Лишь небеса знают - Элайн Кофман

Элизабет схватила диванную подушку и швырнула в подругу.

— По-моему, мы с тобой сошли с ума, — сквозь смех проговорила она, — нашли над чем смеяться.

Элизабет неожиданно стала серьезной.

— Ох, Бекки, что я буду делать? Как ты думаешь, есть у меня какой-нибудь выход?

— Я скажу тебе, что думаю, только ты едва ли послушаешься. Если ждешь ребенка, то единственный выход — замужество. И вообще, не вешай нос. Приободрись и пойдем погуляем, — предложила она, беря Элизабет под руку.

Погуляв немного с Бекки, Элизабет направилась к дому, но, не дойдя до него всего одного квартала, решила пойти к деду. Ей надо было поговорить с кем-то, кто мог бы ее понять. Бекки ей не советчица.

Она повернула к маяку и вскоре уже шагала по извилистой песчаной тропинке, поросшей по краям сухой прибрежной травой. Когда из-за дюны показался маяк, Элизабет сразу же разглядела возле него сидящего в кресле с газетой Эйсу.

Как только она подошла к старику, ей стало ясно, что он все знает. Это было куда больнее, чем если бы знал отец, братья или даже весь Нантакет. Важнее всего для нее было, чтобы именно дед не осудил ее. И именно дед первым обо всем догадался. Он наверняка сумеет ее понять, но потому признаться ему особенно трудно.

Элизабет показалось, что глаза деда впились в нее, как две колючки, но, как ни странно, оттого, что он сам обо всем догадался, ей вдруг стало легче.

— Здравствуй, дедушка. Ты сегодня отдыхаешь? — приветствовала она его.

— Что еще делать в мои годы? — ответил он, и взгляд его стал мягче. — Ну, рассказывай, какие у тебя неприятности?

— Интересно, откуда ты все знаешь? — с улыбкой спросила Элизабет.

— Ты очень долго не приходила навестить старика.

— Мне было стыдно.

— Ты думала, я перестану тебя любить?

Элизабет молча помотала головой, думая о том, как она была счастлива, когда дед ею гордился. Она не знала, как выразить словами то, что она почувствовала, поняв, что самый дорогой для нее человек любит и понимает ее по-прежнему.

— Мы ведь с тобой не перестали быть родственными душами, правда?

— Вот и давай тогда поговорим о том, что тебя беспокоит.

Спазм сдавил ей горло.

— Всю жизнь я считала, что самое важное для меня — выйти замуж за Тэвиса, но теперь поняла, что ошибалась. Важнее всего не замужество, а любовь.

— И если ты не можешь надеяться на его любовь, то больше тебе от него ничего не нужно.

— Верно, только ты сказал как-то… Словом, будто это что-то вроде сделки. Все или ничего.

— Многие считают, что брак и есть хотя бы отчасти сделка.

— Но ведь должно быть по-другому.

— А ты считаешь, что у вас с Маккиноном по-другому быть не может?

— Конечно нет, если его вынудят на мне жениться. Мне нужно время, дедушка. Я знаю, что он может меня полюбить. Если бы у нас было время!

— Значит, тебе недостает только времени, — проговорил Эйса, грустно качая головой. — Увы, ты не можешь ждать долго. Мне жаль это говорить, но ты должна как можно скорей принять решение. Ты же должна помнить о маленьком.

Элизабет кивнула, стараясь сдержать готовые хлынуть слезы.

— Я… я, наверное, слишком жалела себя все это время и потому не могла ни о чем подумать как следует. Скажи, дед, почему в жизни столько бед?

— Беды проходят.

— Моя беда не пройдет.

— Разве не ты рассказывала мне, как тетя Фиби говорила, что все женщины Брюстеры волевые и независимые и что ты — типичная Брюстер, от макушки до кончиков ногтей?

Элизабет кивнула.

— Так вот она забыла сказать, что по женской линии всем Брюстерам из поколения в поколение передаются упрямство и своенравие, приносящие им беды, которые, как правило, им удается одолеть.

— Лучше бы я взяла побольше от Робинсонов, — с тяжелым вздохом произнесла Элизабет.

Эйса погладил ее по голове.

— Несчастья случаются и с Робинсонами. Никого не обходят стороной.

— Я понимаю, но пока мне вполне хватает того, что есть.

— Ты молодая и сильная.

— Ну да, и я — Брюстер, но даже Брюстеры могут испытывать стыд.

Элизабет хотела улыбнуться, но на сердце у нее было слишком тяжело.

— Ты словно давным-давно знаешь, какое я приму решение, — после паузы продолжила она.

— Я уверен, что оно будет правильным. Ты всегда была умницей и понимала, что бессмысленно прятать голову под крыло.

— Возможно, но неужели я должна первой пойти на попятную.

— Должна, ведь в первую очередь это твои неприятности.

Элизабет вздохнула и положила голову ему на колено, словно ждала, что прикосновение его загрубевших рук придаст ей силы.

— Разве так уж плохо стать женой Тэвиса? Я помню, было время, когда ты верила в то, что у всего на свете бывает своя радуга, свой луч надежды… если не терять веры.

— Я и сама не могу понять, продолжаю ли я в это верить. Я очень, очень давно не видела радуги.

Слова Элизабет встревожили старика. И она почувствовала себя еще более виноватой. Она не хотела огорчать деда. Она снова попробовала улыбнуться и снова у нее ничего не вышло.

— Ты ведь не собираешься сдаваться, Элизабет? Разве ты перестала надеяться? Ты молода, у тебя впереди целая жизнь и, кроме того, у тебя есть выбор. Ты можешь выйти за Тэвиса, а можешь и отказаться. Не у всех в этом мире есть возможность выбирать. По-моему, ты должна действительно как следует все обдумать. Но разве это непременно означает впасть в черную меланхолию? Ты всегда умела во всем увидеть хорошее. Почему бы тебе не взглянуть на Маккинона с надеждой? Постарайся разглядеть радугу, Элизабет, — ей некуда исчезнуть.

— Ты способен уговорить волка стать ягненком, — наконец улыбнувшись, сказала она, думая о том, что разговор с дедом, как всегда, помог ей справиться с дурным настроением.

— Ты решила сказать ему о ребенке?

— Нет, я решила выйти за него замуж… Если он согласится, но о ребенке не скажу. Пускай Тэвис сам решает, как ему поступить. Я не хочу, чтобы он считал себя обязанным жениться из-за ребенка, и потом возненавидел его.

— А ты не думаешь, что твои братья пытаются вынудить его пойти на этот шаг?

— Конечно пытаются, но они ничего не добьются. Они могли бы убедить его, но заставить не сумеют. — Элизабет поднялась. — Поздно, пойду к папе и моим упрямым братцам.

16

Тэвис выругался и с грохотом захлопнул входную дверь, как только последний из братьев Элизабет покинул его дом.

Он попал в ловушку, загнан в угол и, как бы ни злился на Элизабет и ее братьев, сознает, что виноват. Он знал, что делает. Сознательная ошибка прощения не заслуживает.