Старший оборотень по особо важным делам - Максим Есаулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голицын молча вошел, заперся, из шкафчика с посудой достал салфетки. Подал их Татьяне, она, не глядя, взяла и стала вытирать лицо. Рыдания прекратились, как по команде. Голицын подумал: что ни говори, а держать себя в руках она умеет.
Когда она заговорила, голос почти не дрожал:
- Что за идиотское дело? Я что, должна быть крайняя во всем этом дерьме? Я просто старая, усталая баба!
Голицын быстро оглядел разложенные на столе документы. Незаконченный допрос Скрябина, объяснения жильцов дома, во дворе которого взорвалась машина, милицейские рапорта. Что ж, теперь понятно, в чем дело!
- Танюха, не греши на себя, - сказал Голицын беззаботно. - Ты еще в самом соку, тебе на панель можно. От клиентов отбоя не будет. Особенно, если ты выйдешь, как сейчас, в форме.
Кожурина замерла, потом рассмеялась сквозь слезы:
- Спасибо, Юра! Умеешь ты нужные слова подобрать.
- Ага, эт-то точно. Мне Геворкян, помнишь такого? - так и сказал: «Умеешь ты найти слова, начальник. Так и быть, покажу, где тещу зарыл».
Кожурина бросила использованную салфетку, взяла новую:
- Отвернись, у меня нос распух.
- Тебе идет. Если ноги красивые, то любой нос сгодится.
- Все, достаточно. Тебе в реанимации надо работать.
- А что, и пойду. Когда отсюда выгонят.
- Нас всех гнать пора. Ничего от профессии не осталось, одни интриги.
- Жизнь сама по себе - сплошная интрига. Я, например, вот не знаю, допила ты коньяк, который тебе Борисов подарил, или нет?
- Салфетки взял, а коньяк не заметил? Или ты это так, из вежливости спрашиваешь?
- Из вежливости. Остатки хорошего воспитания, их даже наша работа не сумела убить. - Голицын достал из шкафчика два стакана, коньяк - в бутылке оставалось около половины, пакетик с фисташками. Высыпал орешки прямо на стол, подстелив чистый бланк.
- У меня, кажется, один бутербродик подсохший имеется, - наливая коньяк, сказал Юра. - Могу сбегать.
- Не надо… Знаешь, Арнаутов ведь уговаривал меня его задержать. Если бы я это сделала, он бы живым остался.
- Ты это про Соловьева? Может, это и не изменило бы ничего. От судьбы не уйдешь. И не спрячешься, даже в камере.
Голицын поднял стакан, подержал его с таким видом, будто мысленно произнес поминальный тост, и молча выпил.
* * *
Сидя в машине на Стрелке Васильевского острова, Шилов выкурил несколько сигарет. Вышел, прошелся по Дворцовому мосту. Облокотился на перила. Опять закурил.
Успев уйти из квартиры, он со стороны видел, как приехали уэсбэшники и убоповцы из арнаутовского отдела. Семь человек на двух машинах; куда столько, лучше бы делом занялись! Даже на улице было слышно, как они с треском вынесли дверь квартиры. Потом в двух окнах загорелся свет, на занавесках замелькали тени. Искали, видимо, очень дотошно: Шилов наблюдал полчаса, и за это время суета в маленькой квартире не стихла.
Отъехав подальше, с уличного таксофона Шилов дозвонился Иванычу и узнал новости. И про бойню у квартиры Егорова, и про Серегу.
- Пашка жив, - сказал Карташов, - но пока без сознания.
- Он мог видеть киллеров…
- Не факт. Я был на месте, прикинул, что к чему. Не факт, что он их видел. Но соседка якобы описала тебя и Егорова.
- Наши фотографии ей показывали?
- Я думаю, Арнаутов как раз сейчас этим занят. Не удивлюсь, если она тебя опознает. Ты меня понимаешь?
- Я тоже не удивлюсь…
- Что думаешь делать?
- Не знаю, Иваныч. Честно - не знаю. Слишком все… Слишком хреново!
- Держись!
- Куда деваться?
Шилов доехал до Дворцового моста, и теперь стоял, глядя на темную воду, в которой отражались огни большого города. Мимо проносились машины, шли люди. Шилов не видел ни одного грустного или озабоченного лица. Все улыбались, громко разговаривали. Все куда-то спешили. На них не объявляли охоту, у них не убивали друзей, никто их не предавал.
Никто не обращал на Романа внимания, как будто он стал невидимым.
Бросив в воду окурок, он потянулся за очередной сигаретой. Выругался, пробормотал:
- Рыжий! - и заторопился к машине.
…Он остановился за квартал от дома Соловьева и прошел пешком. Встал в темноте, присмотрелся. Из двух «уэсбэшных» машин у подъезда осталась только одна.
В обоих окнах квартиры горел свет, но пока Шилов стоял и смотрел, люстру в комнате погасили, осталось только голубое мерцание телевизора.
Сколько человек в хате? Не попробуешь - не узнаешь. С комфортом устроились, сволочи…
Шилов прокрался в подъезд, стал подниматься.
