Дом на улице Овражной - Александр Соколовский

— Готово! Идем!..

Он зажег в ванной красный фонарик, налил в плоские ванночки проявитель, закрепитель и воду. Мы уселись на две табуретки и стали печатать снимки. Очень интересно было следить, как на белой бумаге, опущенной в проявитель, постепенно начали проступать неясные пятна. Я сидел, покачивая ванночки, а Лешка включал свет в увеличителе и громко отсчитывал:

— Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть!.. — И, крикнув: «Все!» — щелкал выключателем. И опять мы сидели, красные от света фонарика.

— Ну, теперь смотри, Сережка! — торжественно проговорил Лешка, когда мы отпечатали последнюю карточку и положили ее в ванночку с чистой водой.

Вспыхнула яркая лампочка под потолком, и я, щурясь от света, не сразу разобрал, что такое изображено на первой попавшейся мне под руку, еще мокрой бумажке. Вот ребята сидят вокруг моей кровати. Но почему все они очутились за какой-то частой косой сеткой? Потом я изумился еще больше. На голове у Мишки Маслова красовались громадные ветвистые рога.

— Лешка! — закричал я, тараща глаза. — Гляди-ка! Почему это у Мишки рога на голове выросли?

— Какие еще рога? — озадаченно спросил Веревкин.

— Да вот! Смотри, какие большущие!

Лешка наклонился над карточкой и вдруг упавшим голосом сказал:

— Идиот!

— Ну вот, Лешка, — не на шутку обиделся я. — Всегда ты ругаешься. А еще правила вежливости учишь. Ну что, если я тебя тоже назову болваном или ослом? Приятно будет?

— Да не ты идиот, а я идиот! — с досадой отмахнулся Лешка.

— А! Ну, это другое дело, — успокоился я. — Это правильно.

— Чего правильно? Чего правильно? — чуть не плача, крикнул Веревкин. — Не видишь, что ли? Я пленки перепутал. В прошлый раз вместо нашей, которую мы в зверинце снимали, чистую проявил. А ту взял и снова вставил в кассету!..

Я с любопытством разглядывал мокрые фотографии. Меня разбирал смех. Вот сидит Костя Веселовский, и не разобрать, то ли он белого медведя обнял, то ли медведь его лапами обхватил. А вот Борька Кобылин! Только отчего это у него две головы? Да вторая-то голова моя!.. Тамара Гусева очутилась в клетке, и к шее было словно пришито туловище тигра. Ну и покажет она Лешке, если увидит такую помесь!

Давясь от хохота, я перебирал карточки. А Лешка рассматривал их мрачно, огорченно повторял:

— И как я мог перепутать? Как мог? Обе пленки испортил!.. А еще дяде Юре хотел послать карточку! Показать хотел, как я снимаю! Вот и послал…

Мне стало жаль Лешку. Я решил его успокоить и сказал, что поснимать в зверинце можно еще раз, а насчет делегации — тут уж придется Веревкину ждать, пока я снова заболею.

Домой я возвращался веселый. Было около восьми. Думал, значит успею еще немного почитать. Вчера в библиотеке я обменял «Два капитана» на другую книгу, тоже очень интересную, — «Борьба за огонь» Ж. Рони-старшего. До сих пор я не читал ни одной его книги.

Книга оказалась прямо замечательная. Я ведь очень люблю самую древнюю историю. А в этой книжке как раз описывается доисторическая эпоха — каменный век. Ну и трудная же тогда у людей была жизнь! Из оружия у них были только копья, дубины, рогатины и топоры из дерева и камня. Огонь они добывать не умели. И потому, когда у них погас костер, все они упали духом. Но один смелый юноша по имени Нао вызвался пойти и достать огонь.

В первый же вечер, вчера, я прочитал почти половину книги, до того места, где рассказывается, как Нао и его друзья Гав и Нам решили похитить огонь у племени людоедов — кзаммов. Удалось им это или нет, я пока не знал и поэтому спешил домой, чтобы поскорее взяться за книгу.

Возле нашего дома я вдруг увидел, как от фонаря отделилась какая-то фигура и вперевалочку двинулась ко мне.

Сердце екнуло от недобрых предчувствий. Да, так и есть: Колька Поскакалов!..

— Ты где пропадаешь? — накинулся он на меня. — Полчаса тебя дожидаюсь.

— Я у Лешки был… Мы пленку проявляли…

— Пленку проявляли! Нашел время. Пошли со мной.

— Куда?

— Ты еще поспрашивай! Сказано — пошли, значит иди.

Голос у Кольки прямо дрожал от ярости. И мне стало вдруг так страшно, что я покорно поплелся за ним.

На этот раз мы не заходили к Петру Терентьевичу, а свернули только в Купавинский переулок. Там, велев мне подождать на скамейке, Колька исчез и через несколько минут вернулся вдвоем с Петькой Чурбаковым. У обоих в руках были свертки.

Я думал, что мы пойдем куда-нибудь в другое место, а не в тот дом, где были в прошлый раз. Но нам опять пришлось пересечь пустырь, и так же, как тогда, Колька постучал — два раза и, немного погодя, еще один. Нас снова встретил Цыпленочкин, и спустя часа полтора или два мы уже возвращались в город, сгибаясь под тяжестью мешков.

На этот раз я решил все же узнать, что там спрятано, и потихоньку пощупал свой мешок. По-моему, там были башмаки. Пальцы мои наткнулись сперва на носок ботинка, а потом на каблук. Это открытие почему-то немного успокоило меня. Может быть, в том, что мы делаем, нет ничего страшного?!

Как и прошлый раз, старый продавец из универмага принял от нас мешки и всем роздал по пятидесятирублевой бумажке.

Я вернулся домой разбитый и усталый. Снова стали одолевать меня беспокойные мысли. Конечно, может быть, Петр Терентьевич и Цыпленочкин и не шпионы. Но почему же все-таки они держат свои дела в такой тайне? Нет, тут что-то не чисто. Внезапно тревогой кольнула меня догадка. А что, если вся эта компания какие-нибудь опасные жулики или воры? Может быть, по ночам они грабят на темных улицах прохожих и снимают с них башмаки? Нет, это было мало похоже на правду. Эх, если бы можно было кому-нибудь рассказать обо всем!.. Но я помнил угрозу Кольки Поскакалова и даже вздрогнул, представив, как он расправится со мной, если я проболтаюсь.

В воскресенье мы вместе с Лешкой опять ездили в зверинец. Он снова фотографировал меня у клеток. Но вдруг возле клетки с рысью его лицо озабоченно сморщилось. Он стал трясти аппарат, что-то крутить и, наконец, испуганно сказал, что аппарат, наверное, сломался.

— Не протягивается пленка… Застревает… И счетчик не работает…

Так и пришлось уехать из зверинца, не досняв половины зверей.

Наутро Лешка пришел в класс мрачный.

— Испортился аппарат, — сказал он. — Я его разбирать стал, уже почти нашел, в чем дело… А он обратно не собирается… В мастерскую отдавать надо. Вот не везет! Наверное, к сбору еще и не починят.

До концерта оставалось три дня, когда Костя Веселовский сказал мне на перемене:

— Придумал, что ты будешь делать.

— Что?

— Вести программу. Номера объявлять.