Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Агата получила «неудовлетворительно» по английскому и летом уехала в Англию на языковые курсы, и теперь мы с Ирис видимся каждый день. Я продолжаю упорно не замечать Карлотту, не справляться о ее делах, и если кто-то спрашивает о ней, отвечаю наигранно и с театральной жестикуляцией:
– Какая еще Карлотта?
У нас с Ирис установился один и тот же летний распорядок: встречаемся в десять, до пяти сидим у озера, потом назад, чтобы успеть к ужину, ведь и мне, и ей запрещено целый день не показываться дома, в пятницу, субботу и воскресенье можно гулять вечером, главное – вернуться до десяти, иначе Антония позвонит в полицию – не понарошку, а взаправду, – звонит, и ее друг-карабинер отправляется искать меня, чтобы привести домой, спрашивает у всех в округе:
– Где дочка Антонии, той, рыжей?
Ирис протягивает мне Бэтмена, у него мясистые уши, лоснящийся черный мех, белое пятно на морде, острые зубы – кажется, вот-вот цапнет.
– Он не кусается, – уверяет Ирис, по выражению лица угадав, о чем я думаю.
Я зарываюсь пальцами в блестящую шерстку, костюм темного рыцаря, его желтые глаза – точно два лимона, брошенные в таз с водой.
Минут через пятнадцать с улицы доносятся звуки клаксонов, мы с Ирис хватаем рюкзаки, где лежат полотенца, солнцезащитный крем, книги: я уже несколько недель делаю вид, что увлечена «Идиотом» Достоевского, она страницу за страницей глотает «Мартина Идена» Джека Лондона, то и дело вздыхает и иногда спрашивает, что значит то или иное слово, из самых заумных. Я еще не поведала Ирис историю со словарем, хотя продолжаю читать его, а недавно начала подчеркивать слова, потому что это единственная бумажная книга, которая принадлежит мне безраздельно, которую не нужно возвращать, я обвела красным несколько слов: «робкий», «безлунный», «антропоморфность», – должно быть, подруга поняла, что я умею управляться со словами и их значениями.
А июнь все так же проходит среди пляжных полотенец, расстеленных на черной и твердой почве, прыжков в воду вниз головой – прежде чем нырнуть, нужно забраться кому-нибудь на плечи, – вместе с мороженым «Альгида» из летнего кафе, пластиковыми стульями, в тени зонтиков с надписью «Кока-Кола», в сопровождении моего загара, что ложится пятнами, поэтому я похожа на теленка, украденных у отца темных очков, они мне велики и сваливаются с носа, стоит мне чихнуть, рыжих волос, которые я никогда не собираю в хвост, хотя под ними потеет шея, лишь бы не показывать свои слоновьи, обезьяньи уши, и веснушек на руках и ногах, они вылезают повсюду, как будто так проявляется моя раздражительность. Иногда Медведь просит у официанта за стойкой в кафе ручку и соединяет эти точки, тогда на моей коже проявляются морские звезды, летучие мыши, мельницы, состоящие из родинок и веснушек.
Но больше всего я люблю бороться в воде. Когда мы не играем в «передай мяч», не пробуем делать стойки на руках и кувырки, я прошу Ирис забраться мне на спину; взгромоздившись друг на друга, мы, две девушки, бросаем вызов всем вокруг, ведь так мы в два раза сильнее и ловчее, в четыре раза больше жаждем сражаться и побеждать.
Если затевается соревнование, кто дольше продержится под водой, я не могу остаться в стороне: скрещиваю ноги, закрываю глаза, резко выпускаю весь воздух из легких, чтобы, оттолкнувшись от поверхности, оказаться на дне, затем начинаю считать, приучаю себя не сдаваться, шевелю руками, чтобы задержаться внизу и не всплыть, терплю, пока не закружится голова.
Ирис не любит смотреть, как я ухожу на дно, она старается держаться поблизости, внимательно изучает поверхность воды там, где я нырнула, и, не увидев пузырьков воздуха, опускает пальцы в воду и принимается описывать ими круги, как будто создавая маленькие водовороты, – так она мне дает понять, что сейчас придет на помощь, – потом хватает меня за волосы, как кошка держит новорожденного котенка, вытаскивает меня наружу, в этот мир.
Мы едим хот-доги с поплывшим сыром для бутербродов, сэндвичи с тунцом и помидором, хотя Ирис предпочитает белый хлеб с майонезом, потом находим место в тени для чтения и начинаем обмениваться впечатлениями от романов: деяниями и злодеяниями героев. Я могу говорить с ней о прочитанном, становиться благодаря этому ближе к ней, узнавать ее, поэтому время, убитое на книги, обретает ценность; какие-то страницы читаются легко, какие-то – мучительно, а какие-то лучше бы вырвать и растопить ими печь.
Я уже несколько раз признавалась Ирис, что меня ужасно раздражает князь Мышкин, его безупречные манеры, чистота и флегматичность выводят из себя, и окажись он передо мной, я бы надавала ему пощечин.
– Ненавижу таких невинных овечек, – громко восклицаю я, и Ирис смеется.
Мать Дафны запрещает ей брать в руки подобные книги, потому что они ничему не учат, а мы еще слишком легкомысленны и ветрены, чтобы читать такое, она лучше заставит дочь выучить строки из Библии и отправит ее на целый день убираться в лесу и на пляже вместе с волонтерами. Послушав ее, я поняла, что есть в мире родительницы и похуже моей.
Однажды стоял скучный и утомительный субботний вечер, мы, как обычно, торчали на площади у мола, Медведь и Грек сели на мопед и смылись. Мы, девчонки, сидим на каменном ограждении, наблюдаем за прохожими, с кем-то здороваемся, с кем-то нет, рассуждаем о прошлом и будущем таких же жителей Ангвиллары, как и мы. Ирис отлично умеет изображать людей и придумывать прозвища, поэтому мы можем общаться между собой языком жестов и карикатур, судачить о мерзких секретах и тайнах других.
Почти пробило десять, а Грек и Медведь так и не вернулись, близится комендантский час; сложив руки на груди, я расхаживаю взад-вперед с видом безжалостного предводителя легиона.
И вот наши друзья появляются в поле зрения – за рулем машины, которая ездит на газу, воняет и светит одной-единственной рабочей фарой, ребята угнали ее у соседа Грека, прав у них нет, по лицу видно, что они еще
