Продюсер - Павел Астахов

Заявление

Артем дождался, когда Виктория пробежит глазами по строчкам, и передал заявление Агушину.

— Оно получено мною лично от господина Ротмана. Он узнал о том, что Виктория Станиславовна задержана, и тут же его передал. Для вас. Ну же, берите!

Павлов всунул окаменевшему от такой наглости Агушину листок, тот принял заявление и бегло прочитал. Снова перечитал. Еще раз и опять вернулся к тем же строкам:

«Прошу считать мое предыдущее заявление против Медянской В. С. недоразумением. Мне, видимо, померещилось, что она ко мне приходила. Тем более с пистолетом и угрозами. У меня надежная вооруженная охрана, помощники и секретари, через которых она не могла бы прорваться. Настаиваю на аннуляции моего заявления. Претензий к г-же Медянской В. С. не имею. Подпись…»

Агушин перечитал его еще раз и с убитым видом пододвинул Виктории. Она жадно проглотила текст и беззвучно засмеялась, похлопав так же беззвучно в ладоши. По какой-то неведомой причине Роман отозвал заявление, поданное всего лишь несколько часов назад. Это меняло все.

— Что же теперь? — посмотрела Виктория на стушевавшегося Агушина.

Тот лихорадочно и зло подшивал заявление в папку с материалами проверки заявления, которое только что было отозвано. Наглость, с которой Ротман то ставил всех на уши, рассказывая об угрозах и пистолете, то вдруг отказывался от своих слов, была просто возмутительной. Его бы следовало привлечь за заведомо ложный донос, но Агушин так торопился изобличить Викторию, что позабыл, а точнее — просто не успел, взять с Ротмана вместе с заявлением подписку о том, что его предупредили об ответственности за заведомо ложный донос. Теперь признаваться в собственной нерасторопности было поздно да и неумно.

Агушин стиснул зубы. Он ненавидел этого улыбчивого адвоката, которого в других условиях и обстоятельствах он, скорее всего, хотел бы видеть среди ближайших друзей. Он ненавидел Медянскую за то, что она обкурила весь его новый кабинет и соблазняла отречься от данного обета. Он ненавидел Генерального прокурора, который не дал «добро» на преследование народного артиста Кирилла Фарфорова, нежащегося теперь где-то на белоснежных пляжах Лазурного Берега. Одно только перечисление всех, кто был сейчас не мил Агушину, заняло бы добрые полдня. Однако следователь вспомнил кое-что еще, оживился и фальшиво улыбнулся:

— Вы все так ловко обстряпали. Даже сукин сын Ротман забыл о подписке и обязательстве не разглашать тайну следствия. Ну, да он свое еще получит — два года за заведомо ложный донос.

Павлов, словно обозначая невидимую, но явную юридическую границу, поднял ладони:

— Ну, это моей подзащитной не касается! И вообще, уважаемый Геннадий Дмитриевич, подобное заявление не вашего уровня. Его должны милиционеры в районном ОВД расследовать, а не генерал-следователь. — Он протянул руку Медянской, схватил и потянул к выходу. — Давайте прощаться, Геннадий Дмитриевич. Время уже позднее. Надо и честь знать.

Но Агушин хитро прищурился и покачал головой:

— Нет! Не выйдет на этот раз, господин Павлов. Мне еще надо выяснить, куда пропал наградной пистолет из сейфа. И если не выясним, то Виктория Медянская отсюда не выйдет.

Вдова пошатнулась, и лишь внимательный адвокат не дал ей упасть.

— Что скажете, господа? А? — торжествующе и зло ощерился Агушин.

Павлов ободряюще кивнул вдове:

— Виктория Станиславовна, ответьте нашему дорогому товарищу следователю, что с пистолетом.

Виктория задумалась, а затем, вспомнив разговор с адвокатом наедине, заученно выпалила:

— Пистолет моего мужа, Иосифа Шлица, сразу же после обнаружения дома в сейфе я сдала в органы милиции.

Агушин опешил.

— Куда? Как сдала? — он в который раз за этот вечер почувствовал себя в дураках.

— А вы позвоните начальнику отделения милиции, — посоветовал Павлов и протянул открытую на нужной странице книжечку адвоката, — вот телефончик…

Агушин, глядя на ряд цифр, машинально набрал телефон и услышал бравый рапорт:

— Подполковник Карасев слушает.

— Это говорит старший следователь Агушин, следственный комитет Генпрокуратуры.

— Здравия желаю! — приветствовал смежник. — Чем можем помочь?

— Я веду дело об убийстве продюсера Иосифа Шлица. Слышали?

— Да-да, конечно.

— Мы ищем его пистолет. Говорят, что он… как бы это сказать… у вас. Это так?

Агушин замер.

