Кукловод. Книга 2. Партизан - Константин Калбазов

Австрийцы, наконец, подали телегу в сторону и, перебравшись через мост, продолжили ремонт своего транспортного средства. А немецкие артиллеристы вновь продолжили путь к облюбованной командованием позиции. И похоже, что на этой дороге они и в самом деле были первыми. Если верить фон Риделю, то скоро должны будут проследовать еще три батареи. А там наверняка покатят грузовики с боеприпасами.

Позиция располагается в стороне от железной дороги, поэтому с помощью медлительного гужевого транспорта возиться придется долго. Германцы, как никто другой, прекрасно отдавали себе отчет в жизненной необходимости мобильности армий в настоящей войне. А учитывая количество войск, участвующих во фронтовых операциях, достигнуть мобильности довольно сложно. Именно поэтому они уделяли большое внимание увеличению автомобильного парка.

Орудия вполне возможно доставить до места применения на конной тяге. А вот со снарядами дело обстоит куда сложнее. Сегодняшние нормы расхода боеприпасов просто зашкаливали. И что самое страшное, с течением войны они только увеличивались. Чтобы прокормить все эти батареи и фронтовые части, тыловикам просто необходим надежный транспорт. Хорошо, если в месте дислокации имеется железная дорога. Но что делать, когда таковой нет? Так что как бы это ни казалось странным, но в кайзеровской армии в первую очередь снабжали автотранспортом именно тыловые части.

— Ваш бродь, уходить бы надо. Не то наскочат их полевые жандармы, будет нам, как той бабушке, юрьев день, — подошел к старшему лейтенанту один из рядовых.

В смысле, он, конечно же, унтер-офицер, но только русской армии, а в австро-венгерской лишь рядовой. Ну, никто не виноват, что Рябов в языках не силен. Но упрямая крестьянская натура берет свое, и систематические занятия с прикрепленным вольноопределяющимся дают довольно неплохие результаты. К примеру, он уже вполне разбирает неспешную немецкую речь и даже может прочесть и перевести написанное на языке Гете. Не все, но многое. Увы, этого совершенно недостаточно, чтобы изображать австрийского унтера.

— Твоя правда, Федор Анисимович, — наблюдая за тем, как прячется за поворотом хвост батареи, произнес Шестаков. — Забирай с собой Репина с Ильиным и верните на хутор кобылку с повозкой. Да не забудьте забрать оставленный хозяину залог, чтобы у него и капли сомнений не было, что вы австрияки, а не русские подсылы.

— Все сделаем в лучшем виде, ваш бродь.

— Мы будем вас ждать на месте прошлой ночевки.

— Ясно.

— И еще, Рябов.

— Я, ваш бродь.

— Ты только не забудь, что унтер Репин, а не ты.

— Как можно.

— Гляди, унтер, у меня нет охоты вас из плена выковыривать, и еще меньше хочется рыть для вас могилки. Все, иди.

— Слушаюсь.

К базовому лагерю они добрались уже затемно. На месте их встречал поручик Чирков. Признаться, толку от контрразведчика в этом рейде пока было не так уж много. Обряжаться в австрийскую форму он категорически отказался. В общем-то, ничего удивительного, этим брезговали даже офицеры из разведотдела. Странно? Вот и Шестакову это было странно. Оно ведь как получается у местных, тот, кто в разведотделе, — это разведчики, а те, кто рядится под противника, — шпионы. Вот такие пироги с котятами.

Так вот, таскать с собой русского офицера в планы Шестакова никак не входило, поэтому поручик оставался в лесу, присматривал за их имуществом. А еще именно он строчил донесения на тонкой бумаге, в тройном исполнении. Потому как с одним и тем же донесением запускали трех голубей, с небольшим интервалом. Мало ли что может случиться с птицей, а сведения нужно доставить. Вот такой не очень надежный способ связи.

Шестаков вовсе не свалил составление отчета на поручика. Тот просто записывал то, что они считали нужным сообщить в штаб. Прапорщик вовсе не возражал против этого и легко согласился, едва только Чирков это предложил. Наверняка у того с начальником оговорены какие-то условные сигналы. Так что пусть их забавляются, лишь бы поступающие сведения были приняты ко вниманию.

Правда, информации пока удалось раздобыть не так чтобы много. Брать языка Шестаков опасался. Всего лишь раз и напали на команду, бредущую из госпиталя на передовую. И то только потому, что их никто искать не будет.

