Удовлетворение - Андрей Голяк

К четырём часам автобус въезжает в небольшой городок районного значения – Павловск, вроде… Пепел уже запутался в этой географии, да и ни к чему это помнить – перед выходом на сцену черкнёт название на плей-листе. Начало концерта в девять – есть время на пожрать и саундчекнуться. Обычная суета – Батут утрясает вопросы, Пэм занимается пресс-конференцией и интервью на местном радио – оказалось, Пеплу ещё на прямой эфир ехать…

Чуваки собираются обедать, Пепел перекусывает почти на ходу. И вдвоём с Пэм падает на заднее сиденье немытой, наверное, с момента покупки, "бэхи". Молчаливая тряска по местным ухабам, её сжатые в ниточку губы, а в глазах – та же тоска и то же одиночество.

Здание радиостанции, похожее на сарай, только с жалюзи на окнах.

Затюканные барышни с папками рысью носятся по коридору. Красноглазый диджей перед микрофоном и всё те же, набившие оскомину, вопросы.

Звонки в студию – взволнованные девочки любят музыку и музыкантов, взволнованные девочки вникают в подробности творчества и приватной жизни Пепла, взволнованные девочки растаскивают по кусочкам его,

Пепла, личное пространство. А рядом – красноглазый диджей, брызгающий слюной и перегаром, и Пэм с её тоской и одиночеством в глазах. Пепел комкает концовку и облегчённо вздыхает, когда начинается блок рекламы -значит, уже можно ехать. В машине – снова тряское молчание. Он берёт Пэм за руку и заглядывает ей в глаза:

– Ну-ка, мать, колись, что за говно происходит?

Она поднимает глаза:

– О чём ты?

– Дурочку не лепи! – злится Пепел. – У тебя с самого начала поездки такой вид, будто тебя танком переехали или ты от Дашки забеременела и теперь не можешь решить – оставить ребёнка или нет.

Пэм криво усмехается его неуклюжей попытке пошутить. И отводит глаза. Все попытки её растормошить ни к чему не приводят – она упорно отмалчивается. Машина подкатывает к клубу – времени на разговор больше нет. Всё пространство заполнено толпой желающих попасть на концерт. Их больше, чем мест в клубе, раза в два, как минимум – Батут, небось, кипятком мочится от восторга. Пепел сердито сплёвывает и обещает после концерта вытрясти из Пэм душу, надрать ей задницу, отвинтить голову. Она, соглашаясь, кивает головой – такое впечатление, что она даже не слушает его.

– Пепел, давай скорее, времени в обрез, – его подхватывает под локоть Батут и тащит с собой. Налицо явный Батутовский предконцертный мандраж – руки-ноги ходуном ходят и слюни висят на полподбородка. По дороге он настойчиво зудит, перечисляя Пеплу бесконечный список всего, что нужно успеть – и то, и сё, и пятое, и десятое, а времени в обрез…

Так обычно и происходит – суета и мельтешение в этом говне не оставляют в твоей жизни места для живых людей.

Бессонница

Маленькая змейка, сосущая чуть ниже левого соска…

Полусонный ночной диджей на периодически пропадающей радиоволне с треском и помехами, ставящий джазовые стандарты с древних сорокапяток…

Старая записная книжка с пожелтевшими страницами, часть которых безнадёжно утеряна, и расплывшимися от времени буквами…

Бесконечная трубка, которую куришь в темноте, не видя дыма…

Безымянный почтовый ящик на сайте bessonnitsa.com

Где-то так…

_Current music: AEROSMITH "Cryin'"_

Запрети мне чувствовать то, что я чувствую. Запрети мне знать каждый изгиб, каждую чёрточку твоего тела. Запрети мне слышать твои шаги в этом вселенском хаосе, окружающем нас со всех сторон. Запрети мне коллекционировать твои утренние улыбки. Запрети мне радоваться тому, что ты есть…

Ещё недавно мы бродили, взявшись за руки, по извилистым улочкам и радовались тому, что удалось пережить эту зиму. Ошалевшие от весны птицы вопили, как сумасшедшие. Старушки на углах продавали первые весенние цветы – я останавливалась возле каждой и покупала тебе по букету. Ты смеялась, целовала меня и называла транжирой. Это было так недавно, почти вчера или позавчера.

Да, наверное, ты права – я всегда была транжирой и с радостью пускала по ветру всё, что имела. Но сейчас… Сейчас не тот случай, когда можно, не задумываясь, спустить всё, что нажито. Ты посмотришь на меня этим своим серьёзным взглядом и спросишь – а что же нажито?

