Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

он имел рельефные плечи, короткие связки и крепкие, очень мускулистые бедра и ягодицы. Длинный плоский торс – по словам Никиты Долгушина, «типичный для телосложения восточного татарина» – придавал его фигуре стройность и даже «особую элегантность». Маленькие и широкие ступни были очень гибкими, а ноги, хоть и обладали хорошей пластичностью и выворотностью, были коротковаты в сравнении с вытянутым торсом. Рудольф прекрасно понимал, что не обладал природными данными, координацией и воздушной легкостью Юрия Соловьева – его единственного соперника в училище. Светлокудрый Соловьев с круглым плоским лицом, нежными голубыми глазами, мускулистыми бедрами и икрами ног являл собой, по мнению одного из соучеников, «образчик типичного русского крестьянского парня». Он настолько легко преодолевал законы гравитации, что его танец сравнивали с полетом Гагарина. Рудольф и завидовал, и восхищался прыжками, чеканной фразировкой и виртуозностью вращений Юрия. Хотя Соловьев занимался не у Пушкина, а у Бориса Шаврова, Рудольф видел его на репетициях школьных концертов. Ненавидеть Соловьева с его ангельской натурой было невозможно, и обоих танцовщиков связал дух товарищества. Мения Мартинес вспоминала: «Они прекрасно ладили друг с другом, и все же Рудик ревновал, потому что Соловьев считался в училище фаворитом. Все педагоги отмечали чистоту его танца. И только Пушкин говорил: “Все так, но у Нуреева талант и темперамент совершенно неординарные”. Нуреев был полной противоположностью Соловьеву, ураганом на сцене. Он часто мне повторял: “Ну почему Юрию Соловьеву все, а мне ничего?” А я пыталась ему объяснить: “Ты должен танцевать гораздо спокойнее”».

Мужскому танцу в то время были присущи солидность и основательность, «большие, медленные плие», по словам бывшей звезды Большого театра и современника Нуреева, Владимира Васильева, воплощавшего в своем танце именно такой стиль. А Рудольф стремился к легкости, быстроте, парению в воздухе. Стараясь визуально удлинить свои ноги и силуэт, он упорно отрабатывал подъемы на высокие полупальцы, чего в России тогда не делал никто из танцовщиков-мужчин.

И хотя растяжки были прерогативой балерины, а не ее партнера, Рудольф успешно состязался с самыми гибкими девушками в училище. Его естественная выворотность и эластичность мышц, редкие для танцовщика-мужчины, были просто поразительны при таком «позднем старте».

«Однажды подошел и мой черед, – вспоминала одноклассница Елена Чернышева. – Я рослая и могла поднять ногу очень высоко. Победа надо мной сулила Рудольфу чемпионство. Мы соревновались, опираясь о старую железную печку, стоявшую посреди зала. Подняли ноги под углом 180°. И тут Рудольф меня окликнул по имени. Я повернулась, нога опустилась, а он закричал: «Ага! Я победил, победил!»

При работе над па-де-де и на репетициях концертов (единственное время, когда учащиеся обоих полов танцевали вместе), Рудольф проявлял к своей партнерше не меньшую требовательность, чем к самому себе. Любая танцовщица, не готовая пойти ему навстречу, рисковала лишиться опоры. Как-то раз Рудольф надумал потренировать до урока рискованную поддержку из «Баядерки» и… уронил заартачившуюся юную балерину. Ученикам не разрешалось отрабатывать поддержки в отсутствие педагога, но Рудольф отказался признать свою вину. «Она должна была мне помочь, но не помогла, – заявил он. – Я не собираюсь ее таскать».

Более стойкой партнершей оказалась Алла Сизова. Гибкая и талантливая, с приятной, красивой внешностью, чем-то напоминавшей Ингрид Бергман, Алла была звездой класса. За необыкновенно легкий парящий прыжок, длинные ноги и выразительный танец ее впоследствии прозвали «летающей Сизовой». На ежегодном итоговом концерте в июне 1957 года Нурееву и Сизовой предстояло танцевать па-де-де Дианы и Актеона из балета «Эсмеральда». Готовиться к нему они начали за несколько месяцев – под контролем Рудольфа. Сизова жила тогда у своей преподавательницы Натальи Камковой. И Рудольф каждый вечер приходил туда слушать музыкальные пластинки на проигрывателе. Ему не очень нравилась Сизова – он находил ее холодной и скучной. (Так, во всяком случае, он говорил Мении.) И всеми способами норовил утвердить свое главенство в их дуэте. «Не забывай, – предупреждал Аллу Нуреев, – твой народ двести лет жил под игом татар».

Вариация Актеона уже вошла в «репертуар» Рудольфа. Теперь ему нужно было станцевать все па-де-де с Дианой. Это па-де-де требует четкого взаимодействия партнеров; технически сложное, оно включает вращения по диагонали с приземлением на одно колено (когда Актеон уклоняется от охотничьих стрел Дианы)[66]. Несмотря на опасения Рудольфа, их выступление на концерте ознаменовало начало многообещающего партнерства.

* * *

В свой третий, завершающий, год в ЛХУ Рудольф разучил все значительные мужские вариации, построенные по канонам классического балета. Большинство из них создал еще Петипа, балеты которого преобладали в репертуаре Кировского театра, как и в Императорской Мариинке.

Выпускники училища пользовались привилегией репетировать в залах на пятом этаже Кировского, где пол имел такой же уклон, как и сцена театра. Не менее важным было и то, что Рудольф танцевал перед публикой в самом Кировском! Такой чести удостаивались только лучшие выпускники. Начал он с партии Принца в адажио из второго акта «Лебединого озера». Затем – в восьми представлениях «Щелкунчика». Но спектакли, которые обеспечили ему «путевку в жизнь» (и о которых говорят до сих пор), состоялись не в Ленинграде, а в Москве, в апреле 1958 года. В столице каждую весну проводились показательные концерты с участием лучших учеников балетных школ со всей страны. Многовековое соперничество Москвы с Ленинградом – как, впрочем, и Большого театра с Кировским – разворачивалось и на сцене Концертного зала им. Чайковского. В каждом городе утвердился свой особый стиль танца, у которого имелись свои приверженцы. Москва гордилась танцевальным атлетизмом и бравурностью, Ленинград считал такой стиль чрезмерно напыщенным и чванливым. Ленинградские танцовщики демонстрировали бесподобный лиризм, изящество и утонченность, Москва укоряла их в холодном академизме. Но, как любили напоминать москвичам ленинградцы, некоторые звезды Большого театра, включая саму Уланову, поначалу блистали на сцене Кировского. И, по свидетельству Панова, именно Ленинград, как колыбель русского балета, «все еще считался конечным арбитром вкуса. Но, когда столицу после революции перенесли, в Москву переехали министры, стали приезжать зарубежные гости – и тем и другим надо было что-то показывать. А поскольку балет оставался для властей «демонстрационным образцом», престиж Кировского, каким бы блистательным он ни был, оказался подорван. Сталин ходил в Большой, а значит, и деньги шли туда же».

В числе юных танцовщиков, которых отобрали представлять ленинградскую школу, помимо Нуреева были Алла Сизова, Маргарита Алфимова, Юрий Соловьев и подававшая большие надежды ученица восьмого класса Наталия Макарова, которая в паре с Соловьевым танцевала па-де-де «Принцесса Флорина и Голубая птица» из балета «Спящая красавица». Для Соловьева эта роль стала коронной. Москва выставила своих звездных кандидатов – Владимира Васильева