Равновесие страха - Чингиз Абдуллаев

– И вы опять ничего не поняли?

– Понял. Бицуев был их стукачом. Как я сразу не догадался.

– Ничего вы не поняли, – поморщился Маляров. – Дело в том, что подполковник Бицуев уже восемь лет работает агентом, внедренным в преступную среду. Чтобы вывести его на Бразильца, его даже сажали в одну колонию с Вагановым, а потом имитировали побег с убийством конвоира.

Я сидел оглушенный. Конечно, офицер полиции. Конечно, Бицуев не был обычным бандитом. Иначе он бы взял и один миллион долларов. Но он не мог брать деньги и заваливать операцию, на которую ушли восемь лет его жизни. Он был офицером и выполнял свой долг, а я, дурак, и не догадался. И поэтому он так спокойно и нагло улыбался, очевидно, уже зная, что помощь идет.

– У него был специальный сигнал о помощи, вмонтированный в его запонки, – пояснил Маляров, словно прочитав мои мысли, – но кто-то раздавил этот передатчик, и офицеры немного опоздали.

Я вспомнил, как меня удивили запонки и как я их сам раздавил. Все вставало на свои места.

– Они никогда бы не пошли на обмен информацией, если бы не необходимость, – продолжал Маляров. – Мы договорились, что в их отделе о вас будут знать только генерал Белобородов и подполковник Головко, хотя он по-прежнему на вас зол. А у нас соответственно тоже два человека, один из которых перед вами.

– Почему он мне ничего не сказал? – печально спросил я. – Мы ведь могли его забить до смерти.

– А ваши люди и так забили его почти до смерти. Сломали четыре ребра, нос, выбили несколько зубов, рассекли бровь, сильно повредили почки. В общем, сделали все, что смогли. Хотя, с другой стороны, обеспечили ему твердое алиби на всю жизнь. Теперь он может не опасаться никаких проверок после такой обработки. Ведь никто даже не подумает, что тридцать четвертый отдел разрешил так отдубасить их офицера. По большому счету, он должен быть даже вам благодарен.

– Как он сейчас?

– Лежит в реанимации под охраной сразу троих боевиков Бразильца, которые круглосуточно там дежурят.

– Жаль. Я бы хотел с ним встретиться.

– Только этого не хватает. Зачем вам это нужно?

– Поговорить. Извиниться. И вообще пожать ему руку. Настоящий мужчина. Молчал, когда его избивали. Честно говоря, я в своей жизни таких мало встречал. Как жаль, что я не знал об этом раньше.

– Очень надеюсь, что вы навсегда забудете все, что я вам рассказал. Единственная просьба – больше не применять подобных методов по отношению именно к Бицуеву.

– Он знает про меня?

– Пока нет. Но его предупредят, чтобы вы друг друга не убили при встрече. Иначе будет обидно. Вас обоих с большим трудом внедряли в эти организации. У вас стаж около десяти лет, у него больше восьми. Но в общем все примерно одинаково.

– Только я не подполковник, – усмехнулся я.

– И не нужно, иначе нам пришлось бы заводить слишком большую канцелярию для вашего оформления.

– Ясно. Но я могу зайти к Ирине Хаусман?

– Ни в коем случае. Ее муж тоже поставил охрану, хотя она все равно в коме и не приходит в себя уже третьи сутки. Врачи надеются на лучшее, но пока ничего нельзя сказать...

– У меня есть еще вопрос, – не очень смело сказал я.

– Какой именно?

– Где похоронили Виолетту Максимовну? Я хотел бы положить цветы на ее могилу.

– Это тоже делать нецелесообразно, чтобы не привлекать к ней ненужного внимания.

– Внимание ей уже не повредит, – возразил я, – она погибла, защитив меня от пули. И ничего в этом нет необычного, даже такая сволочь, как я, может пойти на кладбище и положить цветы на могилу женщины, которая фактически его спасла.

Маляров задумался.

– Возможно, вы и правы. Она похоронена на Троекуровском кладбище. Рядом со своим отцом.

– Кем был ее отец?

– Пограничник. Герой Советского Союза. Погиб в восемьдесят девятом. Посмертно был удостоен звания Героя.

– Она повторила путь отца, – прошептал я.

– Что?

– Она повторила его путь, – сказал я чуть громче. – Вы хотя бы награждаете этих людей или заботитесь о них?

Он отвернулся. Долго молчал. Потом взглянул на меня. Что-то в его лице дрогнуло, или мне так показалось.

– Я знал ее много лет, – сообщил Илья Глебович, – она была нашим офицером. Мы вместе начинали работать еще в середине восьмидесятых. Если вам интересно, то она награждена посмертно орденом Мужества.

– Спасибо, – сказал я. – Спасибо, что вы мне об этом сказали.