Потом взяли в аренду подводу у одного хуторянина. Все по-честному. Даже поторговались изрядно, чтобы не возникло никаких сомнений. И залог пришлось оставить. Зато с помощью мнимых поломок этого нехитрого гужевого транспорта у них появилась возможность преграждать врагам путь. Ну а потом, в ходе неизменных бесед, ненавязчиво выуживать информацию о состоянии войск на передовой.

Конечно, добываемые таким образом данные не имели особой конкретики, что ни говори, но достоверными сведениями отправляющиеся на передовую не обладали. Тут бы штабного какого тряхнуть. Но ведь можно и все дело испортить. Германцы, они вообще народ ушлый, забеспокоится Макензен и устроит переброску на другой участок фронта. И ведь получится это у него более споро, чем у русской армии. Вот и устраивали такие своеобразные засады на дороге.

Однако ничто не может длиться вечно. Через двое суток Шестаков решил сворачиваться. Он откровенно опасался, как бы ошивающаяся в прифронтовой полосе группа излечившихся солдат не привлекла к себе внимания. Диверсанты вообще никого не трогали, хотя у них и имелась возможность серьезно попортить кровь что австриякам, что германцам. Но Шестаков предпочитал вести себя тише воды и ниже травы.

— Ну как сходили, Иван Викентьевич? — поинтересовался Чирков, встречая прапорщика.

— Нормально, Сильвестр Петрович. Сходили, можно сказать, удачно. Определили место расположения батареи полевых пушек, причем не одной, а целых четырех, под которые разворачивается отдельный полноценный артиллерийский парк. Плюс еще шесть батарей, четыре из которых гаубичные. И это на участке, где нет железной дороги.

— Ого. Серьезно Макензен взялся за дело, — присаживаясь на поваленный ствол дерева, произнес поручик. — Итого, по нашим подсчетам, за последние двое суток выходит уже двенадцать гаубичных и два десятка пушечных батарей.

— Ну да, сорок восемь и сто двадцать орудий, соответственно. Ну и порядка трех пехотных дивизий, — почесав кончик носа и присаживаясь рядом, подтвердил прапорщик.

— Давайте глянем, что у нас получается, — разворачивая карту и подсвечивая фонариком, произнес Чирков. — Хм. Я, конечно, Академии Генерального штаба не оканчивал, но, похоже, армия Макензена сосредоточивается на участке Тарнов — Горлица. Это примерно верст сорок по фронту.

— Пожалуй, даже меньше. Но все равно концентрация войск довольно солидная, — уточнил Шестаков.

— Может, все же рискнем взять языка? Устроим засаду, и-и… Нам бы сейчас какой-нибудь штабной совсем не помешал.

— Не думаю, что это разумное решение. Нет, после того как Макензен начнет, это, конечно же, будет иметь смысл. Ему просто будет поздно отворачивать. А пока я все же воздержусь от столь активных действий.

— Нда. Вы, пожалуй, правы. Но с другой стороны, отправлять последнюю тройку голубей с расплывчатыми сведениями…

— Ну, во-первых, сведения не такие уж расплывчатые. Сосредоточение войск и непосредственный участок этого самого сосредоточения нами установлены. Во-вторых, мне тут пришла в голову одна мысль. В конце донесения сделайте приписку, в которой попросите, чтобы к нам прислали аэроплан.

— Как?

— Ну да. А что тут такого? Укажем точку, где организуем встречу. Отбежим подальше, эдак верст на сорок, ну хоть вот сюда, — Шестаков обозначил точку на карте, — и встретим нашего пилота с подарочками для нас. Скажем, с новой партией голубей и взрывчаткой. А через некоторое время, если нам удастся захватить какого-нибудь штабного, мы точно так же вызовем аэроплан и передадим с ним уже не только добытые документы, но и самого пленного. Как вам идея?

— Хм. Проклятье! И ведь все на поверхности. Нет, все же недаром генерал Ломновский так вцепился в вас. Вы и впрямь неординарная личность.

— А как же мои грехи революционной молодости? — ухмыльнувшись, Шестаков дал понять, что прекрасно отдает себе отчет, каким кредитом доверия он обладает у контрразведки.

— Признаться, я убежден, что ваши таланты во многом происходят именно от бывшего членства в партии эсеров-максималистов. Но кто из нас без греха? Сегодня вы честно воюете за свою родину, и именно это является главным.

— Даже если мои руки по локоть в крови?

— Даже в этом случае, — глядя в глаза прапорщику, твердо произнес поручик. — Сейчас главное — война, все остальное несущественно.

— Отрадно слышать разумные слова, — поднявшись, произнес Шестаков.

— Иван Викентьевич, — окликнул его поручик.

— Да.

— А они в крови? Ваши руки?