Добровольцем в штрафбат. Бесова душа - Евгений Шишкин

— Товарищ капитан, — к комбату подскочил Лешка, вытянулся по струнке. — Разрешите и мне с Завьяловым. Чего два глаза не доглядят, четыре заметят.

— Я бы и отделение послал, да у меня вас всего-то… Ладно, ступайте. У старшины бинокль возьмите и боеприпасы. Скажите, я приказал.

— Есть! — по-бойцовски ответил Лешка.

Перебежками, а где-то на брюхе от ямы к яме, от куста к кусту, остерегаясь обстрела, Федор и Лешка перебрались в редкий прилесок. Потом — уже в полный рост — в глубь леса. На укромной поляне сели передохнуть.

Здесь, под защитой лесных кущ, хранилась мирная тихость и чистая — бездымная, беспороховая — духовитость зелени. Отдаленный грохот какой-то канонады казался менее слышен, чем зудливое попискивание комарья и полет слепня. На поляну столбом падало полуденное солнце; в терпком зное над желтоцветом кружил полосатый шмель; бесперебойно трещали кузнечики; в лиственных вершинах перекликались птицы. Даже не верилось, что повсюду за лесом — огненные края фронта.

Лешка, как игрушкой, забавлялся биноклем: то с одной стороны, то с другой подносил его к глазам. Федор, наблюдая за ним, шутейно спросил:

— Скажи, Лешка, по правде: изнасильничал ты бабу-то или нет? За что тебя в штрафники прописали?

— Вот еще! — возмутился Лешка. — Я и не думал ее насильничать. Она, понимаешь, в бане мылась, а я подглядеть хотел. Она красивая, пышная, титьки такие большие. — Он рассмеялся. — У меня недалеко от бани пост был. Я и вину свою признал, что от поста отлучился. А насильничать не хотел. Испугалась она здорово.

— Ты чего ж, и не потискал ее? — с усмешкой спросил Федор.

— Ей холодной воды в бане не хватило. А рядом — озеро. Она и пошла, нагая, с ведром. Завернула за угол, а там я. Она как заорет во всю глотку. Я на нее: не ори ты! не выдавай меня! Рот ей заткнул и обратно в баню поволок. Объяснить хотел, успокоить. А тут возьмись комендант, злой как собака… — Лешка поднялся с земли. — Мне сейчас обязательно отличиться надо. Пусть с меня обвинение снимут. У меня, понимаешь, мама учительницей работает. Если до нее дойдет — стыд-то какой. Я потому с тобой и вызвался. Чтоб на виду у командира быть. Понимаешь?

— Понимаю.

— А ту бабу-то мне бы и не одолеть. У меня, — краснея и глядя в сторону, признался Лешка, — честно сказать, ни одной бабы не было. Женщин, вернее… Пошли, Федь, комбат ждать будет.

Лешка шел впереди, крутил головой, иногда для чего-то приставлял к глазам понравившийся бинокль. Гимнастерка на нем вздулась, будто он горбат. Ноги он ставил замысловато: казалось, что сейчас запнется за свои же пятки — корпус выдавался вперед, а ноги запаздывали. Автомат он держал наперевес, сумка, где лежали гранаты, перекинутая через плечо, била ему при ходьбе по боку. Ненароком Федор заметил на штанине у него вчерашний шов. «Долго прослужит, намертво ушил…»

— Стой! — Лешка резко остановился, Федор даже наткнулся на его спину. — Чуешь, будто соляркой пахнет?

В духмяную насыщенность леса откуда-то чужеродно струился машинный запах. Дальше пошли тихомолком. Бесшумно подныривали под ветки, оглядывались, вслушивались. Впереди, в прогалах между деревьев, показалось поле. Лес кончился, его окаймляла дорога. На солнце желтел дорожный песок, взрыхленный гусеницами.

Чуть в стороне молодой придорожный березняк был примят и повален. Сосна стояла с ободранным стволом — след свежий, сочный, еще не затекший смолой. Ласково отодвигая ветки, Федор и Лешка пробрались к тому месту, откуда исходил солярочный дух. А когда сквозь кусты разглядели источник, оба враз будто бы задохнулись. Камуфляжно окрашенный в серо-зеленые пятна, на поляне железной глыбой громоздился танк Сбоку на башне — белый, составленный из трафаретных уголков крест.

У Лешки дрожали губы, но в светлых глазах играло что-то отчаянно-шельмовское, как у пацана, который намерился грабануть соседский сад.

— Видать, по дороге колонна танков прошла. Этот отстал. Для починки в лес свернул. Возятся… Давай поближе подберемся.

Двое немцев с чумазыми руками о чем-то переговаривались и показывали друг другу на заднюю ходовую часть и на прицепленные к броне запасные траки. Еще один немец с автоматом в руках сидел на башне танка, озирался по сторонам, назначенный, должно быть, в роль охранника. Несколько в стороне от машины смотрел в планшет и чего-то вычислял четвертый фриц, в кожаной куртке с узкими, светло окантованными погонами — очевидно, офицер.

