Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

Шварц давно уже пришел к выводу: причина умеренного климата на Земле скрывается в независимости планеты от Солнца. Сама радиоактивная почва отдает тепло, небольшое на квадратном футе, но значительное на миллионе квадратных миль.

А в темноте Прикосновение Разума становилось все более близким. Игра продолжалась с настойчивостью. Таким же было и преследование в ту первую ночь, когда он направился к сиянию. Может быть, он снова боялся риска?

— Эй! Эй, парень.

Голос носовой, довольно высокий.

Шварц окаменел.

Он медленно обернулся. Маленькая фигурка приближалась к нему, махая рукой. Из-за усиливающейся темноты разглядеть человека подробнее было невозможно. Тот неторопливо приближался. Шварц ждал.

— Эй, послушай. Рад тебя видеть. Не слишком-то приятно тащиться одному по этой дороге. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

— Привет, — тусклым голосом проговорил Шварц. Прикосновение Разума было правильным. Это преследователь. И лицо знакомое. Оно принадлежало тому смутному времени в Чике.

А потом преследователь сам дал след к опознанию.

— Слушай, а я тебя знаю. Ну, конечно! А ты меня помнишь?

Невозможно сказать, мог или нет поверить Шварц в искренность говорящего при обычных обстоятельствах и в другое время. Но что он мог теперь противопоставить тому, о чем говорило ему Прикосновение Разума — вся эта история с узнаванием была вымышленной и человек знал его с самого начала? Знал и имел при себе смертоносное оружие, готовое выстрелить в любое время.

Шварц покачал головой.

— Конечно, — настаивал маленький человек. — Это было в универсальном магазине. Я увел тебя прочь от толпы. — Он подтвердил свои слова деланным смешком. — Про тебя думали, что ты болен радиационной лихорадкой. Ты должен помнить.

Шварц помнил, но смутно.

— Да, — сказал он. — Рад вас видеть. — Разговор получился не очень умным, но Шварц не мог придумать ничего лучшего, а маленькому человеку, казалось, было все равно.

— Меня зовут Паттер, — сказал он, протягивая влажную руку. — Прошлый раз мне не представилось особого случая с тобой познакомиться и поговорить — слишком уж мы спешили, но я рад, что представилась вторая возможность… Давай знакомиться.

— Я — Шварц. — Он коснулся ладони собеседника.

— Ты чего так спешишь? — спросил Паттер. — Куда-нибудь направляешься?

Шварц пожал плечами.

— Просто иду.

— Пешеход, а? Для меня это тоже годится. Я тоже круглый год провожу на дороге.

— Что?

— Ну, знаешь, нужно чувствовать жизнь острее. Вдыхай воздух и накачивай им тело, верно?.. На этот раз я слишком далеко зашел. В темноте одному идти не хотелось. Всегда рад компании. Ты куда идешь?

Паттер задал вопрос во второй раз, и Прикосновение Разума отметило этот факт особенно остро. Шварц не знал, сколько времени он сможет продержаться. Разум незнакомца был пронизан беспокойством. И никакая ложь не спасала. Шварц слишком плохо знал этот мир, чтобы с уверенностью лгать.

Он сказал:

— Я иду в больницу.

— В больницу? Какую больницу?

— Я был там, когда был в Чике.

— А, ты про институт? Это туда я отвел тебя тогда, после магазина? — Он почувствовал беспокойство и нарастающее напряжение.

— К доктору Шенту, — сказал Шварц. — Ты его знаешь?

— Слышал о нем. Большая шишка. Ты болен?

— Нет. Но время от времени мне нужно ему показываться. — Кажется ли такое объяснение достаточно разумным?

— Пешком? — сказал Паттер. — Неужели он не присылает за тобой машину? — Очевидно, сказанное достаточно разумным не было.

Шварц ничего не ответил — просто промолчал, и все.

Паттер тем не менее не унимался.

— Послушай, приятель, тут недалеко общественная Коммуна. Я закажу такси из города. Оно нас подберет по дороге.

— Коммуна?

— Конечно. Они вдоль всего шоссе раскиданы. Смотри, вот как раз одна.

Он сделал шаг в сторону от Шварца, и последний почувствовал, что кричит:

— Стоп. Не двигаться!

Паттер остановился. Голос его звучал холодно, когда он сказал, обернувшись:

— Что это с тобой, приятель?

Шварц обнаружил, что новый язык едва ли соответствует той быстроте произношения, с какой он выстрелил обойму слов:

— Я устал от этой игры. Я тебя знаю. Я знаю, что ты собираешься делать. Ты собираешься позвонить кому-то и сказать, что я иду к доктору Шенту. Меня будут ждать в городе, и когда я появлюсь, пошлют за мной машину. А ты попытаешься меня убить, если я решу бежать.

Лицо Паттера сделалось хмурым:

— Насчет последнего — тут ты не ошибаешься. — Слова эти не предназначались для ушей Шварца, но он услышал их не внешним слухом, а внутренним.

Вслух же Паттер сказал:

— Мистер, вы меня просто в краску вгоняете. Да вы сами меня одной рукой положите.

Но его рука явно двигалась к бедру.

И Шварц потерял над собой контроль. Он взмахнул руками в дикой ярости.

— Оставьте меня в покое, слышите?! Что я вам сделал?!. Убирайтесь!

Голос его поднялся до самых высоких нот, лоб прорезали морщины ненависти и страха перед этим существом — живым воплощением враждебности. Он собрал воедино все свои силы, стараясь избежать Прикосновения Разума, избавиться даже от дыхания его…

И это случилось. Внезапно и полностью оно ушло. Моментальное ощущение ошеломляющей боли — не его, а того, другого, — и потом пустота. Никакого Прикосновения Разума. Оно ослабло, подобно разжавшимся пальцам, и умерло.

Скорченное тело Паттера лежало на темной дороге. Шварц склонился над ним. Паттер был маленьким человеком, и перевернуть его не составляло труда. Должно быть, мучения были очень сильными, потому что даже сейчас морщины на его лице не разгладились. Шварц попытался послушать сердце, но не нашел его следов.

Он выпрямился вне себя от ужаса.

Он убил человека!

А потом его накрыла такая же волна удивления…

Не прикоснувшись к нему! Он убил этого человека одной лишь ненавистью, воздействовав каким-то образом на Прикосновение Разума.

Какими же еще силами он обладает?

Он обыскал карманы убитого и нашел деньги. Деньги! Они пригодятся ему. Потом оттащил тело к окраине поля и оставил его в густой траве.

Он шел пешком около двух часов. Другие Прикосновения Разума не беспокоили его.

Этой ночью он спал в поле, а следующим утром, прошагав еще два часа, достиг Чики.

Чика для Шварца была всего лишь деревней по сравнению с Чикаго, городом, который он помнил, а движение здесь казалось вялым и механическим. Но все равно Прикосновения Разумов были здесь многочисленными. Они ошеломили и взволновали его.