Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот – сюда…

Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные – где-то в городе… гуляют. Собирать некогда.

– На коней!

Ему тут же подвели Калифа.

– Батька, я с тобой! – подал голос Богослав.

– Нет, – отрезал Духарев. – Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?

С виду Богослав – совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.

– Погоди, муж, вот возьми! – Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху…

– Спасибо! – Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. – Ничего не бойся, моя хорошая! – глянул через плечо жены на Рёреха… Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.

У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгиной дружины.

– Назад, сдай назад, не напирай… – лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.

Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.

Духарева узнали, поприветствовали.

– Кто вас на стражу ставил? – спросил Духарев. – Князь?

– Он.

– А сам где?

– Там, – десятник махнул в сторону Подола. – Дорогу! Дорогу воеводе!

Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала…

В ту же секунду мечи духаревских гридней покинули ножны.

– Р-разойдись! Постор-ронись! – звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.

Толпа отпрянула, раздалась к заборам.

Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, – никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах…

Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня вниз по улице. Дружина – за ним.

За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.

Но не сегодня. Сегодня – вече.

Стояли родами и дворами. Большинство – смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, – жрецы Волоха.

Еще на одной телеге – ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.

Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.

Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к ним на подворье – к Рёреху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью.

Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.

Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили.

Духарев подъехал к оцеплению.

– Где князь? – спросил он.

– Там, – махнул рукой гридень из старших.

Святослав в окружении дружинников расположился у старого дуба на краю площади. Но не на высоком кресле, а верхом. И хотя сам Святослав был без доспехов, но конь под ним – боевой. И гридни тоже в полной броне. Перед князем – толпа. Но не смерды, люд получше, судя по одежке: старосты да тиуны.

Князь втолковывал им что-то. Слушатели внимали. Еще бы им не внимать, когда за спиной фыркают да позвякивают серебряными украшениями боевые кони, на которых грозными башнями – княжьи гридни.

Дружинники посторонились, пропуская Сергея.

Святослав глянул на воеводу недовольно, буркнул:

– Ты зачем здесь, воевода? Я тебя не звал.

– Вот что меня позвало! – Духарев махнул плетью в сторону горящей церкви.

– Нечего тебе тут делать! – Святослав грозно нахмурил брови.

– Ты, должно быть, запамятовал, княже, – медленно, с расстановкой произнес Духарев. – Я – воевода твой, а не холоп!

На скулах Святослава вздулись желваки. Но он усилием воли подавил ярость. Отвернулся от Духарева и, не глядя на него, произнес:

– Единоверцев своих прибежал защищать?

За спиной Сергея шумело вече. Справа весело трещал огонь…

– Да, – сказал Духарев.

– Обратно иди, на Гору! – бросил Святослав. – Там и будь. Молись кому хочешь, тебя не тронут. А капища христианские давно проредить пора. Понастроили… Как в землях ромейских. Не любы они народу!

– Народу? – Духарев криво улыбнулся. – Или – тебе?

– И мне! – жестко произнес Святослав. – А потому, воевода, дозволяю я народу пожечь капища ваши, а из камней алтарных жертвенник Перуну сложить. А кто противиться будет – бить без жалости!

Сказано было не обычным голосом, а тем, каким великий князь подавал команды во время боя. Чтоб все слышали.

Духарев ощутил, как в нем поднимается волна холодного бешенства.

– Меня – тоже бить?

Святослав подал коня вперед, встал с Сергеем стремя в стремя.

– Иди домой, воевода, – произнес он негромко. – Я здесь князь. Я говорю – ты повинуешься. Иди домой, пока я не осерчал.

– И что будет? – с презрительной усмешкой бросил Духарев. – Убьешь меня? – В правой руке Сергея – плеть, левая легла на рукоять сабли.

– Отойди прочь! – с такой же холодной яростью произнес Святослав. – Лучше сам отойди, воевода! Нехорошо будет, коли умрешь ты от руки того, кого сам учил меч держать.

– А ты гридням вели! – предложил Духарев. – Хотя гридней твоих тоже я учил… Уж не знаю, княже, как тебе теперь быть. И так нехорошо, и этак…

Тут он заметил, что народ, тот, что был поближе, притих и с вниманием прислушивается к беседе великого князя со своим воеводой. И гридни ближней дружины – тоже.

А еще он увидел, что к нему пробивается Йонах. Когда Духарев выезжал из дому, парня на подворье не было, а теперь вот нашел…

Гридни Святослава посторонились, полагая, что молодой хузарин спешит с какой-то вестью.

Так и было.

– Батька! Там, в Вышгороде, Звана… – тут он заметил Святослава. – О! Княже! Дозволь воеводе весть сказать!

– Говори, – разрешил Святослав.

Похоже, он рад был немного разрядить обстановку.

А молодой хузарин даже не заметил возникшего противостояния.

– Из Вышгорода малец прибежал! – произнес он возбужденно. – Говорит: Звана нашего бояре повязали. Надо бежать выручать, батька!

Духарев глянул на Святослава. Святослав молчал. Но между гридней, и духаревских, и княжьих, пробежал ропот. Звана в войске знали.

– За что повязали? – сурово спросил Духарев. – И что он вообще там делал, в Вышгороде?

– Девка у него там, – сказал Йонах. – Боярская дочка. А повязали за то, что челядников боярина вышгородского побил.

– За что побил?

– Боярин тебя худыми словами обзывал. И… – Йонах покосился на Святослава – … про великого князя тоже болтал… разное.

– Что болтал? – резко спросил Святослав.

Йонах замялся. То ли не хотелось ему дурное повторять, то ли не желал быть ябедником…

Но сын Машега не был бы сыном Машега, если бы не выкрутился. Причем с той нахальной отвагой, которая всегда отличала потомственных «белых» хузар, не кланявшихся никому, кроме Бога.

– А может, сам у него и спросишь, княже? – дерзко предложил Йонах.

– А может, ты всё врешь, гридь? – в тон ему парировал Святослав.

– Не говори так, княже! – В голосе молодого хузарина зазвенела обида. – Я – Йонах бар Машег!

– Гордый, – буркнул Святослав. – В отца. Или – в батьку? – Князь метнул сердитый взгляд на Духарева.

Но Йонах воспринял слова князя как похвалу, задрал кверху подбородок.

– Боярина того Шишкой кличут, – сообщил он. – Поспешим, батька! – Он умоляюще поглядел на Духарева. – Малец говорил: Шишка хочет Звана собаками затравить. Шишка так неугодных холопов своих травит.

– То холопы, а то гридь! – Святослав хмыкнул.