Вечное невозвращение - Валерий Губин

— Какого еще лабиринта?

— В котором ты заблудился и бродишь там — злой, одинокий, отчаянный.

— Нет у меня никакого лабиринта, Тонька. У меня одна прямая дорога. И ведет она или в тюрьму, или на кладбище.

Поворачивая на шоссе, Эльвира увидела голосующего мужчину, — симпатичного, седого, с потрепанным портфелем. Она почему-то решила остановиться.

— Вам куда, дяденька?

— Мне, тетенька, до университета. Подбросите?

Он сел и уставился на нее с любопытством.

— Первый раз вижу, что молодая, красивая женщина соглашается подвезти.

— А я таким образом женихов ищу. Вдруг подберу что-нибудь подходящее!

— Ну, вряд ли я вас устрою — такой старый.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят два.

— А мне тридцать восемь. В самый раз. К тому же я и не молодая, и не очень красивая.

— Напрасно вы так думаете.

Эльвира резко затормозила, чуть не врезавшись в грузовик, выворачивавший из боковой улицы. Седой не на шутку испугался.

— Ладно, ладно, я, так и быть, женюсь на вас, только вы смотрите на дорогу, а то ничего не получится.

— Да этот козел сам виноват! Кто так ездит!

Они проскочили самую узкую часть улицы. Грузовики исчезли, дорога стала шире и спокойнее.

— Ну, давайте отрабатывайте. Вы что думаете — я вас даром везу?

— Каким образом?

— Расскажите что-нибудь интересное.

— Меня зовут Сергей.

— Уже интересно. А меня Эльвира, или просто Эля.

— Так вот, Эля, — Сергей откашлялсяю — История такая. Жил один человек, сильный, здоровый, в меру богатый и в меру счастливый. Потом заболел, попал в больницу, полежал там немного и умер.

Сергей замолчал.

— Все, что ли?

— Что же еще — умер ведь.

— Сильная история. Но хотелось бы немного поподробнее.

— Ладно, я вам другую расскажу: пустились они вдвоем в путь и въехали в огромный лес.

— Кто?

— Сэр Гоуэн и сэр Уэн.

— Понятно, я так и подумала.

— И приехали они в монашескую обитель, и приняли их там радушно. И наутро, прослушав обедню, они снова пустились в путь и въехали в огромный лес; и вдруг в долине, возле башни, сэр Гоуэн увидел двенадцать прекрасных дев, а с ними двух рыцарей на огромных конях; девы гуляли возле какого-то дерева. И сэр Гоуэн увидел, что на дереве висит белый щит и девы, проходя мимо этого щита, плюют в него и швыряют в него грязью. И вот, сэр Гоуэн и сэр Уэн приблизились к ним, поздоровались с ними и спросили их: Почему это вы проскакиваете на красный свет?

— Так прямо и спросили?

— Это я вас спрашиваю.

— По-моему, еще желтый был, — пробормотала виновато Эльвира.

— Желтый был еще до перекрестка, а вы пронеслись на красный.

— Извините, больше не буду. Так что, в самом деле, они спросили?

— За что они так презирают этот щит. «Сэры, — сказали девы, — мы вам ответим. Этот белый щит принадлежит одному рыцарю, живущему в нашей стране; он отважный рыцарь, однако он ненавидит всех дам и знатных женщин, живущих в нашей стране, и потому мы позорим его щит». — «Не подобает, — сказал сэр Гуэн, — ненавидеть дам и знатных женщин, но, может, у него есть к тому причины, быть может, он любит дам и знатных женщин какой-нибудь другой страны, и если он так доблестен, как вы утверждаете, — сказал сэр Гоуэн, — назовите мне его имя». — «Сэр, — сказали они, — его зовут Мархауз, он сын короля Ирландии». — «Этот рыцарь мне хорошо знаком, — сказал сэр Уэн, — он не хуже любого из ныне живущих. Я видел, как он на турнире сражался со многими рыцарями, и не один не мог победить его». — «Ах, девы, — сказал сэр Гоуэн, — я думаю, вы поступаете неосторожно, ибо тот, кто повесил здесь свой щит, скоро вернется…»

— Ладно, сэр Мерлин, мы уже приехали. Спасибо за историю.

— Вы знаете эти тексты?

— Я писала диссертацию по английским средневековым балладам. По первоисточникам, а не по Марку Твену.

— Фантастика. А сейчас вы что делаете?

— Продаю утюги.

— Какие утюги?

— «Тефаль». Тот, который всегда думает о нас.

— Хорошая работа?

— Нет, конечно. Но платят неплохо. Машину вот недавно купила.

Сергей долго возился с ремнем и никак не мог его отстегнуть.

— Что-то заело.

— Ничего у вас не заело. Вы просто никак не решитесь задать вопрос: не могли бы мы снова увидеться?

