Охота на медведя - Петр Катериничев

— Вы так полгода и молчали?

— Ну. Никому ни гугу. Если б те ребята вашего отца из «Калашникова» посекли или с дороги столкнули — оно бы ясно: бандюки. Они хоть и лютые, а понятные. А то — лазером. Совсем другого разбора гуси.

— Вы догадались, что это был лазер?

— Да, чай, не вовсе сельские, в столице все же таки живем, телевизор смотрим, — с обидой даже отозвался Кузнецов. — Там покажут и не такое.

— И все-таки... почему пришли сейчас?

Кузнецов понуро опустил голову:

— По правде?

— Да.

— Век бы мне у вас не бывать да этих денег не видать. Только — проговорился я. По пьянке.

— Кому?

— Антонине моей, кому ж еще? Не навовсе я пропитый, чтоб об таком в шалмане зряшном разглагольствовать. Жить-то охота. А тут — накатило, да и в себе страх носить полгода сделалось невмоготу. Вот Антонине и открылся. Думал — полегчает. Куда там: баба как взъелась. И козлом, и дебилом, и кем похлеще величать стала. Сказала, у Гриневых сын, вы то есть, богатей. Новый русский. И чтобы я пошел и все рассказал, а за то нам премия выйдет.

Кузнецов снова вздохнул:

— Она и Люське, дочери, не сдержалась, пересказала. И — давай они вдвоем меня пилить, в четыре, значит, руки — только стружка летела. То кричат, то плачут, то поклонами умоляют, то стращают... И — махнул я рукой; чего теперь: то, что знает баба, — знает и свинья. А то, об чем две проведали, — весь свинарник судачить будет. Вместе с коровником. Вот я и пришел. А если честно...

Теперь, когда вам все обсказал, даже легче стало: зачем теперь, если чего, им меня убивать? Ну тем, которые... — Кузнецов снова вздохнул, добавил неуверенно, но искренне:

— Ну и совесть мучила. Все ж человек был родитель ваш, отец, значит, не знал я его совсем, а зла мне не делал, а его — будто хлам бутафорский списали. Не по-христиански это. А мир — лютым совсем стал. И потакать ему совестно, и не потакать страшно: самого убьют. Вот и мечешься, как побитая бездомная дворняга: и к людям хочется, в тепло, и людей боязно. Я так себе думаю: простые люди жизни теперешней страшатся, каждый сам в себе и — не определить, кто какой: все в личинах ходят. Вот как.

— Но вы-то опознать убийц сможете?

— Как это — опознать? — испугался Кузнецов. — Не, если в милицию или прокуратуру какую, так я — ничего не видел и не слышал! Ото всего отопрусь! — Кузнецов посмотрел на плотную пачку долларов тоскливым взглядом. — Зачем мертвому деньги? На том свете все бесплатно: и муки, и радости.

Глава 44

— Но частным образом вы их опознаете?

— Частным? — переспросил визитер, мучительно соображая, что это означает.

Вообще-то, он не, производил впечатления тугодума, но, видимо, все-таки охмелел. — Это как?

— Предположим, по фотографии.

— Не в милиции?

— Нет. Здесь.

— Чего ж не опознать, опознаю. Но не всех троих, того, который старший. И может, еще одного.

— Руководителя точно опознаете?

— Точно. У него родинка на щеке приметная. И — усики.

— Вот как раз родинку и усики и приладить, и убрать — легче легкого.

— А, вспомнил! Какие-никакие координаты этого, старшого, который начальник, в милиции должны быть. Он же ее, гаишников в смысле, и вызвал. Потом вроде еще кто-то приезжал: не знаю, может, из прокуратуры, может, еще откуда: человек все ж погиб. Они данные этого малого должны были зафиксировать? Думаю, у них так положено.

О том, что паспорт может быть фальшивый, как и его обладатель, Олег Кузнецову говорить не стал. Он постарался сосредоточиться на единственном интуитивном ощущении: верит ли он сам свидетелю?

Да.

Олег одним движением подвинул пачку банкнот Кузнецову. Тот ее взял цепко, спросил:

— Настоящие?

— Да. Забирайте. Домой вас отвезут. На машине.

— Да я чего, сам не доберусь?

— Полагаю, это не последняя наша встреча. Так или иначе, я должен буду предъявить вам фото. Да и... Поймите и вы меня: приходит человек с улицы, сплетает историю, получает десять тысяч долларов...

— Вы мне не поверили?! Я ж как на духу...

— Во всем должен быть свой порядок, — жестко перебил его Гринев. Сделал вид, что потянулся забрать деньги...

— Да нет, раз надо, значит, надо. Чего мне скрывать теперь? Нечего, факт.

Только видал я ваши машины: мамонты и носороги! Представьте, такая к нам во двор прикатит, а из нее я — весь из себя! А — бабушки у подъезда? А — молва пойдет?

— Поедете на такси. С вами будет моя секретарша. Она поговорит с вашими домашними, хорошо?

