Маньяками не рождаются - Анна Маяская

Девчонка уехала, а на его постель больше не посягали командированные женщины. Он считал свою Любашу недостойной измены и никогда не узнал, сколько у неё было проходных романов. Романы начинались бурно и так же бурно кончались под размолвку. Потом начинались новые и так всю её замужнюю жизнь. Сейчас началась новая полоса. То ли от семилетнего воздержания, то ли от канувшей в Лету молодости, но новый роман предполагал длительную связь. И никто не мог предсказать, чем всё это закончится. А пока она щебетала с мужем, была весёлой, полной жизни и надежд. Этого же нельзя было сказать о муже. Он явно был серьёзно болен. Вышла она через полчаса, довольная собой, что побывала в больнице. На работу больше не поехала, а отправилась на дачу и позвонила своему Сашеньке. Тот быстро прилетел на призыв. Они сидели в гостиной и наслаждались прекрасным вином, хорошей закуской и нежной близостью. Звучала негромкая музыка. Полумрак делал их свидание таинственным, необычным. Хорошая обстановка довершала настроение. Зазвенел телефон и Любовь Ивановна машинально подняла трубку. Она не успела ответить, как в ней раздался голос Павла:

— Кто это? Отвечайте, отвечайте!

Трубка молчала. Он догадался, кто там мог быть, но абсолютно был не уверен в том, понравилось ли это ему. Он твёрдо решил выяснить, что за счастливый соперник появился у его отца, чуть было не уехал немедленно туда, но Вера его остановила.

— Не делай этого, Павел. Зачем разрушать жизнь, которая устраивает твоих родителей? Что ты этим добьёшься? Развода?

— Развода я не хочу, чего доброго появятся тогда у меня и отчим и мачеха.

— Вот и хорошо, успокойся. Где они находятся?

— В одном месте и мне странно, что мать привела туда какого-то хмыря.

— Идем лучше прогуляемся с дочкой.

Вера нежно поцеловала его и они вышли в сад с малышкой. Погода была чудесная. Вера подошла к дереву, погладила его кору.

— Знаешь, Павлик. Мы люди всегда куда-то спешим, чего-то желаем, во что-то вмешиваемся. Посмотри на эту благодать и запомни, что каждый день — единственный, неповторимый, будь то солнечный, дождливый, пасмурный, ветряный. Он никогда не повторяется. Ушел и всё. Мы люди должны учиться жить вот так, благодарить судьбу за посланный день и уходить от неурядиц и зла, как он уходит в ночь.

— А ты философ, женушка.

— Приходилось много думать. Чуть ли жизни себя не лишила, пока мне не открыли тайну бытия. Жить, как тебе назначено. Не делать зла. Помогать тем, кто нуждается в помощи.

— Это уже толстовщина, твоя позиция не всегда выполнима. Жизнь иногда преподносит виражи, из которых нет выхода.

— Выход всегда есть. Нужно только его поискать, отбросив жестокость и эгоизм.

Павлу нравились тихие вечера летние, светлые, прогулки с Верой. Его недавняя выходка в ночь и растерзанная студентка казались сном. Он иногда вообще думал, что все его дикие выходки всего лишь сон, но встречи с милицией утверждали обратное. Он сам не понимал, как на него накатывала буйная жестокость, когда он душил, резал. Бил, истязал живых ни в чем не повинных людей. Это было как ослабление тормозов, как машина идущая накатом, но там шофер справлялся с тормозной системой, а он бил до полного изнеможения. Потом засыпал и просыпался все с той же беспощадной жестокой болью. Он в душе понимал, что убивая, срывает свой гнев на невинных жертвах. Гнев, неподдающийся ему. Или нежелание закрутить гайки гнева покруче и не выпускать его? Но тогда, как ему казалось, у него лопнет голова. Но почему именно насилие ослабляло его жестокость убийства?

— Можно ли остановиться? — задавал он себе вопрос и не знал на него ответа.

— Что это? Болезнь? Вседозволенная распущенность? Очевидность отсутствия наказания за содеянное?

Он не знал, вернее не хотел знать ответа на свой вопрос. Остановиться было можно, но сладострастное испепеляющее душу чувство сверхчеловека, пожалуй были главным немотивированным ответом самому себе. Он не хотел останавливаться, иначе бы наверняка отпустил свою последнюю, самую безобидную жертву. Постепенно в нём притупилось присутствующее в каждом человеке чувство жалости. Нет. Ему не было жаль мать девчушки, сходящую с ума от боли. Сейчас его изменница-память подсунула мысль о мальчике, сыне Веры, который по его, Павла, вине скитается где-то, а может быть его уже и нет в живых. Как им распорядились Хан с Гейшей со своими причандалами осталось тайной. И Заур исчез, словно испарился. Андрей мёртв и ничего не может поведать о мальчишке. Он смотрел на Веру и думал, что этот мальчик, находясь здесь, мешал бы их семейной жизни, да и Вера, не потеряй его, никогда бы не ушла от его бывшего друга. Взглянув на лицо мужа, Вера испугалась его выражения лица. Он как-будто переживал в кинотеатре за героев фильма. Нахмуренное лицо, то закрытые, то гневные глаза, судороги пробегающие по скулам…

— Что с тобой, Павлик?

