Сводные (СИ) - Майер Жасмин

— А где Ковбой? — вдруг произносит Кай.

Глава 28

Сначала мы пытались найти пса самостоятельно. Но потом все-таки пришлось сдаваться Иде Марковне. Юлина бабушка ждала на пороге дома, ведь мы конкретно опоздали.

И не только на пельмени.

— Звони отцу, — говорит Ида Марковна, когда мы все-таки загоняем Ковбоя домой с другого конца поселка.

Засранец сразу ломанулся к течной суке, его даже не пришлось долго искать. Лежал там, у ворот с трагическим видом, мол, прямо сейчас умрет, если не потрахается.

И я его отлично понимаю.

Платон приезжает через час, когда за окном хоть глаз выколи. Температура на уютной кухне Иды Марковны при его появлении снижается градусов так на десять.

— В машину, — только и говорит он.

Мы уходим. Платон так и стоит в верхней одежде, мрачный, как грозовая туча. Он явно отвык оттого, что кто-то вообще может ему перечить, пусть это и собственная мать. Платон твердо стоит на своем. Если ему в этом доме не рады вместе с моей матерью, значит, он не будет тут появляться. Радикальная мера, и я не понимаю, неужели моя мать значит для него так много?

Мы сидим вместе с Юлей на заднем сидении какое-то время, а Платон так и не возвращается. Звонит его телефон. Юля аж подпрыгивает на месте.

— Надо отнести ему телефон. Это важный звонок.

Смотрю на нее в удивлении.

— Я боюсь, — шепчет Юля. — Он будет меня ругать.

В сердцах закатываю глаза. Вот так плохая девчонка. Всего-то поехала к бабушке и теперь боится получить нагоняй от отца.

Беру телефон, который уже стихает, и возвращаюсь в дом.

Явно не вовремя.

— … Да ты ведь ее даже не любишь, Платон! — несется с кухни. — Зачем ты хочешь связать жизнь с женщиной, к которой ничего не чувствуешь?

— Мама, мне тридцать восемь, не восемнадцать.

— Не поверишь, но я в курсе, — язвит Юлина бабушка с долгим выдохом.

Не могу поверить, но она курит. Вот Юля удивилась бы.

— Я больше не верю в романтическую чушь. Оксана такая же, как я. Она интересная, умная, красивая. И моя сверстница. Разве не ты просила меня не заводить романы с молодыми пигалицами? Чем же ты теперь недовольна? Что я не пускаю слюни при виде нее?

— Но я не просила тебя больше никогда не влюбляться, Платон! Брак держится на любви, а не на постели.

— Я говорил, что любовь больше не для меня. Секса мне вполне достаточно.

— Твоя жизнь не кончилась вместе со смертью первой жены!

— Ошибаешься, — отрезает Платон. — Такие отношения, как у нас с Оксаной, меня полностью устраивают.

Шумит створка окна и звенят крепления штор. Похоже, Ида Марковна закрывает форточку, в которую только что курила.

— Выбирая не ту женщину сейчас, ты рискуешь так и не встретиться с той, которую все-таки полюбишь. А я верю, что однажды такая появится, и ты рухнешь перед ней на колени искренне, умоляя быть с тобой, а не по трезвому расчету. Знаю, что ты упрямый, но даже такой как ты не сможешь противостоять настоящей любви. И это не романтическая чушь, Платон. Тридцать восемь — не приговор. Я прожила с твоим отцом сорок пять лет, и не ты один здесь знаешь, что такое потерять вместе с любимым человеком часть своего сердца. Но я уже не в том возрасте, чтобы искать замену твоему отцу, и могу провести остаток дней в одиночестве, просто надеясь увидеть внуков. А вот ты еще можешь быть счастлив, Платон. Оксана хорошая женщина, раз воспитала такого сына, как Костя. Не имею ничего против нее. А вот ты поступаешь эгоистично, сознательно выбирая удобные и нейтральные отношения. Что бы ты не говорил, а я вижу тебя насквозь, Платон. Девицы, чьих имен ты даже не запоминал, сидят теперь у тебя в печенках, но тебе осточертело одиночество, а еще страшно, что когда Юлька уйдет строить собственную жизнь, ты останешься один. Вот ты и выбрал себе удобную женщину. Только, Платон, это неправильный выбор. Ты все такой же одинокий, каким и был.