— Ну, раз так... Может, оно и спокойнее. Все-таки деньжищи... Вы ей доверяете?

Вопрос был не праздный. Доверял Олег теперь только себе. И наверное, паре друзей. Если они у него еще остались: времена, как заметил Кузнецов, теперь лютые. Но выбора у Гринева не было. Охранникам от Борзова, как и водителю, он доверял еще меньше. Вернее, совсем не доверял.

— А можно моя Антонина с нами поедет?

— Антонина?

— Ну да. Она в скверике, что здесь через два дома, битых два часа дожидается. Переживает, значит. А вдруг со мною чего?.. Всяко ведь могло статься, риск, то-се... Олег только усмехнулся.

— Да нет, вы не подумайте, что я на вас грешу... В жизни, понятное дело, разное случается, а только... Что я, человека от урода дрянного уже не отличу?

Которому своего родителя прибрать — как с апельсина кожуру обчистить! Я по телевизору смотрел: один пацанчик свою маманьку в лес завел за грибами и — тюк обухом по темечку. Там и закопал. Свет она ему, вишь ты, застила, жить мешала, сволоте... А вообще... Что растишь, то и вырастает.

Кузнецов бросил взгляд на Гринева, покраснел:

— Вы только на себя что не подумайте... Не, это мне Антонина моя не шибко доверяет. Говорит, деньги получишь, еще назюзюкаешься где... Вот и дожидается.

— Хорошо. Захватите жену. Олег нажал кнопку селектора:

— Аня, зайдите.

Секретарша появилась через минуту. Олег прошел с ней в комнату отдыха, сжато и скупо пересказал всю историю и попросил съездить с Кузнецовым, убедиться, что детали его рассказа о семье соответствуют действительности.

Значит, и в основном не налгал.

— Да, и вот еще что... — Олег написал на листочке адрес, вынул из стола несколько пачек долларов, сказал:

— Это автостоянка. И магазин по совместительству. Старье. Хозяина зовут Леонид Ильич.

— Как?

— Леонид Ильич. Брежневу не родственник и даже не однофамилец. Скажи ему, что от меня. Отдашь деньги. Мне нужна машина, наша, неприметная, в идеальном техническом состоянии, но выглядеть должна как «ношеная». И — неприметная. Где оставить, он знает. Что оставить в бардачке, тоже знает. Ключи под ковриком.

Все.

— Но вы дали слишком много денег.

— Чего-чего, а денег никогда не слишком. Три пачки передашь ему, пусть тоже оставит в машине. Оставшиеся две спрячь сама, где знаешь. Может, пригодятся, если что.

— Если — что?

Олег улыбнулся искренне:

— Я сейчас как путник. А в дороге всякое случается. Если случится что-то... неординарное, деньги твои.

— Олег, я...

— Все. Давай работать, а?

— Олег Федорович, можно мне спросить?

— Это важно?

— Да.

— Почему ты... почему вы мне доверяете?

Олег помолчал, ответил:

— Больше некому.

Девушка внимательно посмотрела на него, лицо ее посерьезнело.

— Я не подведу, Олег.

— Я верю.

— С вами все будет хорошо, правда? — спросила она Гринева.

— С «тобой», — поправил он.

— С тобой.

— Пойдем, я вас проведу. Из кабинета есть выход на черную лестницу.

— Я не знала. На случай пожара?

— Да. Сейчас как раз такой случай.

Глава 45

Олег остался один. «Справлюсь». Легко сказать. Он стиснул зубы, закурил.

Больше всего ему хотелось плакать. Сейчас нельзя. Потом. Он улыбнулся, но совсем горько. Люди так часто и так много откладывают «на потом», что это не поместилось бы и в две жизни. А впрочем... Главное для мужика — его семья и его дело. Семьи нет, а дело... Его нужно делать сейчас. Потому что то, чего не сделаешь сейчас, не сделаешь уже никогда. Мир изменится. Как и ты сам.

До сегодняшнего утра его мир был прост и понятен, теперь... Все. Эмоции — тоже потом. Теперь — думать.

Его отца убили. Убийцы были хорошо подготовлены и экипированы. Отца устранили, умело выдав это за несчастный случай. Мама... Мама просто ушла вслед за ним. В ту же ночь. Как только узнала. Сердце. Наверное, она просто хотела снова быть рядом с ним. Как была всегда.

Гринев помотал головой. Нет, без эмоций не получается. А что получается?

То, что он совершенно не знал своего отца. Чем он занимался последние двенадцать лет? Чем занимался раньше? Где искать причину его убийства? В прошлом? Или — в настоящем?

Олег снова закрыл глаза; ему вспомнилась поминальная трапеза, подруги мамы — с красными веками; он сам, облаченный в черный пуловер и в черном галстуке.

Сослуживцы отца...

— ...Если будет что-нибудь нужно... Я сейчас консультирую некоторые корпорации, в приватном, так сказать, порядке... — Небольшого роста, сухонький седовласый Феликс Эдгарович Тамп, действительный член-корреспондент академии, доктор экономики и права...