— У нас. Сегодня вечером получили. С ним письмо, что Виктория Медянская сдает его в милицию, так как дома хранить боится, и это опасно и незаконно. Видите, сама все понимает. Молодец, вдовушка.

Агушин зажал трубку, ненавидяще посмотрел на Павлова и Медянскую, схватил со стола бланк протокола, на котором, кроме даты и времени начала допроса, так ничего пока и не появилось, и с той же булькающей ненавистью скомкал его в жамканный шарик.

— Свободны! Понадобитесь — вызову повесткой.

Он переживал профессиональное унижение, которое никогда, пожалуй, и не испытывал в жизни. Его мягко, без нажима, изящно и даже красиво — и от этого еще более унизительно — поучили правильно работать с заявителем. Это было невыносимо.

Буки-бяки

Виктория возвращалась домой вместе с Павловым. Не только обвинения, но даже подозрения были полностью сняты. Газеты срочно меняли первые страницы, убирая сенсационные заголовки о жене-убийце. Радиостанции извинялись за необоснованно выданные в эфир новости об аресте Виктории Медянской. Не опростоволосились только телеканалы. На ТВ не спешили с новостями, пока не получали хорошую «картинку», а как раз «картинки» с арестом Медянской или хотя бы ее выходом из следственного комитета все не было.

Нет, все было сделано профессионально: целых две камеры дежурили возле подъезда и проходной, но Павлов вывез свою новую клиентку в автомашине, которую специально пропустили внутрь по приказу самого Агушина. Адвокат предложил ему сотрудничество в поиске настоящего убийцы, и здравый смысл опытного следователя одержал верх. Ну а чтобы окончательно снять напряженность и как-то обосновать смысл визита Медянской к следователю, если возникнут ненужные вопросы со стороны медиавуайеристов, тут же было составлено постановление о признании Виктории Станиславовны потерпевшей. А адвокат Павлов с этого момента становился законным представителем потерпевшей от преступления стороны.

Это меняло абсолютно все — уже в силу того, что по закону представитель потерпевшего всегда выступает на стороне обвинения. Именно поэтому сразу же после разрешения недоразумения с пистолетом Павлов и Агушин неплохо поговорили на общем для них юридическом языке, хотя адвокат крайне скептически отнесся к «голубой» версии, которую следователь считал основной.

— Вряд ли такой величины звезда, как Фарфоров, будет затевать тяжкое преступление, — мягко улыбаясь, изложил свою позицию Павлов, — он и курицу зарезать не сумеет, а тем более убить человека. А чтобы заказать убийство, надо посвятить в план как минимум еще одни уши, а у ушей есть язык.

А спустя еще час адвокат и его новая подзащитная уже подъезжали к ее дому. У подъезда журналистов было не видать, но Виктория на всякий случай попросила Артема проводить ее до двери квартиры.

— Артем, хотите чаю или кофе?

— Я не откажусь, — наклонил голову Артем и тут же деликатно заметил: — Но если вы хотите побыть одна, я прощаюсь.

— Ой, Артем, — отмахнулась Медянская, — я никогда не оставалась одна. Ненавижу одиночество. Нормальное состояние для меня — коллектив. Тусовка. А последние дни, не считая поминок, вокруг меня вакуум. Он кричит во мне! Я так не могу, Артем.

— Может быть, вам уехать? — подал ей руку Артем и повел к подъезду. — Хотя бы на время? Навестите сына.

Медянская встала как вкопанная.

— Да, кстати, откуда вы знаете про сына?

Она не задавала этого вопроса в присутствии следователя, который был также крайне удивлен информацией, которой не владел. Но сейчас Виктория намеревалась добиться ответа. Павлов дружески подмигнул ей:

— Вам нужна вся правда?

— Желательно.

— О'кей! Дело в том, что мой хороший друг Георгий Яровой — ваш сосед в Майами. Я у него бываю иногда. Как-то видел вашего мальчика. Вот и все.

— Так просто? — вздохнула Медянская.

Павлов кивнул.

— Я понимаю, что вы по каким-то личным причинам не распространялись. Но в данной ситуации следователь все равно бы узнал о нем — раньше или позже. И момент требовал сказать что-то… ну, ошеломляющее для него. Неизвестное! Показать его слабость и переломить ситуацию.

— Вам это удалось, — покачала головой Виктория, — удивили даже меня.

Разговор продолжился в гостиной. Вику остро интересовало, как адвокату удалось за два часа развязать весь клубок: и получить заявление Романа Ротмана, и найти и переправить пистолет, да еще и убедить всех в ее невиновности. Столь же остро ее волновал вопрос, как распорядиться имуществом, активами, проектами, обязательствами — всем, что называется наследством. И вопросов было так много, что даже Павлов замахал руками и попросил дать ему возможность отвечать поэтапно.