— Я слышал это все еще в прошлый раз, — сухо отзывается Платон.

Разговор явно зашел в тупик, и я снова устремляюсь вперед, к кухне, но спотыкаюсь о невидимую преграду, когда слышу:

— Ты так отвык от любви, Платон, что теперь даже не видишь ее под собственным носом.

— Ты о чем, мама?

— Платон, ваш телефон! — выбегаю из-за угла и протягиваю ему мобильник, который снова оживает в моей руке.

Слава богу, больше ничего не нужно объяснять. При виде имени на экране Платон меняется в лице, выхватывает у меня телефон и отходит в дальний угол.

— Костя, хорошо что вернулся, — улыбается мне Ида Марковна, она раскрывает морозилку, в которую сложила остатки пельменей. — Возьми.

— Не надо.

— Бери. Юля их любит, кто знает, когда вы ещё приедете?

Платон повышает голос, и я уже сочувствую его собеседнику.

— Как это пропала? Я ведь сказал, не сводить с нее глаз!

— Кость, — сухие пальцы Иды Марковны смыкаются на моем запястье. — Береги ее.

— Я не…

— Ой, брось. Настоящие чувства я вижу сразу. А может, так будет даже к лучшему… — она задумчиво смотрит на Платона, который ходит, как зверь в клетке, из одного угла в угол. — Что-то случилось, Платон?

— Случилось. Кость, собственный телефон под рукой?

— Да.

— Попробуй мать набери.

Так это она «пропала»?! Телефон подрагивает в моей руке, когда я набираю первый контакт в избранном. Платон слишком озадачен, чтобы заметить, что второй номер — Юлин.

— Вне зоны, — отзываюсь севшим голосом.

— Твою мать!

По дороге в Питер отец только и делает, что переключается между вызовами. Он мало внимания уделяет дороге и в какой-то момент, решившись на обгон, едва не влетает в лоб микроавтобуса.

Меня отбрасывает к двери. Вспыхивают фары, а мой визг теряется в истеричном вое шин. 

За долю секунды отец отшвыривает от себя телефон, выворачивает на свою полосу, а после съезжает на обочину и закрывает лицо руками. Гнетущую тишину в машине прерывает только жужжание. Телефон продолжает вибрировать на пассажирском сидении.

— Давайте я поведу, — говорит Кай.

— У тебя прав нет, — хрипло отзывается отец.

А потом выходит из машины. Сначала я думаю, что только, чтобы проветриться, но он все-таки обходит машину и, не говоря ни слова, садится на пассажирское. Костя пересаживается за руль.

— Машину Оксаны нашли, — произносит отец после очередного звонка.

Костя молчит. Я сижу, подогнув под себя колени, и не хочу верить в происходящее. Что бы ни говорила бабушка, а отец выбрал Оксану и привел ее к нам жить, чего не делал ни с одной женщиной. Что сейчас чувствует Кай, представить страшно.

— Кого подозревают? 

— Антиглобалистов, — говорит отец, глядя в окно. — Как обычно.

Темные болота теряются за горизонтом. Не раз и не два, когда отец решил основать компанию сотовой связи, я слышала о тех, кто противится строительству вышек, которые обеспечивают покрытие. Уверена, отец бы справился, его компания быстро набирала рост и хорошо вошла на рынок, но грянула пандемия. Против вышек ополчились с удвоенной силой. 

Противостояние отца оставалось в стороне от меня и до сих пор никак по-настоящему меня не касалось. Он предупреждал об опасности, но серьезных мер — действительно серьезных, — никто из нас не предпринимал.  

Следом за сообщением о том, что машину Оксаны нашли на пустыре за городом, приходит новость о том, что взорвали первую сотовую вышку, которую еще полгода назад мой отец открывал с такой торжественностью.

Невидимая удавка сильнее сдавливает шею. Впервые за долгое время шепчу молитву о том, чтобы на месте взрыва не нашли погибших.

Нас тормозит блок-пост. Вокруг много военных, все в масках и с оружием. Машины на въезде в город очень много. Даже в летние воскресные вечера, когда все возвращались с дач, я таких очередей не помню.  Синие всполохи мигалок лениво скользят по людям, облаченных в белых комбинезонах, перчатках и пластиковых очках. Каждому в машинах измеряют температуру.