Антиквар. Повести и рассказы - Олег Георгиевич Постнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не упустил: четверть часа спустя она постучала в дверь.
Утренняя прислуга так ловко застилала всегда кровати, что на них можно было сидеть почти как на канапе, так что Светла присела рядом со мной, поглядывая на меня с неизменной своей веселостью и, пожалуй, с капелькой любопытства.
– Ты сегодня не хотел ехать в Варну со мной? – спросила она.
– Очень даже хотел! – воскликнул я, должно быть так пылко, что она рассмеялась. – Но я еще хотел… В общем, я все проверил: никакой Ясны Богудановой никогда не существовало – во всяком случае, в конькобежном спорте. – (Светла, не отвечая, с улыбкой смотрела на меня.) – Я нарочно съездил в библиотеку, – продолжал я, несколько теряясь. – Перерыл там справочники, всякие энциклопедии… И святой Ясны тоже не было: я потом зашел еще и в собор и спросил у дьякона.
– И он тебя понял? – по-прежнему веселясь, но уже с явным любопытством осведомилась она.
– Конечно, понял! Ты же меня так натаскала по-болгарски!.. Он даже потом удивился, как я скоро выучился…
– Да? И ты тоже понял его?
– Разумеется, и преотлично! Он сказал: «Ни́кога не чух за такъ́в свете́ц моми́че», – гордо объявил я.
– Вот уж «момиче»[4] ты крепче всего заучил! – рассмеялась Светла. Я покраснел: ничего не мог с собой поделать. – Он-то, может быть, никогда и не слышал, а вдруг он не знает всех? – смеясь и словно меня поддразнивая, продолжала она. – Ясна – не обязательно болгарская или сербская святая. А по значению имени это то же, что святая Клара: у католиков она есть. А кроме того, Миша и не говорил, что это была она. Вернее, он как раз говорил, что это была не она, а спортсменка.
– Так ведь я посмотрел в справочнике даже «пърза́ляне на кънки́»: уж там все должны быть. И при чем тут католики и сербы?
– Да, – согласилась Светла, – ни при чем. Вот не думала, что тебя так это увлечет. Ты и вчера как-то странно говорил. Ну-ка, признавайся: почему ты сказал, что это была не Ясна, а Елена? Про Елену ты знаешь.
– Ну… ну да… – признался я упавшим голосом. – Понимаешь, Светла…
Вчерашнего задора во мне уже не было, а эта история была, наверное, такой же давней, как случай с Ясной для Миши: расстояние до детства, когда оно уже прошло, всегда одинаково, сколько ни живи.
Мне тогда было лет шесть или семь. Наш Городок был построен на берегу огромного водохранилища, всегда замерзавшего зимой. Провалиться там было невозможно: лед легко выдерживал автомобиль. На пляж сверху, оттуда, где и стоял Городок, вела длиннейшая лестница, совсем к тому же не такая пологая, как возле «Гданьска». Зимой она превращалась в горку, и вот как раз на эту горку, не спросив позволения, я отправился кататься. Солнечный морозный день был длинный, солнце, не поднимаясь в зенит, плыло у горизонта от востока к западу, и я, не чувствуя времени, накатался вдоволь и решил совершить еще один «подвиг»: прогуляться по льду до острова. Остров этот был на вид совсем рядом, летом там устраивали всякие пикники и прочие развлечения с купанием. Так что я, недолго думая, перебрался через крутой ледяной гребень, отделявший пляж от моря, и двинулся по тропинке в снегу к острову. Кроме гребня, похожего на застывшую волну, льда вокруг, разумеется, не было: он покоился глубоко под толщей снега, так что я брел по снежной пустыне героев Джека Лондона, а не по бескрайнему катку. Там и сям виднелись скрюченные фигурки рыбаков, удивших через узкие и глубокие лунки, высверленные ими посреди расчищенных от снега площадок. И вот именно в такую лунку я угодил одной ногой. Ее хозяин, уходя, прикрыл ее подобием маленького снеговика, и я поплатился за собственный вандализм: не утерпел перед соблазном пнуть этого снеговика валенком. И оказался в капкане, причем мой валенок достал-таки до воды, и я это очень скоро почувствовал. Но ни подтянуть ногу, попавшую в ледяную шахту, ни как-нибудь выбраться из ловушки я не мог: вокруг просто не было за