Наверху скрипнула дверь, раздались голоса.
Шилов бесшумно встал в темный угол под лестницей.
Спускались двое. Они громко разговаривали, не опасаясь, что их могут подслушать. По голосу Роман опознал одного: старший опер из УСБ, когда-то работал в Красносельском РУВД. Раздолбай еще тот. Его напарник говорил:
- Засада в доме покойника - плохая примета.
А тот отмахнулся:
- Да какая засада? Никто не придет. Леха просто с женой полаялся, не хочет домой. А тут жратва в холодильнике. Не пропадать же добру! Вот, помню, мы в Гатчине у одного цыгана сидели…
Разговаривая, уэсбэшники прошли мимо Шилова. Он дождался, когда с улицы донесется звук отъехавшей машины, и поднялся на этаж.
Дверь квартиры Сереги, выбитая при обыске, была кое-как восстановлена. Шилов примерился: если ногой дать по замку, она снова вылетит. В квартире один человек, настроившийся посмотреть телевизор и не дать пропасть добру из холодильника. Так что можно ввалиться к нему без приглашения…
Перочинным ножом Шилов справился с замочком распределительного щита в стене лестничной клетки, и отключил в квартире свет. Достал пистолет, встал около двери.
Из коридора донеслись шаги. Человек шел быстро, но неуверенно. В темноте задел что-то ногой, выругался. Открыл дверь, подсвечивая себе зажигалкой.
Шилов приставил «беретту» к его голове.
Мужчина замер с перекошенным лицом. Пламя зажигалки задрожало.
- Тихо-тихо-тихо, - свободной рукой Шилов выдернул из его «наплечки» «макарова», положил себе в карман плаща. - Кто еще с тобой, Леха?
- Ник… Никого.
- Мне терять нечего, дернешься - грохну. С кем тогда твоя жена станет лаяться? Понял?
- Я… Не…
Шилов сильнее вдавил ствол «беретты» в висок уэсбэшника.
- Понял, - выдохнул тот.
- Видишь щит? Спокойненько, без лишних движений, включаешь свет. И заходишь обратно. Все понял? Давай!
Уэсбэшник выполнил приказ, и потом медленно, с поднятыми руками, попятился в квартиру.
Шилов шел за ним, упираясь пистолетом в живот. Прошли в комнату. По пути Шилов проверил ванную, туалет, кухню. Как и ожидалось - никого. Но и Рыжего что-то не видно.
В комнате Шилов отобрал у Лехи наручники, усадил на стул, сковал за спиной руки.
- Рыжий! Рыжий! Кис-кис-кис! Рыжий! Где кот?
- Правду про тебя говорят, что ты псих, - напряженно сказал уэсбэшник, наблюдая, как Шилов осматривает квартиру.
- Где кот?
- Зажарил, блин! Откуда я знаю, где твой кот?
Шилов приставил «беретту» ко лбу Лехи:
- Дверь на лестницу держали открытой?
Желание шутить у Лехи пропало. Облизав губы, он извиняющимся тоном сказал:
- Ну, конечно. Люди ходили туда-сюда…
Шилов вышел на площадку, позвал кота там:
- Рыжий! Рыжий! - и уже хотел вернуться в квартиру, когда Рыжий, прыгая через ступени, сбежал с верхнего этажа.
Шилов подхватил его на руки:
- Рыжий, падла лохматая… Извини, забыл про тебя, замотался.
Кот требовательно мяукнул.
- Есть хочешь? Сейчас мы тебя накормим.
Шилов заглянул в холодильник: от кошачьей еды там осталась пустая тарелка. Он прошел в комнату, посмотрел на Леху:
- Где его колбаса?
Уэсбэшник попытался сделать непонимающее лицо, но не выдержал, стрельнул взглядом на стол. Среди груды книг, журналов и каких-то бумаг там стояло блюдце с колбасными шкурками и недоеденной коркой хлеба.
- Убью, крыса, - пообещал Шилов, чувствуя прилив такой злости, что потемнело в глазах.
Леха заерзал, пытаясь вместе со стулом отодвинуться от Романа.
Шилов медленно выдохнул. Хотел что-то сказать. Не сказал, покачал головой, пошел к выходу. На пороге комнаты остановился:
- Нашли что-нибудь?
- Где?
- В… Здесь нашли что-нибудь?
- Не, - Леха помотал головой. - Да мы и не искали особенно. Он же свой, мент!
Роман окинул взглядом царящий в комнате беспорядок, вздохнул и вышел.
* * *
- Проснитесь, уже девять часов.
- Что?
Стаса разбудила санитарка.
Он спал на продавленном диванчике в коридоре больницы. В реанимацию его, конечно, не пустили, но здесь место нашли. И даже напоили чаем с пирожками, когда он заявился сюда после допроса в прокуратуре.
Скрябин сел, растер лицо, прогоняя остатки сна. Санитарка продолжала стоять рядом, глядя на него с жалостью.