Я уже собирался уходить, когда раздался телефонный звонок. Это меня удивило и даже испугало. Никогда и никто не звонил Малярову во время наших встреч. Я думал, что у него нет телефона, чтобы никто не мог засечь его возможные передвижения по городу. Телефон продолжал звонить. Но его звонки раздавались откуда-то из другой комнаты. Очевидно, в этой комнате из-за установленной аппаратуры, исключавшей возможность прослушивания, мобильный телефон просто не работал. Илья Глебович говорил недолго. Не больше тридцати секунд, обходясь лишь отдельными словами «да», «нет», «понял», «все понял». А потом он вернулся ко мне, и я, уже глядя на его лицо, начал догадываться, что именно он мне скажет. Нет, не так. Он еще шел ко мне, а я уже знал, что именно он мне скажет. Чувствовал. Маляров вошел в комнату и, не глядя мне в глаза, переложил какую-то книгу с места на место, поправил кружку, стоявшую на столике, убрал чистые листы бумаги. Я терпеливо ждал. И наконец, подняв голову, он объявил:

– Ирина Хаусман сегодня умерла в палате реанимации. Кто-то отключил аппаратуру. Это произошло примерно полтора часа назад. Сейчас там работают следователи, пытаясь установить, кто именно там мог появиться.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но выдавил лишь звуки, похожие на мычание. Он смотрел на меня с явным сочувствием. Кажется, Маляров начал понимать, какую роль играла эта женщина в моей жизни. Я поднял руку, поднес ее к глазам и заплакал. Он сидел и молча смотрел на меня, как я плачу, даже не пытаясь меня остановить. А я беззвучно плакал, и мне не было стыдно за свои слезы.

Глава восемнадцатая

Нужно было видеть состояние Петра Головко, когда группа захвата выехала на место. Запонки, в одну из которых был вмонтирован миниатюрный передатчик, оказались раздавлены, и они потратили некоторое время на поиск этого дома. Всех троих бандитов просто пристрелили, доставая избитого и беспомощного Таира из этого сарая. Подполковник Бицуев был самым близким другом и однокашником Петра Головко.

– Подождите, – попросил Таир, превозмогая жуткую боль, – не трогайте меня. Нужно продумать легенду, как я отсюда ушел.

– Какую легенду? – закричал в бешенстве Головко. – Я найду этого Отшельника и сниму с него кожу живьем.

– Не говори чепухи, – выдохнул Бицуев, – нужно все правильно продумать. Сделайте мне укол и найдите чистый пиджак. Я должен выйти сам на дорогу и остановить проходящую машину, чтобы меня отвезли в больницу.

– Не сходи с ума, – занервничал Головко, – твоя легенда сегодня закончилась. Ты потерял столько крови, они перебили тебе все, что могли перебить. Поедем в больницу, Таир, я тебя просто умоляю.

– Именно сейчас нельзя, – твердо ответил Бицуев, – мы можем все завалить. Сделайте укол и найдите чистую одежду. А я пока умоюсь.

– Тебя никто не возьмет в таком виде, – закричал, теряя терпение, Головко. – Я тебя прошу, перестань разыгрывать из себя героя. Поедем в больницу.

– Подожди, Петр, – говорить было почти невозможно, сказывалась боль в груди, – нужно найти попутную машину. Или организовать помощь. Я внедрился в группу и восемь лет пробыл в ней не для того, чтобы сейчас все завалить.

– Все закончилось, – возразил Головко.

– Меня захватил Отшельник, – выдохнул Таир, – это работает на мою легенду. Мне будут больше доверять, узнав о том, как меня здесь избивали. Не спорь. Нужно организовать мое «спасение». Я сумел обмануть бдительность этих придурков, расстрелял их из пистолета и вышел на трассу. Давай заканчивать споры, нужна машина с подходящим человеком.

Головко понимал, что его друг прав. Таиру сделали укол, дали чистый пиджак, он умылся и вышел на трассу. Целых двадцать пять минут никто не останавливал машину. Таир шагал по направлению к посту госавтоинспекции под громкие ругательства следившего за ним Петра Головко, который готов был в любой момент прекратить этот опасный эксперимент. Но на трассе показался внедорожник, в котором сидели сразу трое мужчин и одна женщина. Двое из них были из МЧС, а женщина оказалась врачом. Увидев шатающегося человека, чье лицо было в крови, они сразу остановили машину, подобрали его и отвезли в больницу. Легенда сработала на все сто процентов. Таир оказался в реанимации, где выяснилось, что у него переломаны ребра, едва не отбиты почки, перебит нос, выбиты зубы. Примчавшиеся в больницу боевики Бразильца обнаружили его в таком ужасном состоянии.

Теперь Таир лежал в палате под присмотром сразу трех охранников, присланных Вагановым, и двух офицеров, работавших под видом врачей в этой больнице. Головко пообещал лично провести операцию возмездия и устранить Отшельника. Но неожиданно его вызвал к себе генерал Белобородов, в кабинете которого сидел незнакомый седой мужчина. Это был полковник ФСБ Маляров. Разговор получился долгим, сложным и тяжелым. Маляров уже точно знал, что Бицуева освобождали офицеры МВД, слишком очевидными были улики, которые там собрали сотрудники ФСБ. В свою очередь, Белобородов и Головко не соглашались ни при каких обстоятельствах сообщать подлинную причину их вмешательства, не хотели подставлять своего агента. Переговоры продолжались два дня, пока стороны, с трудом преодолевая недоверие, двигались к общему знаменателю. Обе стороны понимали невозможность разглашения информации. Но с другой стороны, их агентам грозила реальная опасность со стороны правоохранительных служб, если они не сумеют договориться. И в результате им удалось достичь компромиссного соглашения, сообщив, что подполковник Таир Бицуев и внедренный в преступную среду «вор в законе» Роберт Туманов не должны подвергаться преследованиям со стороны обеих организаций. Это было устное соглашение, которое нигде не фиксировалось и о котором никто не должен был знать.