Восставшие из рая - Генри Олди

— Ну? — нетерпеливо бросила Инга в сторону замолчавшего хуторянина.

— Вот те и ну… Сдуло Велько, как туман ветром, а Бредун к деду подошел и еще пива спрашивает. Дед доброе пиво варил… А я раз попробовал Бредуна Сартом назвать, как упырь звал, так дед меня выпорол…

— И правильно сделал, — донеслось от плетня.

Все обернулись. У изгороди стоял Бредун.

Губы его были разбиты. На левой щеке подсыхала длинная царапина, и один глаз заплывал синей опухолью.

Он улыбался.

САГА ПРО «ЗДЕСЬ» И «ТАМ»

Тут вам не здесь!

Зря пугают тем светом:

Тут — с дубьем, там — с кнутом.

Врежут там — я на этом,

Врежут здесь — я на том.

11

Со всех сторон,

куда ни пойдешь,

прямо в сердце —

нож.

Бакс просто бурлил от ярости.

Она — в смысле «ярость» — закипала глубоко в животе, клокоча, вздымалась по пищеводу, обжигала голосовые связки и прорывалась такими нецензурными пузырями, что алый от смущения Талька забаррикадировался в избе, заткнув свои оттопыренные уши. Там же пряталась и Вилисса — где слабой женской натуре, пусть и с многолетним ведьмовским стажем, этакие страсти вынести?..

Один у Бакса остался восторженный слушатель и почитатель — замшелый дед Черчек из древнего клана Черчеков, известных грубиянов и ругателей. Да и то сказать — при особо виртуозных заковыринах глядел дед в землю, будто потерял что, и лишь бородой тряс в стыдливом восхищении.

Анджей, друг закадычный, трах его прах в тарарах, — который, кстати, и придумал в свое время Баксу его кличку, прилипшую на всю жизнь, обнаружив сходство физиономии Баксовой с портретом деятеля одного на зеленой заокеанской валюте — собутыльник и сотрапезник Энджи бросил доверчивого Бакса, грох его в горох, и смылся в Книжный Ларь, храм их трам-тарарам…

И так далее, в переводе с Баксова на общеупотребительный.

Из лаза, ведущего в погреб, торчало никем не замеченное волосатое ухо подвальника Падлюка, и шерсть на нем стояла дыбом, как во время грозы. Забыта была квашеная капуста, жирная свечка не лезла в горло, и крохотное сердечко подвальника трепетало от ужаса — а вдруг вот это вот, что такое громкое и страшное уродилось, в подвал полезет?!.

Не полез, пронесло…

Поостыв маленько, Бакс вспомнил о главном — что сидело отравленной занозой в его измученной душе.

— Слышь, дед, а чего они все, в кабаке которые, словно помороженные? Пиво у них — это да, всем пивам пиво, я б с такого пива от счастья до потолка прыгал, а эти сиволапые сидят, как на званом обеде… здрасьте, пожалуйста, наше вам с кисточкой!.. Я закурил, так они рыбой подавились…

— Они ж в Переплете живут, — хмуро отозвался Черчек. — На всю жизнь с ним повязаны… Кто Закон Переплета принял, тот за каждый свой шаг перед судьбой в ответе. Что ни сделает, как ни поступит — все от Переплета отражается и обратно в человека метит. Планида у них такая несуразная!..

— Это как? — ошалело вякнул Бакс, поперхнулся и зачем-то переставил слова местами. — Как это?

— А так… Ну, напьется, скажем, местный долдон в кабаке и кружки сдуру побьет или, того хуже, морду кому расквасит — а Переплет от этого колыхнется, и судьба у долдона немедля изменится. Пойдет он из кабака домой и ногу себе вывихнет. Или хата у него сгорит. Или еще чего… А скажет «спасибо» раз пять — будет ему удача. Деньгу найдет или лук хорошо уродится. Вот так-то!.. Эй, парень, что с тобой?..

Молчание Бакса выглядело красноречивей всяких слов, — как печатных, так и прочих. Кроме того, тихий и бледный, словно мгновенно осунувшийся Бакс — неприятное, однако, зрелище…

— Что ж это получается? — чужим голосом, от которого у Черчека мигом заледенели уши, сообщил Бакс кому-то невидимому и неведомому. — Это, значит, обругаю я козла-хозяина под горячую руку — на тебе, стервец Баксик, по харе за дела твои нехорошие?! А вот подам я нищему копеечку гнутую — на тебе, милый друг Баксик, три рубля за душевность и отзывчивость?!

— Вроде того… — кивнул Черчек.

Бакс еще немного помолчал.

— Ты знаешь, дед, — наконец выдавил он, — выходит, что здесь — рай. И справедливый Переплет вместо надзирателя… в смысле вместо боженьки. Всем сестрам по серьгам, человек человеку и так далее… а чего ж они тогда к вам с кольями лезут? Их же Переплет так переплетет за хулиганство…

— Не переплетет, — дед сплюнул себе под ноги и зло растер невидимый в траве плевок сапогом. — Мы — чужие. Выползни. Из-за Переплета выползли. Нас хоть жги, хоть режь, хоть в рожу сморкайся — судьба от этого только лучше становится. Не по дням, а по часам. У них, у местных лучше становится… А у нас — наоборот. Мы ведь тень отбрасываем! Страничники говорят, что тень стоит между нами и Переплетом, и не дает делам нашим от него отразиться… Мы вроде как мимо судьбы ходим, так зато паскуды здешние, Люди Знака, мать их так, мимо нас не пройдут!.. Если и живем еще кое-как, так только для того, чтобы огрызки душ их тешить…

— Дерьмо, — подытожил Бакс, глянул на Черчека и уточнил для чего-то, — все дерьмо. И дела наши, и рай этот загробный, и Переплет ихний… Дед, скажи-ка, а глянуть на него можно или это только для избранных… в белых рубашоночках?

— Чего на него глядеть?. Туман как туман, сперва белесый, а поглубже черный совсем…

«…Зверь-Книга в переплете из черного тумана», — прошептал в голове у Бакса Вилиссин голос, прошептал и смолк, будто захлебнулся.

— Да тут он, под боком, считай, — продолжал меж тем Черчек, нимало не интересуясь Баксовыми слуховыми галлюцинациями. — Мы ж на самой окраине живем. Полдня ходу, если к Ларю не сворачивать — туда поболе будет — и вот он, Переплет. А как далеко тянется — не знаю, и что за ним — тоже не знаю. То ли конец света, то ли начало, то ли вообще середка… Только бродить там опасно, а в Переплет входить — как голым задом в печку. Туда-то войдешь, а обратно лишь жареным… и то не всегда.

— Ты знаешь, дед, — раздумчиво произнес Бакс, — надоел ты мне со своими советами… Туда не ходи, сюда не лезь, тем силу не показывай, этим ухи не крути… Что ж мне, всю загробную жизнь у твоих портянок просидеть? Так оно шибко скучно да вонюче, если выражаться культурным языком. Полдня ходу, говоришь? Вот с утреца и наведаюсь, гляну на ваш Переплет; может, мысль какая умная в голову забредет. Парни твои, жаль, трусоваты, забились после налета в щели, носу из хат не кажут — а то б взял с собой…