— Nun aber tempo! Wir haben keine Zeit![1] — выкрикнул он своим подчиненным, взглянув на часы.

Федор впервые видел живых немцев так близко, впервые слышал их быстрословную речь. Знобящий страх прокатился между лопаток.

— Чего делать-то будем? — шепотом сказал он, чувствуя, как предательски дрожит голос.

— Гранату отсюда добросишь? — спросил Лешка.

— А ты?

— Я доброшу. Я биту в городках знаешь как кидал… Ты давай отсюда, а я с того краю подберусь. Гранатами вдарим, потом стреляй.

— Далеко-то не заходи, а то друг по дружке лупить будем.

Лешка вытащил из сумки гранату и тихонько нырнул в густолистый кустарник Федор из-за стволов деревьев поглядывал на громадину «тигра». Один из немцев, который занялся ремонтом, крикнул своему напарнику:

— Moment mal! Ich bringe Werkzeig mit![2] — и быстро забрался в открытый люк.

«Эх ты, спрятался, падла! — выругался Федор. — Надо люк на прицеле держать. А этих-то побыстрее кокнуть. Чего Лешка молчит? Скорей бы…» Он держал в руке гранату и готовился вырвать чеку. Но в этот момент очередь немецкого автомата изрешетила тишину леса. «Фьють! Фьють!» — знакомо пронеслись над головой пули. Федор кинулся наземь. Возле него упала отбитая пулей ветка. Экипаж «тигра» — пятеро, и неподмеченный фриц, стоявший караульным по другую сторону поляны, ухватил Федора взглядом. Немцы всполошились, что-то закричали. Но тут один за другим два взрыва Лешкиных гранат окатили лес. Федор кинулся в сторону со своего обстрельного места. На ходу вырвал чеку и наконец-то бросил гранату.

Когда после взрыва он выглянул из-за дерева, то увидел, как немецкий офицер, волоча раненую ногу, торопится скрыться в чаще. Федор кинулся вслед за ним, надавил на автоматную скобку. Немец упал лицом вниз, выбросив вперед руки. По другую сторону поляны вспыхнула перестрелка: русский и немецкий автоматы обменялись огнем… И все смолкло.

Оседающая пыль мутным облачком стлалась по поляне. Двое фрицев лежали возле танка: тот, что ремонтировал, — отброшенный взрывом, лежал под траками нависающей над ним гусеницы; тот, что сидел на башне охранником, скрючился возле воронки. Всего трое… Остальные-то где? Федор рывком сменил местоположение, из-за ствола березы дал короткую очередь по крышке люка. Пули щелкали как орехи. И опять — тишина. Запах гари, солярки, тревога затишья стали еще острее.

— Лешка! Ты где? — выкрикнул Федор.

— Тихо ты! Не шуми! — ошеломительно близко раздался ответ.

Лешка выскочил из кустов. Головой туда-сюда вертит, глаза шальные, голос возбужденно быстр:

— Один в лес улизнул — зараза. Не успел я его. Еще один вроде там сидит. В танке. Не вылазит.

— На кой черт он там сидеть будет?

— Оглушило. Или подмогу ждет. Может, и нет его там. — Лешка обтер с лица пот. — У меня бутылка с зажигательной. Прикрой меня, а я ее прямо в люк.

Озираясь, они выскочили на поляну. Лешка, несмотря на свою косолапистость, юрко метнулся с бутылкой к открытому люку. Внутри танка глухо бухнуло — из люка столбом вырвалось пламя, затем повалил черный дым.

— Сматываемся! — махнул рукой Федор.

— Надо у офицера документы взять. Чтоб нам поверили, — Лешка подбежал к офицеру, склонился над ним, стал общупывать карманы.

Чувствуя за спиной дымящуюся гробину танка, Федор лихорадочно простреливал взглядом окружье леса. Наконец рубанул по кустам из автомата, чтобы сбыть нервную тишину. Руки гудели от напряжения и почти непроизвольно надавили на гашетку. Затвор заклацал, последние патроны, как жужжащие осы, вылетели в пустоту…

— Ты чего стрелял-то? — уже выскочив с поляны, спросил Лешка.

— Так. На всякий случай. Для храбрости, — и виновато, и радостно ответил Федор.

Уходили быстро, не таясь… Ломились напрямую через кусты, под ногами трещали подножные сучья. Позади чадно горел отвоевавшийся «тигр».

Обследовать дорогу и поле вблизи леса больше не взялись — картина ясная. Не послуживший бинокль болтался на груди у Лешки. Комбату доложиться порешили так по дороге, вероятно, прошла колонна немецких танков, один из них стал для ремонта, с ним и расправились; машине нанесли невосполнимый урон, четверых из экипажа убили, один — сбег. Этот рапорт насочинял Лешка, хотя где был тот, четвертый, немец, осталось доподлинно неизвестно: или в суматохе перестрелки ужом скользнул в лес, или замешкался и сгорел в танке. В доказательство своего подвига принесли документы и планшет немецкого офицера.