— Голова разболелась.

— Идём домой, — сказала она просто.

Матери дома не было, Павел был намерен спросить у неё отчёт. Её отлучки вызывали в нем бешеную ревность собственника. Его мать и, пожалуйста, как шлюха таскается по хатам. Теперь уже эта мысль засела у него в голове и пока ещё слабая, но ползущая изнутри боль обрушивалась шквалом на его глазницы, виски, лоб. Глаза мутнели, взгляд становился свинцовым. Вера уговорила его прилечь, положила компресс на лоб, а сама едва заметными движениями пальцев рук массировала голову. Точечными, слабыми кругами. Приподнимала шевелюру и у него от её прикосновений, шли мурашки по телу, а боль остановилась едва начавшись. Потом она поила его чаем с травами и, наконец, справилась с недугом. Боль отступила. Он сел и внимательно посмотрел на неё. Было удивительно, что начавшийся приступ, спровоцированный воспоминаниями, остановился. Значит есть надежда, что можно избежать в дальнейшем нежелательных кровожадных эксцессов.

ПОНЕМНОГУ ОБО ВСЕХ

Жизнь шла своим чередом. Сергея разыскивала его стопудовая родственница. Она не могла обратиться в милицию, но наказала всем соседям через посланца, чтобы он явился к ним. Исчезнувшие Жорик и Пётр не давали о себе знать столь длительное время. Сергею нечего было сказать родственнице и он надеялся, что та подумает и о его исчезновении вместе с ними. Дома он больше не появлялся. Мать свою вызвал к себе, где жил вместе с Нюрой и её семьей. Валентина побывала дома, продала свою избушку и, забрав оставшиеся, сочтенные нужными вещи, загрузила их в мебельный фургон. Прибыла на новое место жительства.

— Терем-теремок, — постучала она в дверь.

— Не бойсяь, мать, места всем хватит. Квартиру обещают скоро. Не забывай где работает и учится без отрыва от производства твой сын.

Дети помогали разбирать вещи. Нашли альбом с фотографиями. На нескольких фото Сергей был изображен с симпатичным парнем, тоже в солдатской форме пограничников.

— Кто это? — поинтересовалась Настя.

— Мой однополчанин. Саня. Живет в Каменьграде. Всего восемьдесят километров от нас.

— Пригласи его в гости.

— Понравился?

— Скажешь тоже. Просто. Дружили в Армии?

— Самый лучший был.

— Как был?

— Ну и остался.

Неугомонная дева заставила написать письмо Сане и пригласить в гости. Через несколько дней Василий возвращался домой вечером. На площадке возле дверей квартиры встретил Саню, того, что тогда был с ними в ресторане. Он с чемоданчиком в руках выбегал из двери.

— Далеко? — поинтересовался Василий.

— К другу. Вместе служили. Неразлучными были. Пригласил. Поеду, посмотрю как устроился.

— Счастливо тебе.

— Спасибо.

Встретили Саню на вокзале. Сергей приехал со своей двоюродной сестрёнкой. Она оказалась востроглазой девчонкой, именно такой, какую бы хотел встретить Саня. Да вот не попадалась. Он на Ольгу запал благодаря её настойчивости.

— Я тебя сама нашла, — говорила она ему.

А тут стоит поглядывает девчоночка лет шестнадцати — семнадцати. Кто эту зелень разберёт. Хорошенькими уродились, как будто урожайный год на девчонок был.

— Настя, — сказала и руку протянула.

Ладошки от волнения вспотели у обоих. Сергей неладное заподозрил.

— Тебе, друг, случайно в поезде язык не отстегнули. Может ты его в багаж сдал?

Саня стоит, с ноги на ногу переминается. Это он-то гроза перебежчиков через границу. Он однажды одного, как ягненка, на спине притащил, а тут от девчонки онемел окончательно. Настя, та стоит и туфелькой землю роет. Ну прямо бульдозер в уменьшенном виде. В такси молчали.

— Вас случаем не шандарахнули по затылку на вокзале?

На его слова — ноль внимания. Когда такси остановилось, Саня вышел первым и подал руку Насте. Та вся изогнулась, потом как солдат в строю, спину выпрямила, и бросила всего одно слово:

— Спасибо.