Иная сила - Вадим Сухачевский

Фон Штраубе, однако же, слегка убавил его самоуверенность.

— Боюсь, что ты все-таки самого главного не учел, — сказал он.

Бурмасов снова нахмурился:

— О чем ты?

— О том, — сказал барон, — что при всей твоей отваге и при всех твоих придумках тебе не дано перепрыгнуть через века. Надо ведь еще, чтобы тот, кого спустя сто или двести лет это послание достигнет, внял ему и что-то совершил.

На сей раз долго Бурмасов почесывал в затылке, обдумывая его слова.

— Это, брат, наповал сразил ты меня… — проговорил он. — Мда, через века – оно и вправду затруднительно… — Но после минуты-другой раздумий добавил: – Хотя, впрочем, и тут мысль одну имею…

И Двоехоров, и фон Штраубе взглянули на него несколько удивленно.

— Ты – деспозин, так? — спросил он. — Стало быть, и дети твои, ежели появятся на свет, будут также деспозинами. И внуки, и правнуки – верно я понимаю?

— Вполне, — подтвердил фон Штраубе.

— И наделены будут тем же даром, что и ты?

— Да, это непреложный дар всего семейства Грааля…

— Вот все и решилось! — радостно воскликнул князь. — Тебе надо, как и Христофору, жениться, обзавестись потомками; они вдругорядь обзаведутся своими; так потомством своим и дотянешься через века!.. Вот только, — вдруг забеспокоился он, — ты ж, кажись, монах… Как там у вас в Ордене касательно женитьбы?

— Я не принимал пострига, — сказал фон Штраубе. — Деспозины не принимают его – как раз во имя непресекновенности своего рода.

— C’est magnifique!58 – вновь возликовал Никита. — Вот и женишься! Только всенепременно тут, в России – чтобы потомок твой был в нужном месте в нужное время!.. А мы насчет своего потомства расстараемся, верно, Христофор? Чтобы всегда было кому деспозинов поддержать!

— Чего ж не постараться? С таким делом можно и постараться, — с легкостью согласился Двоехоров.

Тут лишь фон Штраубе вдруг понял одно из своих видений. Ну да, это не он и не Бурмасов сидели под странным освещением, льющимся из стеклянных кругляшков. Это были их дальние потомки – тоже, впрочем, Бурмасов и фон Штраубе, прокарабкавшиеся через толщу столетия. А где-то неподалеку от них были и потомки Двоехорова, хотя они ощущались гораздо слабее… Вот только страшная звезда – она тоже была. Замерла в небе и горела над черной водой…

«Вода! Вода!..» – кричали где-то. Фон Штраубе сейчас не мог понять – тоже из видения были эти возгласы или разносились наяву…

Бурмасов между тем, вполне своей смекалкою довольный, продолжал:

— Видишь, как все славно выходит! И вовсе не так безнадежно, как чудилось сперва. Спасем с тобою, Карлуша, Россию-матушку! Благо это великое будет – все равно как спасти неразумное дитя.

— Ты под дитём неразумным Россию разумеешь, никак?.. — удивился Двоехоров этому уподоблению. И вдруг прислушался. — Не слышишь?.. Сдается, что-то кричат…

Да, значит, фон Штраубе не почудилось – вправду кричали; только вот что? Слово «вода» он в тех криках различал вполне отчетливо, а что еще, кроме «воды», он никак не мог разобрать.

Бурмасов за своими мыслями и прислушиваться не стал. Он и от Христофора услышал только первую часть вопроса, поэтому ответил горячо:

— Конечно, дитя! Большое, но неразумное дитя! Географии сколько хочешь, а вот разума… Нет, разум присутствует, конечно, да какой-то больно особенный. С таким особенным разумом недалеко и до беды.

— Чем же она для тебя разумом не вышла? — спросил Двоехоров.

— Да тем, что завсегда норовит пилить под собою сук! Татарва уже рядышком, а князьки наши меж собою воюют. Ляхи Москву спалили, а наши никак не выяснят, кому после Тушинского Вора царем быть. А чуть смути чем-нибудь, как тот же Емелька Пугач, — уж такая смута пойдет, что попробуй-ка управься… Или это: пространство занимает такое, что аж на Америку перекинулась, а для столицы и места на земле не нашла, позаимствовала у Нептуна. Что за место, право! Людям и рыбам тут надобно жить попеременно!.. — Вдруг насторожился: – Э, а вправду ведь кричат…

— А что я тебе говорил! — вставил Христофор.

— Накаркал я сейчас, кажется, — сказал Никита, с этими словами вскочил и распахнул окно.

«Вода! Вода!» – тотчас ворвались крики с улицы. И еще кто-то кричал:

— Потоп!..

