1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

Думая: Акула Пера.

В кабинет Хаддена — без стука.

В комнате спокойно, как в центре урагана.

Джек Уайтхед поднял лицо — двухдневная щетина и глаза огромные, как тарелки.

— Эдвард… — начал Хадден, очки на кончике носа.

— Я взял у него интервью сегодня после обеда. Я взял у него интервью, мать его! — Хадден скривился.

— У кого?

— Ничего ты у него не брал, — улыбнулся Джек. В воздухе висел запах перегара.

— Я сидел у него в гостиной. Он мне практически сам все рассказал.

— Правда, что ли? — снова Джек, с издевкой.

— Да, правда.

— А о ком хоть речь-то идет, а, Акула Пера?

— О Джеймсе Ашворте.

Джек Уайтхед с улыбкой посмотрел на Билла Хаддена.

— Присядь-ка, — сказал Хадден, указывая на стул рядом с Джеком.

— А в чем дело?

— Эдвард, никакого Джеймса Ашворта никто не арестовывал, — сказал он со всей добротой, на которую только был способен.

Джек Уайтхед притворялся, что просматривает какие-то записи, подняв бровь выше обычного, не в состоянии устоять перед соблазном:

— Если, конечно, он не является также Майклом Джоном Мышкиным.

— Кем?

— Майкл Джон Мышкин, — повторил Хадден.

— Родители — поляки. По-английски — ни гугу, — засмеялся Джек, как будто это было смешно.

— Ну, здорово, — сказал я.

— Вот, Акула Пера, возьми-ка, почитай. — Джек Уайтхед бросил мне первую корректуру утреннего выпуска. Газета отскочила от меня и упала на пол. Я наклонился, чтобы поднять ее.

— Что у тебя такое с рукой? — спросил Хадден.

— В дверях прищемило.

— Надеюсь, это не скажется на твоем стиле, а, Акула Пера?

Я неловко пытался развернуть газету левой рукой.

— Помочь? — со смехом сказал Джек.

— Не надо.

— Первая полоса, — улыбнулся он.

ПОЙМАН! — кричал заголовок.

Клер: спецотряд задержал местного жителя — дразнил подзаголовок.

ДЖЕК УАЙТХЕД, СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНТ ГОДА ПО КРИМИНАЛЬНОЙ ХРОНИКЕ, — хвасталась подпись.

Я начал читать.

Вчера ранним утром полиция арестовала жителя Фитцвильяма в связи с убийством десятилетней Клер Кемплей.

Согласно информации, полученной из конфиденциальных полицейских источников, задержанный признался в совершении убийства и ему предъявлено официальное обвинение. Дело передано в гражданский суд Уэйкфилда, куда задержанный будет доставлен сегодня утром.

Полицейские источники также сообщили, что задержанный признался в совершении ряда других убийств. Ожидается, что в ближайшем будущем ему будут предъявлены новые официальные обвинения.

Ведущие следователи страны прибудут сегодня в Уэйкфилд, чтобы допросить задержанного по другим нераскрытым делам подобного рода.

Я уронил газету на пол.

— Я был прав.

— Думаешь? — сказал Джек. Я повернулся к Хаддену.

— Вы же знаете, что я был прав. Я же говорил, что все они связаны между собой.

— О каких других случаях идет речь, Джек? — спросил Хадден.

— О Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд, — сказал я со слезами на глазах.

— Для начала, — добавил Джек.

— Я же говорил вам, мать вашу!

— Эдвард, выбирай выражения, — пробормотал Хадден.

— Я сидел в этом самом кабинете, я сидел у Олдмана в кабинете, и я говорил вам обоим, — сказал я.

Но я знал, что все кончено.

Я сидел с Хадденом и Джеком Уайтхедом и понимал, что это конец. Рука моя застыла от боли. Я переводил взгляд с одно на другого: Джек улыбался, Хадден теребил очки. Кабинет, редакция, прилегающие улицы — все вдруг погрузилось в тишину. На секунду мне показалось, что там, снаружи, идет снег.

Только на секунду, а потом все пошло по-новой.

— У вас есть его адрес? — спросил я Хаддена.

— Джек?

— Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре.

— Ньюстед-Вью! Та же самая улица, мать ее.

— Что? — переспросил Хадден, теряя терпение.

— Джеймс Ашворт, тот парень, который нашел ее тело, он живет на той же самой улице, что и этот ваш мужик.

— Ну и что? — улыбнулся Джек.

— Иди ты в жопу, Джек!

— Будь так любезен, следи за своими выражениями у меня в кабинете.

Джек Уайтхед поднял руки, шутливо изображая капитуляцию. У меня в глазах покраснело, голова снова налилась болью.

