револьвера. Из толпы бросали в конных полицейских льдом, камнями, затем стали стрелять. Тогда ответили выстрелами и полицейские.
После первых выстрелов казаки (4-й сотни 1-го Донского полка) повернули и уехали прочь полурысцой, оставляя полицейских и лежащего при смерти на мостовой Шалфеева.
Тут подбыли от моста другие городовые, конные и пешие, и оттеснили толпу.
* * *Петроградская интеллигенция жаждала событий, но всё ещё не верила ни во что крупное. Карташёв на квартире у Гиппиус сказал: «всё – балет, ничего больше».
* * *После 11 часов утра с окраин Петрограда уже не поступало донесений: повсюду начался разгром полицейских участков. Чины полиции скрывались или были преследуемы и убиты.
25
Вышли на перрон – приятный лёгкий морозец, и срывается лёгкий снежок. На вокзале – всё обычно. Но вышли на пасмурную площадь – трамваи действительно не ходят, и не ползёт через площадь обычная медленная вереница гружёных ломовых, и редко проскакивают занятые извозчики. С Симбирской улицы выходило свободное какое-то шествие с красным флагом – а полиции не видно было нигде ни человека.
Поразился Воротынцев.
Ожидающих извозчиков не сразу и найдёшь, обошли здание. И просят неимоверно, впятеро дороже. Сели в санки. Ольда подрагивала, хотя не холодно. Георг поправил полость на её коленях и держал обе руки в одной своей.
Поехали через Сампсониевский мост. Нет полиции на перекрестках. Почти нет и военных. И не столько идущих уверенно прохожих, сколько бродящих никуда. Или стоящих группами, рабочие. Улицы были людны – а казались безлюдны, оттого что не было обычного колёсного и санного движения. Какой-то пасмурный праздник. На Посадской улице все лавки – заперты, окна закрыты щитами.
А город и без того-то был не сияющим, как минувшей осенью, но запущенным, даже и грязноватым.
На Каменноостровском – торговали, роскошные магазины – без хвостов, а попроще – с хвостами. Никто ничего не громил, да вот и городовые попадались, постами по двое. Нет, в одной булочной разбиты были стёкла, торговли нет. Теперь встречались и извозчики, иногда автомобиль. А что-то висело больное в воздухе.
Извозчик по пути тоже рассказал им: одни фабрики бастуют, другие полуработают. А то – озоруют: видят, господа на извозчике едут, останавливают и ссаживают.
Мол, и вас бы не ссадили. Глупое, действительно, было бы положение – с дамой и против толпы, и – что делать?
Проехал наряд конных городовых. С тротуаров дерзко кричали им, не боясь. Они не оглядывались.
А вот и Песочная набережная у заснеженной Невки – и чистый упругий снег под полозьями, здесь – никакого разорения. Тут хоть забудься и дальше.
Но не проходило в груди дурное грызение, которое выгнало Георгия с дачи.
Поднимались изогнутой лесенкой в их ротонде.
– Всё это мне начинает не нравиться, – качала Ольда головой.
Сбросили верхнее – и сразу обнялись, как будто давно не обнимались. Постояли, молча покачиваясь.
– А узнаю-ка через телефон, что где делается, – сказала Ольда.
И стала звонить из коридора в одно, другое, третье место.
А Воротынцев переходил, курил, садился. В этой квартире такой был для него приёмистый, обнимающий уют – а сейчас почему-то сердце не на месте.
И глупо, что вернулись с дачи.
А может быть ещё глупей – вообще, что приехал в Петроград. Не зря ли он вообще ездил?…
В спальне появился на стене увеличенный портрет Георгия с фотографии, которую он ей прислал с фронта.
Этим Ольда признала его, приняла, ввела в свой дом.
А – кем?
Было и гордо от этого. И – смущение.
Пришла Ольда. Узнала: рабочих через мосты в центр не пускают, они тянутся там и сям по льду через Неву. В разных местах избивают полицейских. У Казанского собора с утра – маленькие группы студентов, их разгоняют. А сейчас по Невскому от Московского вокзала прошла большая возбуждённая толпа к Гостиному Двору. Отряд драгун помешал полиции разгонять толпу, толпа кричала драгунам «ура».
Ничего себе.
Всё то же ощущение, как всегда: наверху нет твёрдости.
Какая-то серая пустота. Невозможно бы сейчас – лечь, даже просто бездействовать, впустую разговаривать.
– А знаешь, позвоню я Верочке. Что ж теперь скрываться?
– Конечно.
Пошёл в коридор, повертел ручку, попросил барышню дать телефон Публичной библиотеки, второй этаж, выдача, он его не помнил.
Соединили. А там и Верочку позвали довольно быстро.
Вера только охнула в трубке – но меньше, чем он ожидал.
– Ой, как хорошо, что ты отозвался!
Странно.
– Я – в Петербурге.
– Знаю! Уже третий день знаю.
– Откуда???
– От Алины. Телеграммы. И даже телефон.