Фон Штраубе с Двоехоровым тоже разом подскочили к открытому окну.

Улицы, собственно, под ними уже не было – всю забрала вспенившаяся пучина, несущая на себе мусор, обломки домашней утвари, даже кладбищенские гробы. Вода с шумом врывалась в подвалы, вынося оттуда прах и перепуганных крыс. Этим шумом заглушало людской визг и крики, разлетавшиеся по городу:

— Караул! Потоп!..

— Лодка! — сказал Никита. — Пошли скорей. А то ежели еще подымется, то и нас захлестнет.

— Где, где лодка?! — стал вглядываться Двоехоров.

— Пошли, пошли! — потянул Бурмасов и его, и фон Штраубе. — Живее, а то не увидишь эту свою, с родинкой… Все, прости, забываю, как ее…

— Елизавета Кирилловна, — на ходу не преминул вставить Двоехоров, устремляясь вместе с бароном вслед за Никитой к лестнице.

Вода уже подошла к ступеням бельэтажа. Просвечивалась лишь верхняя часть парадного выхода, за которым тоже ревела и мчалась водная стихия.

Глава XVI

Потоп

…едва не вплавь выбираясь из затопленного подъезда, на ходу скидывая тяжелый, тянущий вниз рыцарский плащ.

Сдавившая со всех сторон ледяная вода была рослому Двоехорову по грудь, ему, фон Штраубе, по шею, а невысокому князю и вовсе доходила едва не до подбородка. Вода мчалась так близко у глаз, что видеть можно было не дальше чем на расстоянии вытянутой руки от себя, и крики про потоп неслись теперь уже неведомо откуда, над самой этой водой, точно ею и порожденные.

Никакой лодки было не видать. Мимо проносило всяческий хлам.

— Берегись! — успел крикнуть Двоехоров, и фон Штраубе едва увернулся, чтобы несомый водою венский шкап не саданул его по голове.

По шкапу метался белый шпиц и протяжно скулил, вторя людским возгласам.

— Держись, Карлуша! — подбодрил Христофор. — Там лодка впереди!

Никакой лодки фон Штраубе не увидел. Вода с каждым мигом прибывала. Теперь ему уже доходило до подбородка, а Никита, должно, совсем бы захлебнулся, если бы Христофор не помогал ему держать над пучиной голову. Барон хотя и мог еще самостоятельно дышать, но сил для этого оставалось все меньше, приходилось перебарывать эту ледяную пучину для каждого вдоха.

Оступившись было, на миг ушел под воду с головой, но за что-то сумел уцепиться. Лишь после того как снова вдохнул воздуха, вдруг с ужасом понял, что это было…

То был несомый стихией труп Мюллера, все еще связанный, с кляпом во рту, но только из груди у него торчал глубоко вонзенный стилет. Последнее, что увидел фон Штраубе, были открытые глаза мертвого лекаря, словно бы с укоризною взиравшие на него…

В следующий миг вода стала столь высока, что дышать он уже не мог. Утратив силы бороться со стихией, с головой погрузился в ее зыбь и мог зрить, как в том видении, только черную воду, сомкнувшуюся у него над головой…

…Ведь он умер – почему же так долго не приплывает за ним перевозчик Харон на своей ладье? Слышны только далекие всплески его весла; за кем он плывет пока что?..

Боже, сколько их – тех, за кем предстоит ему плыть! Трупный смрад, как от Мюллера, наполнил всю страну… Но – какую страну? Где она?..

Да ведь, Господи, эта самая страна и есть, но только унесенная временем на век с лишним вперед! И он – это уже, кажется, не он, а тот, другой, отстоящий от него на век вперед фон Штраубе. Пронзенный штыками, брошен в воду; вот от чего – от его крови – та вода так черна!..

А отчего так зла звезда, горящая на дневном небе над всею страной? Рождение какого Зверя из Апокалипсиса она знаменует?..

«Неужто не предостерегли с Бурмасовым от полымя страну? — подумал он и удивился тому, что, мертвый, он как-то все-таки мыслит. — Неужели не состоялось то послание через век?..»

…Но что это, Боже, что это?! Оно, то самое послание!.. Почему оно горит, чьею рукой брошено в огонь?..

Скорчилось в огне, сгорело!.. И значит, быть Зверю, и полыхать в небе зловещей той звезде!..

Впрочем, впрочем… Вот оно! И не сгоревшее вовсе, не могло оно – вот так вот, дотла! Не сгорают подобные послания! Кто-то уже другой – но он знает, что и это его потомок, только еще более далекий – подхватывает послание… И понемногу блекнет, растворяется в небе сатанинская звезда… И вот он уже на палубе триеры под названием «Голубка», тот дальний потомок его, — стоит в окружении Тех, Кому лишь и должно там находиться…59.