что ухватиться. С тоской огляделся я по сторонам и только тут увидел, что шар солнца из желтого стал оранжевым и что скрюченные фигурки исчезли: звать тоже было некого. И в этот самый миг я услыхал прекрасно мне знакомый звук: кто-то рядом со мной развернулся на коньках. Я тотчас повернул голову, но вначале увидел лишь две тонкие ножки, обтянутые светлой прозрачной материей, и высокие белые сапожки́ с коньками для фигурного катания. Тогда я посмотрел вверх и должен был бы изумиться: передо мной стояла девочка в синем платьице фигуристки и протягивала мне руку. Ни то, что на коньках добраться до моей лунки было никак нельзя, ни даже то, что в такой мороз платьице не спасет, даже не пришло мне в голову. Девочка была незнакомой, моего примерно возраста, и, как только ее рука оказалась в моей, она выдернула меня из лунки, как пробку из бутылки. Я между тем оказался так глуп, что тотчас уставился на ехавший по льду вдали автомобиль: ехал он со стороны пляжа, но даже не в нашу сторону. А когда я вновь повернулся к девочке, ее и след простыл. Я, кстати, запомнил этот след: две тоненькие полоски, уходившие от лунки и кончавшиеся у подножья сугроба. Больше никаких следов не было. Я поплелся домой и с той же беспечностью, с которой отвернулся от незнакомки, совершенно забыл о ней. И только пять или шесть лет спустя, когда в моду вошло фигурное катание, а отец купил огромный, самый большой в ту пору цветной телевизор, я все внезапно вспомнил и осознал, увидав на экране знаменитую Елену Водосвятову, которой еще предстояло стать знаменитой и мелькнуть неповторимым виденьем в нашем одиночном фигурном катании.
Это все я и изложил теперь Светле. Она молча слушала и, лишь когда я упомянул про уходившие в сугроб следы, как-то совсем не по-своему улыбнулась и поглядела мне прямо в глаза. И тогда что-то в ней, в ее лице на короткий миг поразило меня, что-то мелькнуло в ней, будто и незнакомое, но одновременно и смутно знакомое, ясное для глаз, но не дававшееся уму. Однако то, что она вслед за тем сказала, поразило меня еще больше.
– Ясны нет, – сказала она, – но, может быть, еще нет. С Мишей этого никогда не знаешь. Часы, во всяком случае, идут у него в обратную сторону. А выглядел он вчера много моложе, чем… чем когда я видела его в последний раз.
– Что ты хочешь сказать? – спросил я, ошалев и снова покраснев. – Это трюк из фантастики… Из дешевой фантастики!
– Может быть, – кивнула Светла. – Но, как мне кажется, миру все равно, дешевая ли фантастика или нет. У вас был в начале века писатель – Александр Грин. Ты слыхал о нем? «Бя́гаща по вълни́те»…
– «Бегущая по волнам»! – воскликнул я. – Ты читала?
– Видела фильм – русско-болгарский, кстати. Но… это сказка про взрослых. Которые попали в кораблекрушение на море. Его снимали у нас. А для маленьких мальчиков… – Тут она не только перестала улыбаться, но даже нахмурилась. И тоже слегка покраснела. – Для них – вот, Елена. А потом, наверное, будет Ясна. Не обязательно русская… Вздор, да?
– Редкое слово, – как-то медленно и неловко произнес я. И тотчас заторопился: – Я же, конечно, во все такое верю! Но ты – ты-то с чего так уверена в этом, не могу понять… Сама же говоришь – сказка. Или… Это ваше старое знакомство с Мишей?..
– Ну вот, ты теперь все про меня знаешь, – сказала Светла, поднимаясь и снова посмеиваясь. – Ладно, действительно все чепуха. Во всяком случае, так лучше думать… а то станешь надеяться.
Ручка в двери провернулась: вошел отец. Светла поздоровалась с ним и потом, словно невзначай, тоже повернула дверную ручку и выскользнула в коридор.
…Наше возвращение было печальным – во всяком случае, для меня. До Одессы шел тот же корабль, но теперь он казался каким-то сырым и словно бы наспех прибранным. Меня ничто не занимало, и даже конфликт с молодцом из нашей группы, старше меня на год (на одной из служебных палуб он разбил мне губу, а я поставил ему синяк под глаз), даже это не развлекло меня, хотя давно копившаяся в мой адрес злоба
