Заговор мерлина - Диана Джонс

– Ох уж этот ниплинг! – сказал старик так громко, что перекрыл гудки. Я видел, что он настолько к ним привык, что даже не замечал. – Скажу тебе по правде: на самом деле им приходится прилагать массу усилий, чтобы его не выращивать! Он прорастает повсюду, даже в цветочных горшках, сколько с ним ни борись. Они все пытаются его раздавать. Но мы его не едим, и даже рабочие к нему не притрагиваются. Я слышал, теперь им кормят заключенных.

Я содрогнулся. Вкус этой дряни до сих пор стоял у меня во рту. Я подумал о тюрьме под железнодорожными путями, о ниплинге на завтрак, на обед и на ужин, и мне действительно стало очень не по себе.

– Как вы думаете, что мне делать? – спросил я. – Вы сказали, что мне надо на одиннадцатый уровень, но теперь, после гудка, меня сразу арестуют!

– Так у тебя же еще полчаса в запасе! – сказала женщина с гноящейся рукой.

Старик снова хихикнул.

– А, тебе этого не сказали, верно? Да, в Общественных Работах любят запугивать людей! Но ты удивишься, как много поднадзорных задерживается на лестницах, возвращаясь в свои работные дома! Я знаю кое-кого, кто застревал аж до самого утра!

Он на миг приподнял голову. Кажется, он даже подмигнул, но наверняка сказать трудно: это был тот глаз, что закрыт наростом.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Спасибо, что сказали.

– Пожалуйста, – ответил старик. – Но прежде чем ты убежишь, нельзя ли нам спросить у тебя одну вещь – мне, моим сыновьям и дочерям?

Он вытянул вперед руку с иголкой и, о чудо, на миг перестал шить: он указывал еще на шестерых людей, сидевших вокруг зеленой вышивки, в том числе на женщину с гноящейся рукой.

– Конечно! – сказал я. – Спрашивайте.

Я думал, он спросит, что я тут делаю. Говорю же вам, я ужасно эгоцентричный. Но он спросил:

– Вот этот большой квадрат, что мы сейчас вышиваем, – это мой новый замысел. Он, конечно, еще не окончен, но все-таки посмотри на него. Представь себе, что ты очень богатый человек, и скажи мне, согласился бы ты заплатить за него много денег и почему.

На самом деле я и вправду богатый человек. Даже очень богатый. Но мне было неудобно это говорить, и потом, наверное, старик бы мне все равно не поверил. Я посмотрел на квадрат. На самом деле я исподтишка любовался им, еще когда солнце не село. А теперь, в свете фонарей, он сделался как живой: зеленые с золотом извивы как будто двигались и росли на глазах. На нем еще оставались белые участки, которые мастера не успели покрыть вышивкой, но основной замысел был уже ясен. Он был сказочно красив.

– Это сказочно красиво! – сказал я им. – Я бы заплатил за это большие деньги. Это одна из самых прекрасных вещей, которые я видел в своей жизни.

Мне пришло в голову, что эта вещь, наверное, понравилась бы папе. Он давно уже поговаривал о том, как хорошо было бы украсить чем-нибудь стены его кабинета. Он говорил, ему надоело пялиться на голые стенки. Если бы можно было придумать, как заплатить за эту вещь и как переправить ее отсюда к нам домой, я бы сразу же оставил заказ.

Старик сказал:

– Так вот о чем мы хотели спросить. Если бы ты был богат и купил эту вещь, что бы ты с ней сделал?

– На стену бы повесил, – сказал я. – Чтобы на нее можно было любоваться. И она бы становилась другой каждый раз, как на нее взглянешь, – я это знаю.

Старик в восторге хлопнул себя по колену.

– Вот, видали? – воскликнул он.

Очевидно, из-за этой его новой идеи в семье было немало споров. Все, кто трудился над узором, взглянули на меня и просияли. У них явно отлегло от сердца.

– Ну что ж, приятно знать, что мы трудимся не впустую, – сказала женщина с гноящейся рукой. – Жаль было думать, что его порежут на куски, чтобы сшить одежду.

Потом она окликнула самую маленькую из ребятни, болтавшейся вокруг меня.

– Сибби, спустись вниз и скажи ему, когда на четырнадцатом уровне никого поблизости не будет. Только будь осторожна. Не хочу, чтобы тебя отправили на фабрику.

Благодаря этому все стало гораздо проще. Я помахал вышивальщикам на прощание и спустился следом за Сибби по скользкой лестнице до поворота. Когда она махнула рукой, показывая, что путь свободен, я скатился вниз по лестнице, пересек асфальтированный пол четырнадцатого уровня и помчался вниз, перемахивая через груды мусора на следующей лестнице.