Я на миг задумаюсь. Лишь на миг… Ведь столько всего есть, что сложно уместить в нескольких предложениях. Я могла бы рассказывать бесконечно о твоих ладонях, в которых может уместиться весь мой мир, о том, как вздрагивают уголки твоих губ, когда ты только просыпаешься, о том, как ты накручиваешь прядь волос на кончик пальца, когда думаешь о чём-то важном… Не хватит слов рассказать, что твоя ложбинка на груди – самое уютное место в мире… Не хватит вечности, чтобы пересказать всё то, что ты шептала мне в те моменты, когда мы были одним целым – а ведь я бережно храню каждое словечко, обернув в мягкую ткань своей памяти…

На сцене в полный рост отрывается Пепел. Музыка – кусок кровоточащего мяса, на срезе видно каждое волокно, сочащееся чёрно-алой влагой. Из зала тянутся руки, сотни рук – они напоминают степной ковыль под порывами ветра. Распахнутые в криках рты, глаза, прикованные к тому месту, где, запутавшись в лучах прожекторов, бьётся человек в переливающемся нимбе блестящих капель, слетающих с его мокрых длинных волос…

Остаться вживых – три шанса на сто,

Мы умели терять немного больше, чем то,

Что имели, ощущая тревожный ток в венах…

Пэм безучастно следит за его движениями, прижавшись виском к шершавой стене. Ей очень хочется не быть такой холодной, хочется тоже колбаситься под эту музыку, попасть в центр воронки, впитывать каждый звук вместе с публикой. Выбросить из головы все глупости, стать невесомой и легкомысленной. Поймать струнку пеплового драйва, повисеть-подрожать на этой струне и порваться в пароксизме восторга.

Ан нет… Не получается. Она зябко ёжится, обхватив плечи руками – она почему-то стала сильно мёрзнуть в последние дни. Сейчас тоже, несмотря на духоту зала.

Мы обе знали, верней, подозревали, что это не может быть навсегда. Ведь, по большому счёту, кто мы такие, как не обыкновенные женщины, которым совершенно не нужны все эти богемные выебоны. Не лесбиянки же мы, в конце концов… Мы обе любим мужчин… Одного мужчину, если быть совершенно искренними. Наверное, это и стало отправной точкой нашего пути навстречу друг другу. И отправной точкой нашего отчуждения.

Публика в зале визжит на предельно высоких нотах, реагируя на семиминутное соло Кокса на барабанах. Он великолепен – вкусные переходы, брейки, нарастающий шаманский рокот. Интересно, откуда в этом маленьком костлявом тельце, иссушенном алкоголем, наркотиками и прочими изысканными излишествами, столько энергии и внутренней силы?

Но Пэм сейчас не до этого…

Когда мы стали отдаляться друг от дружки? Мне сложно сказать – наверное, как это ни парадоксально, сразу же после нашей первой близости. Ты была так трогательна в своём смятении, ты комкала край одеяла нервными пальцами и постоянно подтягивала его к подбородку, пытаясь как-то отгородиться от меня. Ты не знала как отнестись к тому, что тебе было хорошо со мной. Тебя это пугало и хотелось бежать – но ведь так холодно и страшно быть одной. Я-то знаю… И вечером ты вернулась. Ко мне. Но отдаление началось уже тогда – в том инстинктивном движении, которым ты пыталась отгородиться от меня.

Огоньки зажигалок в зале – она их видит жёлтыми размытыми пятнышками. Как фонари через окно в дождь…

Плачь по мне – согрей дыханьем грусть,

Плачь по мне – и я вернусь,

Плачь по мне, забытому страницах декабря…

Мы сумели завязать столько узелков, что казалось – это навсегда.

Мы вросли друг в дружку, сплелись миллионами тончайших ниточек-паутинок. Мы дышали в унисон и плакали от счастья, что мы есть друг у друга. Мы узнавали одна другую на вкус и на запах в непроглядной тьме, которой окутано большинство из нас, и развеять которую иногда не в силах ничто в мире. Мы сумели – в прикосновениях наших пальцев рождались свет и тепло – и не было больше тьмы, и жизнь была похожа на долгожданный подарок, перевязанный праздничной ленточкой.

Её кто-то тронул за плечо:

– Пэм, есть дело! – прокричал ей на ухо Батут. – Выйдем на пару минут.

– Да, конечно, – она сделала пару глубоких вдохов, приходя в себя.

Тишина в гримёрке после концертного гула неприятно давит на уши.

Батут наливает себе минералки и плюхается в кресло – он, наверное, единственный, кто не достаёт Пэм расспросами и не лезет ей в душу.

По сути, ему всё по цимбалам – главное, чтобы дело крутилось.

Шестерёночка за шестерёночку, колёсико за колёсико, копеечка к копеечке, купюрочка к купюрочке. Всё остальное – лирика и совершенно его не касается.

– Пэм, мне только что перезвонили – на послезавтра Пепел приглашён в "Крупный план" на ШОУ-ТВ.