Валентайн - С. Сомтоу

В темноте.

В темноте.

— Эта женщина мною пользовалась, как хотела. Она призывала, и я подчинялся. Но потом появилась другая магия. Когда меня не стало, обо мне стали говорить еще больше, чем прежде — когда я был. Дети звали меня в своих снах. Мои песни звучали в эфире. И каждый раз, когда кто-нибудь произносил мое имя, в беззвучной ночи раздавался едва слышный шепот. И вот сегодня, когда двадцать миллионов телевизоров были настроены на мой образ, шепот превратился в рев бури. Я не могу оставаться здесь, с вами, надолго. Я все еще пленник. Эта женщина по-прежнему мной управляет. Но сегодня ее власть надо мной ослабла.

Две тысячи пар глаз. И еще — миллионы глаз по ту сторону телеэкранов. Он пьет их внимание. Оно даже теплее, чем кровь. Он думает: «Когда я был среди них, я жил их кровью. Теперь же я пью их духовную кровь, невидимая сила жизни, которая питает меня и дает силы жить, хотя я — просто тень, тень от тени, воображаемое существо, прибитое к дереву в лабиринте разума безумной женщины».

У ног Тимми — лягушка с булавкой в голове. Она бьется в беззвучных ритмичных конвульсиях. Тимми поднимает лягушку. От нее пахнет секрециями той женщины. Ей уже даже не больно — она за пределами боли. Мальчик вытаскивает булавку из головы животного. Ритм конвульсий сбивается. Мальчик ласково гладит лягушку. Она умирает, захлебнувшись собственной кровью.

— Когда-нибудь, — говорит мальчик, — я вернусь. У кого-то из вас есть ключ от моей тюрьмы. У кого-то из вас.

Он смотрит в зал. Впитывает напряжение из воздуха. Там есть страх, но там есть и любовь; именно этот сгущенный поток любви дал ему силы разрушить чары, пусть даже и ненадолго. Так кто же поможет ему спастись? У кого этот заветный ключ? Может быть, он поторопился с выводом. Он оборачивается к мальчику с ангельским именем Эйнджел — который пел последним. Он уже не рыдает. Никто не видел его слез. Их разговор проходил не во времени, а в расщелине времени, в расколотой надвое наносекунде, на которую он вырвался из своего плена.

— Теперь я должен назвать победителя, — говорит он. — Я выбираю того, кто — единственный — увидел меня таким, какой я на самом деле. Того, кто не стал слепо копировать мою внешность, а попытался проникнуть мне в душу. Я выбираю Эйнджела.

Он чувствует, как растворяется. Видит, как куски Симоны Арлета собираются воедино в облаке кровавого пара. Булавка снова вонзается в мозг лягушки, и та опять начинает дергаться в подобии жизни, и куски человеческой плоти срастаются вокруг животного. Он чувствует натяжение цепей, которые тянут назад — во тьму. Он не может остаться здесь. Его всасывает обратно — в сознание этой женщины. Он оборачивается к Эйнджелу и пытается крикнуть ему, уже растворяясь в ослепительном свете студийных прожекторов:

— Спаси меня, Эйнджел Тодд! Спаси меня!

• ангел •

...аплодисменты накрывают волной которая не отступает и не отступает и я стою и таращусь как идиот как какой-нибудь деревенский кретин впервые попавший в большой город и думаю я победил мать вашу я победил я победил.

• ищущие видений •

— Что с тобой? — встревожилась Петра. — Почему ты дрожишь, почему у тебя такой вид, как будто ты только что видел призрака?

— Я видел.

Ее удивило, что Брайен такой впечатлительный. Он ей запомнился совершенно другим. Он изменился. Она почему-то была уверена, что эту ночь они проведут вместе. Она очень надеялась, что на этот раз все будет иначе — не так, как в прошлый раз, год назад, когда она поехала к нему, почему-то прельстившись его наглым развязным поведением. Но теперь все было по-другому. В этом было какое-то волшебство, некая странная предопределенность — в том, что они снова встретились именно здесь, совершенно неожиданно, в том, что он знал Тимми Валентайна, и в том, что она вдруг прониклась почти материнскими чувствами к мальчику, который будет играть Валентайна в кино.

— Слушай, пойдем отсюда. То, что сейчас произошло... Господи, ты ничего не знаешь, ты не понимаешь, что происходит, правда?

— Брайен, ты старый дурень... ты что, давно не был в кино? Фредди Крюгер, Майкл Майерс[47] — ты не знаешь, кто это такие? Ты вообще, что ли, кино не смотришь? Чего ты так распсиховался из-за какой-то аниматроники[48]? Все это было задумано. То есть... ты посмотри на Великого Дэйва, улыбка до ушей, видно даже, где не хватает зубов...

[АПЛОДИСМЕНТЫ]

— Брайен, так что там с тем тайским ресторанчиком, который ты мне так расписывал?

• иллюзии •

— Симона, я в жизни не видел такой потрясающей сценической трансформации — без зеркал, без всего! Но у меня к вам одна просьба: может быть, в следующий раз вы все-таки предупредите заранее, что собираетесь выступить с трансформацией?

— Симона? Симона?

— Леди и джентльмены, у Симоны Арлета сегодня был трудный вечер. Войти в транс, взорваться, превратиться в двенадцатилетнего мертвого мальчика рок-звезду и — эй, посмотрите, это что тут у нас? — лягушка! — у меня в шоу бывали тарантулы, шимпанзе, даже слон, но лягушек пока еще не было — ква-ква-ква! — нет, я не буду тебя целовать! Ничего личного, просто ты не мой тип!

[СМЕХ]

— Симона?

— Прервемся на небольшую рекламу, дорогие друзья, а когда мы вернемся обратно в студию, мы познакомимся поближе с этим мальчиком из Парижа, штат Кентукки, который, похоже, станет кумиром подростков девяностых!

• ангел •

Это я, Эйнджел.

• память: 1598 •

Он спрашивает у художника:

— Почему ты меня называешь ангелом смерти? Я не ангел, и я не смерть.

— Молчи! Ни слова! Я как раз занимаюсь твоими глазами, делаю блики. Ты будешь смотреть поверх умирающего святого на мой портрет, спрятанный в нише. Нет, ни слова. Не двигайся. Даже не дыши. Вот так. Вот так.

6

Светотень

• колдунья •

— Жак! Жак!

— Вы были великолепны, мадам.

— Нет. Я к тебе обращаюсь не для того, чтобы ты мне льстил, хотя мне приятно, что ты нашел время посмотреть шоу, пока ждал меня в лимузине. Что-то готовится, Жак. Что-то будет. Происходит такое, что не должно было происходить. Враг уже близко. Враг может пробраться даже сюда, в мою крепость, в мой оазис магии в сердце пустыни. Останови машину. Останови. Сейчас же.

— Да, мадам.

Он остановил машину, и Симона Арлета вышла в холодную ветреную ночь Мохаве. До поместья было еще далековато. Холод не беспокоил Симону; наоборот, после нагретой прожекторами студии было приятно вдохнуть прохладу. И дело не только в прожекторах: после проникновений в мир духов ее всегда лихорадило, как при очень высокой температуре. Иногда ей казалось, что ее кровь просто-напросто закипит и выкипит вся — до капли.