Ниже четырнадцатого уровня на лестницах было довольно много народу, и чем ниже, тем больше. Почти с каждого уровня, на котором я оказывался, слышались голоса, шаги и громкая музыка. Да, мне сказали правду: люди здесь предпочитали вести ночной образ жизни. Думаю, безопаснее было вообще не выходить на солнце, даже на нижних уровнях.

Когда я впервые очутился в толпе, в районе уровня «Секс – наркотики», я изрядно перепугался. Однако я заметил, что на лестницах не видно ни одного полицейского. На их месте я бы только и делал, что патрулировал лестницы, но, по-видимому, в их кучерявых желтых сапогах это было не так-то просто. Так что я сделал морду кирпичом – типа: «Я никто, звать никак, иду по делу», – и побежал дальше. Никто на меня внимания не обратил.

Добравшись до таблички «Молитвенный дом», я сделался осторожнее. Оттуда доносилось тягучее монотонное пение, от которого у меня защипало в носу. «Тут занимаются магией, – подумал я. – Видимо, официально дозволенной магией. Надо быть осмотрительнее». Все равно у меня уже ныли колени. Последние уровни я миновал очень степенно и еще замедлил шаг, когда подходил к одиннадцатому. Это было несложно. Последняя лестница буквально кишела народом. Я медленно продвигался вперед, прижимаясь спиной к стене и глядя поверх голов на арку, ведущую на одиннадцатый уровень.

Вскоре я увидел пару полицейских, которые прошли мимо арки, разрезая толпу, как нож масло. Хорошо! Я знал, что обратно они пройдут не раньше чем минут через пять. Я ускорил шаг и выбежал из-под массивной арки, направляясь туда, откуда я шел, когда подумал, что вижу Романова. Я все еще не понимал, как я мог так ошибиться.

В галерее было действительно оживленно. Люди смеялись, болтали, бродили взад-вперед, слушали небольшой оркестрик, аплодировали и заходили в ярко освещенные магазины. В некоторых магазинах все еще торговали вышитыми тканями. Я увидел узоры, точь-в-точь как те, которые вышивали при мне на пятнадцатом уровне. Но некоторые из магазинов, похоже, превратились в танцзалы или питейные заведения, и мне стоило немалого труда опознать тот, возле которого я появился. Я вычислил, что он был почти напротив одного из подъемников, и в конце концов убедился, что это должно быть то место, где сейчас люди сидели за столами, разливая напитки из больших замысловатых чайников и заедая их пирожными.

Я принялся искать тропу, ведущую как бы в сторону от всего этого. И тропа действительно была тут: темная, крутая и каменистая, слабо поблескивающая от дождя. Переменился только магазин. Я шмыгнул на эту тропу, как крыса в водосток.

В следующую секунду я оказался в кромешной тьме, посреди камней. Я остановился, прокручивая в памяти последние секунды перед тем, как я шмыгнул на тропу. Мне показалось, что на меня смотрели знакомые лица. Среди этих людей определенно была госпожа Джослин, только вечером она переоделась из розового с сиреневым в бежевое с ядовито-зеленым. А другой был мужчина в костюме, расшитом как цветочная клумба. У мужчины были огромные пушистые усы, и мне показалось, что это Важный, переодевшийся в обычный костюм – если можно назвать обычным костюмом ходячую клумбу георгинов. И еще один, остролицый малый примерно моего возраста. Я подумал, что это вполне мог быть старший сын мастера молитв.

Но они остались в этом безумном городе, а я был тут, на тропе. Я на ощупь пробрался к левой стене и пошел вперед, ведя рукой по неровной мокрой скале, пока не вышел к утесу у развилки. И там я свернул на правую тропу, ощущая себя победителем.

Ну или почти победителем.

Было сыро и темно, хоть глаз выколи, а я, как ни старался, больше не мог разжечь голубой огонек. Пьяница ведь просто передал его мне, и все. А зажигать его самостоятельно так и не научил. Я пробирался вперед, и торжество мое мало-помалу угасало. Мне еще оставалось помочь двоим людям, прежде чем я сумею куда-нибудь попасть. Как только я об этом вспомнил, то почувствовал себя по-настоящему усталым. Я уже готов был лечь прямо на мокрые камни и уснуть. Единственное, что меня остановило, это отчетливое ощущение, что если я тут усну, то больше уже не встану. Из темноты снова слышались шорохи и хлопанья. Теперь мне казалось, что это голодные шорохи и хлопанья.

Я попытался запеть, как это делал пьяница. Но голос мой звучал испуганно и неуверенно. Так что я попытался подумать о чем-нибудь другом. Я стал думать о Лоджия-Сити. Что за идиотская идея: селить людей, которые занимаются вышивкой, на самой вершине утеса, где их убьет солнце! Ведь если они все перемрут, чем тогда станут торговать эти магазины? Я был очень рад, что Романов дает им заклинания, защищающие от солнца. Это доказывало, что он человек хороший и я не зря его ищу.