Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медведь забирается на капот и широкими взмахами рук благословляет толпу, исполненный добра и мудрости, он обращается к немногим присутствующим:
– Вовек вы от меня не избавитесь.
«Радио Ватикан» и правда повсюду сопровождает жителей окрестных земель, не потому, что они как-то особенно набожны и благочестивы, просто ретрансляторы этой радиостанции расположены неподалеку от наших домов и техника легко ловит радиоволны – их слышно, когда мы поднимаем трубку домофона или телефона, даже когда открываем холодильник. И благодаря искусственному свету, озаряющему продукты, мы преисполняемся волей Господней, вместе с колбасой и пучками салата наблюдаем Царствие Небесное.
Мы с Ирис хохочем что есть мочи, до колик, обычно меня сложно рассмешить, но сейчас даже я хватаюсь за живот и смахиваю слезы, созерцая эту уморительную сцену: страшная ржавая колымага, запах гнилья из выхлопной трубы, фигура Медведя, изображающего святого покровителя города, молитвы о благоденствии семей вместо привычной электронной музыки.
Грек уговаривает нас прокатиться, и мы отправляемся в путь; с опущенными стеклами, высунув руки наружу, поем песню Мии Мартини «Хотя бы ты во всей Вселенной», сквернословим и богохульствуем, пока на «Радио Ватикан» желают доброй ночи всем, кто верует. Дафна краснеет, у нее болит промеж бровей, как при синусите, машина еле-еле тащится вперед, мотор то и дело глохнет, потому что Грек совсем не умеет водить.
Мы смеемся и смеемся, ведь мы всемогущие.
* * *
Дороги за пределами Ангвиллары не освещаются, мы проносимся мимо пиццерии, я прошу Медведя сбавить скорость, но он, войдя в раж, закладывает резкий поворот, гладь озера сверкает, как лезвие ножа, разрезает пополам стоящие вокруг дома.
У меня на ногах черные пластиковые босоножки, блестящие, они впиваются мне в кожу, чувствую, как обклеенный стикерами шлем болтается на голове, что касается туфель – это моя первая обувь на каблуке, с ремешком на щиколотке, пряжка царапается.
Сегодня мой первый выход в свет, торжественный вечер, я разоделась в пух и прах, чтобы пойти на местную дискотеку, а матери наплела, будто еду к Марте на невинную пижамную вечеринку. Антония не сдавалась долго, мои новые друзья вызывают у нее подозрения, о них мало что известно, отец же удрученно заметил:
– Был бы с нами Мариано…
Мы проезжаем мимо яхт-клуба, дальше путь тянется по прямой, мощность двигателя явно увеличили, поэтому мопед может ехать быстрее обычного. Пару дней назад полицейские остановили нас, потому что мы ехали по встречной, я была без шлема, Медведь улыбался, и, узнав меня, уже хорошо знакомый карабинер сказал:
– Я не повезу вас в участок только потому, что знаю твою мать. – А мне хотелось вцепиться ему в горло.
Не включая поворотник, Медведь петляет между частными домами, в самом конце дороги я наконец чувствую запах илистых водорослей, плотный песок, вижу угольно-черный язык – это озеро.
Мы выезжаем на дорогу, идущую вдоль берега, нас накрывает волна горячего воздуха, хочется расставить ноги пошире, летние пляжи закрыты, на газетном киоске снаружи, как и всегда, за шею привязаны две надувные игрушки – желтый динозавр и пятнистая черепаха, – я называю их висельниками.
Медведь лавирует между машинами, стоящими в пробке, на улице одностороннее движение, кафе на набережной заполняются народом, и на парковке не всем хватает места. Медведь опускает ноги в кроссовках на землю и пыхтит от недовольства, мы встали между красной машиной и цветочной клумбой. Я уже вижу в небе пляшущие огни дискотеки, мимо проходят те, кто припарковался за поворотом перед главной дорогой.
– Мы остальных потеряли, – говорю я и пощипываю Медведя за шею – там, где заканчивается шлем, – он что-то бурчит в ответ.
На соседней улице находится манеж, и до нас долетает запах лошадей, песок все еще влажный, асфальт не успел остыть, пару лет назад то место, где сейчас дискотека, было просто лавочкой с мороженым, теперь же посреди площади стоит огромная японская пагода, блестящая и переливающаяся. До этого я видела ее только днем и могла лишь догадываться о ее очаровании, умении соблазнять и притягивать, наверняка в ней обитают колдуны и феи.
Наконец нам удается проехать, и мы паркуемся на засыпанной галькой обочине; у входа в клуб выстроилась очередь.
– Здесь все в рубашках, – говорю я Медведю.
Он разглаживает свою белую футболку и встает в очередь, там мы встречаем Марту и Рамону, а Дафна осталась дома – ее мать не попалась на уловку с вечеринкой для примерных школьниц.
– Не обязательно приходить в рубашке, – отвечает Медведь, пробирается в толпу знакомых, здоровается, жмет руки, его обходительность сглаживает их неловкое молчание, он кажется тридцатилетним мужчиной, одетым в темный костюм-тройку.
Мы жмемся к нему, вход для девушек бесплатный, мы притворяемся, будто нам не меньше семнадцати лет, мы – молодая плоть, с сердцем, стучащим в горле, а шатер, отделяющий нас от кафе, – черта, за которой начнутся чудесные, невероятные превращения: мы станем амазонками, воительницами, принцессами.
Оказавшись внутри, мы сразу находим Ирис, у нее в руке пластиковый стаканчик, высокий, вроде тех, что дают на фуршетах, на ней белая блузка с завязкой на шее, босоножки с искусственными камушками на ремешке и свежее окрашивание – над ним потрудился подтянуть, без переноса ее матери.
Я подхожу к ней и замечаю, что бант у нее на шее развязался и в вырезе блузки виден бюстгальтер, становлюсь вплотную и заново завязываю его четким, уверенным движением; подруга едва заметно улыбается, потому что уже опьянела, и бормочет:
– Спасибо.
Рука, бант на шее, улыбка. Спасибо.
Начинается толкучка, и мы, прижавшись друг к другу, идем на лоджию, она красно-черная, с нарисованными золотыми драконами, меня сильно мутит, я заказываю мохито, который никогда раньше не пробовала, но мне как-то неловко заказывать газировку, тяну через трубочку тростниковый сахар со дна бокала, плавающий лайм пахнет как-то подозрительно, а Ирис продолжает что-то говорить, я ее не слушаю, мы смотрим сверху на искусственный пруд, куда запустили трех красных карпов.
Я пытаюсь не терять остальных из виду, слежу глазами за их спинами, вот Медведь машет Греку и каким-то еще их друзьям, вот Марта и Рамона стоят, как фонарные столбы на проселочной дороге, одинокие и мрачные, потерянные в шуме подмостков, на которых нам уже не приходится блистать.
Вдруг кто-то дотрагивается до моего плеча, я оборачиваюсь