— Да, действительно, не могли бы мы…

— Вы когда выходите из университета?

— В четыре.

— Я буду ждать вас на этом месте.

— Так сразу?

— Хорошо. Позвоните мне через месяц.

— Нет, нет, я выйду ровно в четыре.

Она умчалась, а Сергей стоял и смотрел вслед ее машине.

Весь день я пребываю в непривычном и приятном возбуждении: и когда читаю лекцию, и когда сижу на заседании кафедры. Я все время думаю о том, что в четыре часа меня будет ждать интересная, я бы даже сказал красивая, и очень умная женщина. Особенно волнует то, что она сама предложила встретиться. Я уже отвык от такого внимания со стороны женщин. Скорее, мне стало привычным их равнодушие. Я давно не жду ничего другого, поскольку небогат, немолод, не очень здоров и не вижу никаких причин, почему женщины должны мною интересоваться. Да и шесть лет одинокой жизни, во время которой были три или четыре случайные и очень недолгие связи, лежат тяжелым и, как казалось до сегодняшнего дня, совершенно неподъемным грузом.

Единственное, что выбивает меня из этого ровного состояния, — сны. Мне снятся порою, несколько раз в году, удивительные сны, в которых я влюбляюсь в красивую девушку, а главное — она в меня, мы занимаемся любовью, и я часто плачу от восторга, оттого, что снова люблю и любим. Иногда сон снится неявно, глухо, а иногда потрясает своей невероятной яростью и страстью, и, просыпаясь, я чувствую слезы на щеках. Я часто думаю о том, что, наверное смогу этот сон видеть его до самой смерти, только все реже и реже, и он будет становиться все более расплывчатым и неопределенным, но я все равно его узнаю.

В четыре часа ее, конечно, не было, и я даже обрадовался. Внезапная готовность, а теперь и ее появление нарушило бы мою уверенность в своей судьбе, где ничего хорошего не выпадало просто так. Всего нужно было добиваться с большим напряжением и с неизбежными потерями: начиная от трамвая, который всегда уходил из-под носа, и кончая профессорским званием, получения которого я ждал несколько лет, потому что в министерстве потеряли мои документы.

— Извините, сэр, — ее голос звучит за спиной, как пение ангела, — я немного задержалась.

— За утюгами была очередь?

— Нет, я в вашем сквере увидела чей-то щит, повешенный на дерево, и долго плевала в него, никак не могла оторваться.

— Вы, вероятно, решили, что это мой щит?

— Как вам не стыдно! Ваш я украсила бы голубой лентой. Куда мы поедем?

— Приказывайте, знатная дама.

— Приказываю поехать ко мне!

— Прямо так сразу?

— Опять вы за свое!

— Но вы же меня совсем не знаете. Может быть, я маньяк или аферист.

— В душе вы наверняка аферист. А на деле — профессор МГУ.

— Почему вы так решили?

— А что же вы еще там делаете с таким лицом?

— Гардеробщиком работаю.

— Всю жизнь мечтала познакомиться с почетным гардеробщиком! — она хватает меня под руку и тащит к машине.

— Не почетный, а обычный. Правда, ко Дню города грамоту дали, — слабо сопротивляюсь я.

— Грамота с собой? — Она буквально заталкивает меня в машину.

Мы опять несемся сломя голову. Иногда я даже зажмуриваю глаза, когда впритирку проскакиваем мимо какой-нибудь громадной машины, но все обходится благополучно.

— Мои хоромы! — она показывает на сталинскую кирпичную пятиэтажку в глубине двора. — А вон и мои окна на третьем этаже.

— Вы что, ключи забыли? Я не полезу, высоты боюсь.

— А еще рыцарь.

— Даже сэр Гоуэн не полез бы к вам в окно.

…Уже смеркается. Эльвира курит, лежа на спине. Я смотрю на ее профиль на светлом фоне окна и мне кажется, даже вижу, как из сигаретного дыма складываются в воздухе причудливые средневековые замки.

— Знаешь, — она поворачивается ко мне, — когда ты первый раз сел в машину, меня вдруг пронзило острое чувство неотвратимости будущего, связанного с тобой. Это было так необычно, что я даже растерялась.

— Ты думаешь — у нас будет будущее?

— Я знаю.

— Вряд ли оно тебя обрадует. У меня нет способности быть счастливым.

— У меня тоже. — Она прижалась к моей щеке и горячо зашептала в ухо: — Мы будем такими несчастненькими, жалкими, что Бог смилуется над нами и возьмет к себе. И уж там мы за все получим сполна. За все горести и несчастья, за одинокие вечера и потерянных друзей.

— За лень, злобу, равнодушие, за огромное количество бессмысленно прожитых дней тоже получим сполна. Я во всяком случае.