— Они живут в одном городе, на одной и той же улице, в десяти милях от того места, где был найден труп.

— Совпадение, — сказал Джек.

— Думаешь?

— Думаю.

Я откинулся на спинку стула. Правая рука отяжелела от застоявшейся крови. Я чувствовал, как этой тяжестью наливается все вокруг, как будто снег шел здесь, в кабинете, здесь, у меня в мозгу.

Джек Уайтхед сказал:

— Он же сам сознался. Чего ты еще хочешь?

— Правды, мать ее.

Джек засмеялся, громко, от души, низким грудным смехом. Я чувствовал, что мы довели Хаддена до предела.

— А как они его задержали? — тихо спросил я.

— Ехал с неисправными габаритами.

— Шутишь?

Джек перестал смеяться.

— Не остановился по требованию полицейских. Те — за ним. Его задержали, и он вдруг ни с того ни с сего во всем сознался.

— А что у него за машина?

— Грузовой фургон, — сказал Джек, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Какого цвета?

— Белого, — улыбнулся Джек, предлагая мне сигарету. Я взял ее, думая о миссис Ридьярд с ее плакатами и аккуратной гостиной с испорченным видом.

— Сколько ему лет?

Джек закурил.

— Двадцать два.

— Двадцать два? Значит, в шестьдесят девятом ему было лет шестнадцать-семнадцать.

— Ну и что?

— Кончай, Джек.

— Где он работал? — спросил Хадден Джека, глядя на меня.

— В фотолаборатории. Проявлял пленки.

В голове у меня зашумело, перед глазами поплыли школьные фотопортреты маленьких девочек.

— У тебя такое ощущение, что тут что-то не так, да?

— Да, — прошептал я.

— Я понимаю: тебе просто не хочется, чтобы это был он.

— Да.

Джек наклонился вперед.

— Я тоже был таким. Работаешь-работаешь, столько всего накопаешь, а оно все никак не складывается.

— Да, — пробормотал я, плывя в белом грузовом фургоне, покрытом фотографиями маленьких улыбающихся светловолосых мертвецов.

— Это — горькая пилюля. Но его поймали.

— Да уж.

— Ничего, привыкнешь, — подмигнул Джек и встал пошатываясь. — До завтра.

— Да, Джек, спасибо, — сказал Хадден.

— Большой день, а? — сказал Джек, закрывая за собой дверь.

— Ага, — машинально сказал я.

В комнате воцарилась тишина; здесь все еще пахло Джеком и перегаром. Через несколько секунд я сказал:

— И что же теперь?

— Я хочу, чтобы ты собрал побочный материал по этому Мышкину. В принципе дело передано в суд, но раз уж он сознался и находится под арестом, то нам ничего не мешает.

— Когда вы собираетесь опубликовать его имя?

— Завтра.

— Кто будет писать о судебном процессе?

— Джек возьмет на себя и слушания и пресс-конференцию.

— Он будет заниматься и тем и другим?

— Ну, ты тоже можешь сходить, но я думал, что из-за похорон и всего остального…

— Похорон? Каких похорон?

Хадден посмотрел на меня поверх очков.

— Завтра похороны Барри.

Я пялился на рождественскую открытку, стоявшую на его столе. На ней был нарисован теплый освещенный коттедж в заснеженном лесу.

— Черт, я совсем забыл, — прошептал я.

— Во сколько похороны?

— В одиннадцать. Крематорий Дюйсбери.

Я встал, все мои конечности ослабли под тяжестью мертвой крови. Я пошел по морскому дну к двери. Хадден поднял глаза от леса поздравительных открыток и тихо спросил:

— А почему ты был так уверен в том, что это — Джеймс Ашворт?

— Я не был в этом уверен, — сказал я и закрыл за собой дверь.

Пол Келли сидел на краю моего стола.

— Наша Пола звонила тебе уже несколько раз.

— Да?

— Эдди, что происходит?

— Ничего.

— Ничего?

— Она позвонила мне. Мол, ты рассказал ей, что я ходил к этой женщине, Мэнди Уаймер.

— Оставь ее в покое, Эдди.

Два часа непрерывной черной работы помножить на нерабочую правую руку — итого четыре. Я расшифровывал свои записи по делу Сьюзан Ридьярд для большой статьи Джека Уайтхеда, умалчивая о своих встречах с Полой Гарланд.

Джек, миссис Гарланд не желает говорить об исчезновении своей дочери. Пол Келли (троюродный брат, и сотрудник этой газеты) попросил нас принять это во внимание и оставить ее в покое.

Яснял трубку и набрал номер.

На втором гудке:

— Алло, Эдвард?

— Да.

— Ты где?

— На работе.

— Когда ты вернешься?