Время побежденных - Мария Семеновна Галина

— Куда мы едем? — спросил Карс.

— Нужно навестить одного человека.

Я взглянул на часы: ровно полдень. У меня в распоряжении оставалось одиннадцать часов тридцать минут. И за это время я должен был сделать невозможное.

Машина остановилась на въезде в порт. Тут было тихо — портовые постройки выступали из тумана, точно какие-то доисторические мегалиты, вокруг не было ни единой живой души.

Я открыл дверцу и поднял воротник куртки.

Поганая погода, поганая жизнь…

— Подожди меня в машине, — сказал я Карсу.

— А ты куда?

— Я же сказал, проведаю кое-кого. Но тебя он не впустит. Он не любит чужаков. Если что — стреляй, не задавая вопросов. Хватит с нас наездов.

Я вышел из машины и, обходя лужи с гниющими отбросами и радужными пятнами нефти, тронулся знакомым маршрутом мимо бараков, мимо старого заколоченного склада и каких-то ржавых контейнеров, которые стояли тут, сколько я себя помню.

Наконец я остановился у давешнего одноэтажного здания со слепыми заколоченными окнами. Снаружи казалось, что оно вымерло точно так же, как все остальное здесь, но тайная жизнь внутри продолжалась. Дверь щелкнула, пропуская меня, и я оказался все в том же полутемном зале, опутанном проводами.

— Привет! — сказал Стамп.

Казалось, что за то время, что мы с ним не виделись, он так и не покидал своего механизированного кресла.

— Зачем пожаловал?

Тут царила адская жара — скрюченные конечности Стампа нуждались в тепле. Я с удовольствием стащил с себя куртку и бросил ее в угол.

Он ждал…

— Стамп, — сказал я, — мы ведь давно с тобой работаем. Я вроде тебя никогда не подводил. И ты меня — тоже.

Он, усмехаясь, смотрел на меня из темного угла, и в глубине сознания у меня промелькнула шальная мысль: а что, если ему и вправду все известно?

— К чему все эти прелюдии, инспектор, — спросил наконец он, — что-нибудь стряслось?

Секунду я молчал, обдумывая свои дальнейшие шаги. Он был непредсказуем. Я никогда не знал, чем его на самом деле можно пронять. И почему он со мной работает — из любопытства? Из странного чувства противоречия? Просто из-за денег?

Наконец я сказал:

— Либо ты ничего не знаешь, и тогда рассказывать бесполезно. Либо ты все знаешь, и тогда рассказывать тоже незачем. Поэтому я задам тебе всего один вопрос. Всего один. Откуда звонили?

Он моргнул и внимательно поглядел на меня. Казалось, он колеблется, но что-то оно очень затянулось, это его колебание, и сердце у меня безнадежно сжалось.

Нет, не знает…

Наконец он заговорил, и его тихий голос потряс меня, точно удар грома.

— Из Башни Розенкранца.

Вот сукин сын! Чувство благодарности боролось во мне с желанием свернуть ему шею.

— Так, значит, ты следил за всеми переговорами? — глупо спросил я.

Он пожал плечами.

— Выходит, что так.

— Может, это ты и стоишь за всем?

Он оскалился и стал похож на горгулью с собора Парижской Богоматери.

— Никоим образом. Зачем это мне? Невыгодное дело.

— Но знаешь, кто за этим стоит?

— Я сказал тебе все, что тебе может пригодиться. Остальное — не важно.

Было ясно, что впрямую больше из него ничего не вытянуть. Я попробовал зайти с другой стороны.

— Невыгодное? То есть ты хочешь сказать, что на этом нельзя нажиться? Эти бумаги ничего не стоят?

— Миллионы. Или ничего. Или всего-навсего несколько человеческих жизней. Это уж зависит…

— От чего?

— Да просто как повернется.

На какое-то время я вновь заколебался, но больше мне положиться было не на кого. В странное я попал положение, ничего не скажешь!

— Эти бумаги… у меня их нет, Стамп, — я посмотрел ему прямо в глаза.

Он спокойно сказал:

— Знаю.

— Знаешь?

— Я же не принадлежу к тем идиотам, которые носятся за тобой по всему городу почем зря. Я работаю головой, а не кулаками. Если бы они были у тебя, их давно бы уже нашли — при том, сколько сил они на это положили. И учитывая твою клиническую наивность.

— Уверен, архив забрали те же люди, которые убили Берланда.

Он покачал головой.

— А вот я вовсе в этом не уверен. У них ничего нет.

— Почему?

— А кто, как ты думаешь, на тебя охотится?

— Этот тип, Хенрик… Да, верно, он говорил, что Кармайкла убили не его люди. И эту бедную девочку, которую подослали, чтобы она на досуге пошуровала у меня в комнате, — тоже. Я-то думал, он врет.

— А если нет?

Я вздохнул.

— Тогда, значит, есть кто-то еще. Ну и влип же я!

— Это точно, — с удовлетворением подтвердил Стамп.

— Ладно, по крайней мере, я смогу навестить их раньше, чем они того ожидают. Это уже кое-что.

Кресло, чуть слышно жужжа, описало полукруг, и Стамп, подъехав ко мне чуть не вплотную, уставился снизу вверх мне в лицо своими блестящими глазами.

— Конечно, доблестный инспектор! — сказал он насмешливо. — Ловкий, мужественный сотрудник Особого отдела, проникающий в самое сердце вражеского логова, круша все челюсти, которые попадаются ему под руку, уносит на своем плече похищенную злодеями прекрасную даму. Я восхищаюсь вашей энергией, инспектор!

Все-таки, не будь он инвалидом, я бы свернул ему шею.

— Я что, по-твоему, фокусник? Я что, выну эти бумаги, как кролика из шляпы? Где я их возьму? И что тогда будет с Сандрой? Мне же не на что ее менять! Да и то я далеко не уверен, что, если я раздобуду то, что им требуется, они сдержат свое слово!

— Хенрику можно верить, — сухо заметил Стамп.

Я насторожился.

— Ты его знаешь?

— Разумеется. Я знаю всех, кто действует в сфере моего влияния. Это ты бегаешь и стреляешь во все, что движется. Мое оружие — информация. И знаешь, может, это тебя удивит, но это — очень эффективное оружие. Иногда знание может оказаться гораздо убойнее любой штуки, которая с большой скоростью выплевывает кусочки металла. История, которая произошла с тобой, — наглядный тому пример.

— Что они ищут, Стамп? Что им всем нужно?

— Знание. И это вполне объяснимо. Видишь ли, последние полтора века человек слишком озабочен тем, чтобы просто выжить. Он тычется, точно слепой котенок, потому что вокруг него царит мрак. Чудовища, прячущиеся в этой тьме, пугают его… И вдруг вспыхивает свет. И оказывается — представьте себе, инспектор, — вдруг открываются странные вещи. Свет падает на чудовищ — и они исчезают. Или выясняется, что это вовсе не чудовища, а прекрасные, удивительные создания. И наоборот — луч света выхватывает из мрака друзей и