Маэстро - Наталья Венгерова

– Я полагаю, у синьора Мерелли есть некоторые соображения на этот счет, – улыбнулась Маффеи.

Мерелли кивнул, с довольным видом выпустил пару клубов дыма и несколько по-отечески проговорил, глядя маэстро прямо в глаза:

– Если «Ломбардцы» будут одобрены, то последующие произведения, написанные по тому же рецепту оставят австрийскую цензуру без зацепок.

– Рецепту? – переспросил маэстро. Хотя Джузеппе и пользовался в «Ломбардцах», правда, пока еще не совсем осознанно, практически тем же набором приемов, что и в «Набукко», никогда раньше он не мог себе даже представить, как великое волшебство музыки и медицинский «рецепт» могут существовать в одном предложении.

– Если вы посвятите себя тому, чтобы сочинить в том же духе, скажем, четыре оперы в ближайшие три года, – со вздохом продолжил синьор Мадзини, заменив непонравившееся маэстро слово и несколько раздраженный тем, что ему приходится начинать второй раз, – мы могли бы устроить вам премьеры в Венеции, Неаполе и Риме на условиях, которые способны удовлетворить любые амбиции.

Повисла пауза. Все ждали ответа маэстро. Джузеппе задумался. Между репликами Мерелли и Мадзини прошли всего несколько секунд, а слова «рецепт» и «опера» смотрелись вместе уже не так эклектично-уродливо. Удивительно, на какие чудеса интерпретации способен человеческий мозг, защищая предложения, услаждающие честолюбие. У Верди ушла лишь пара мгновений на размышления, прежде чем он неожиданно для самого себя выпалил:

– Пусть будет шесть.

Теперь тишина стала неловкой. К столь неожиданному повороту присутствующие были не готовы. Подписаться на три года вперед под задачей такого объема было либо ребячеством, либо недобросовестностью, либо чрезмерной самоуверенностью. Кларина и Мерелли, глаза которых постоянно вели неслышимую никому беседу, обменялись недоуменными взглядами. Солера, не удержавшись, хохотнул. Однако, синьор Мадзини не выказал никаких эмоций. Он проницательно смотрел на маэстро, всерьез задумавшись над встречным предложением.

– Ты должен писать оперы, а не этюды, Джузеппе, – с дружеской насмешкой прошептал Темистокле, наклонившись к маэстро.

Джузеппе никак не отреагировал. Он сверлил глазами лидера партии освобождения. Похоже, где-то на дословесном уровне их глаза тоже вели свой диалог.

– Удастся ли устроить шесть премьер на условиях, отвечающих любым амбициям в ближайшие три года? – теперь уже в спокойном голосе маэстро проявились едва уловимые, свойственные ему доселе лишь в репетиционном процессе, нотки властолюбия.

Солера, уловивший это новое звучание в тоне друга, сидел с круглыми глазами, разве что не разинув рот.

– Ну… – наконец соглашающимся тоном промолвил Мадзини, – Если «Ломбардцы» будут приняты с успехом, соизмеримым с триумфом «Набукко»…

Верди широко улыбнулся.

– Десять процентов от всех доходов я буду иметь честь отдавать на нужды освободительного движения, – заключил маэстро и добавил в ответ на удивленные взгляды собеседников, – не считаете же вы, что я могу быть движим лишь материалистичными стремлениями!

Результатом разговора были довольны все. Проведя еще какое-то время в светской беседе, синьор Мадзини попросил его извинить и, сославшись на большое количество скопившихся дел, удалился, забрав с собой, к величайшему разочарованию Джузеппе, Темистокле. Уж очень много у маэстро в голове было вопросов, которые он хотел задать другу после такой невероятной встречи.

Верди, Маффеи и Мерелли вернулись ко все еще праздно проводящим время гостям, однако маэстро уже совсем расхотелось притуплять краски произошедшего с ним только что грандиозного разговора бестолковыми, витиеватыми беседами.

Джузеппе отправился домой. Адреналин в его крови бурлил так, что казалось, он сейчас в одиночку может свергнуть австрийское правление и освободить любимую родину от гнета. Маэстро несла домой запряженная двойкой карета, и колеса ее стучали о мостовую, рождая ритм воинственного марша, а цоканье копыт превращалось в пассажи медных духовых. Постукивая себя пальцами по лбу, Джузеппе с упоением тихо подпевал им, чувствуя, что наконец в его дни вошли и смысл, и величие. Счастье в свою жизнь он уже не звал.

О том, чего будут ему стоить ближайшие три года адского труда, на которые он только что подписался, маэстро тоже не думал. Главное – к чему эти три года должны его привести! В ту минуту пьянящая уверенность, что его имя, имя сына нищего трактирщика в забытой Богом провинции, будет высечено золотыми буквами не только в истории итальянской музыки, но и истории Италии в целом, перекрывала любые аргументы разума.

***

Путь Джузеппе Верди действительно делал новый стремительный виток вверх. А жизнь в домике Стреппони, тем временем, уже который месяц не знала перемен.

Импресарио Мерелли исправно выполнял свое обещание. Раз в месяц Саверио уезжал в Милан за жалованием и суммой, необходимой для проживания всей семьи Джузеппины. Нужды они не знали. Однако, найти счастья в детях, в тишине загородных полей, в жизни, наполненной сном и отдыхом, даже в возвратившемся в тело здоровье у бывшей оперной дивы никак не получалось.

Она почти не разговаривала. Разумеется, поначалу это была рекомендация врачей, но потом переросло в отсутствие желания с кем-либо говорить. Писем из Милана не было, да она их и не ждала. Весь день Джузеппина либо работала в саду, который она могла приводить в порядок по восемь часов кряду и, надо сказать, добилась видимых успехов, либо рисовала, покачиваясь в кресле-качалке, эскизы диковинных животных и портреты никому не известных людей. Петь она перестала совсем, музицировать ей было не на чем. На ее вновь приобретшем здоровый румянец лице уже давно ничего, кроме апатии, не появлялось.

В домике Стреппони каждый день, похожий на предыдущий, был наполнен тишиной, покоем и отсутствием надежд. Вечером домочадцы собрались в крохотной гостиной у камина. Синьора Стреппони, уютно расположившись на кушетке, вязала. Джузеппина, завернувшись в лоскутное одеяло, рисовала. Саверио зачитывал дамам новости из приходившей раз в неделю газеты.

Газета, которую держал в руках Саверио сегодня, вышла через три дня после тайной встречи лидера партии сопротивления и одного из самых популярных композиторов Милана. Главные новости в ней были о Джузеппе Верди,

– …Финальный спектакль триумфального «Набукко» в этом сезоне посвящен Ее Светлости эрцгерцогине Австрийской Аделаиде… – размеренно читал Саверио вслух.

– Мама! Мама!!! – прервал его звонкий детский голосок.

В комнату с рисунком в руках и неописуемым энтузиазмом на лице вбежал Камилло. Он попытался сунуть матери под нос свой шедевр.

– Смотри! Новая картина замка готова!

Джузеппина отмахнулась от него, даже не взглянув на листок.

– Позже, мой дорогой. Сейчас иди играй, – произнесла она бесцветным голосом продолжая рисовать.

– Мама… – теряя надежду, проныл малыш.

– Позже, – в голосе Джузеппины звучало легкое раздражение, – Иди играй.

Сгорбившись под тяжестью обиды и разочарования, Камилло нехотя зашагал прочь. Синьора Стреппони