Сафари для покойника - Никита Воронов

– А кто говорит?

– Какая разница! – обиделся сосед. – Не хочешь – не рассказывай.

– Извини, – несколько двусмысленно сказал Владимир Александрович. Очень хотелось вытянуть еще хоть что-то, но собеседник уже замкнулся. – Давай еще по маленькой?

– Наливай!

Вскоре засобирались. Рэмбо наутро надо было рано, по обыкновению, вставать – а здесь, если проспишь, одним выговором не отделаешься. Освальд, профессиональный спортсмен, тоже свою норму знал, а Виноградову хотелось еще перед отбоем немного пошевелить извилинами…

В дверь наспех, забыв про приличия, постучали – и на пороге комнаты возник вооруженный узконаправленным полицейского образца фонарем Рэмбо:

– Эй, мужики! Подъем. Чепе у нас…

Это было настолько по-домашнему, по-советски, что Владимир Александрович даже не сразу вспомнил, где находится.

– Что стряслось? – Голос Освальда от сна и выпитой перед ним водки особой чистотой и мелодичностью не отличался. – Тревога, нет?

– Да почти что. – В подтверждение серьезности своих намерений вошедший повернул выключатель, и Виноградову пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от залившего комнату света. – Вставайте, быстренько.

– Мне тоже? – на всякий случай уточнил Владимир Александрович. Судя по часам, они с соседом только что успели заснуть.

– Общий подъем! Не ясно?

Зазвенел телефон. Освальд резво поднес к уху трубку:

– Да, уже… Одеваемся… Есть! – Закончив разговор, он прокомментировал: – Сам звонил… Ясно можешь сказать, что стряслось?

Оба уже были почти готовы.

– Клиент в кабаке негритоса порезал!

– Да ну? Насмерть?

– Не, слегка… Но кровищи – море! – неизвестно отчего развеселился посланец.

– Ох, блин горелый! – остудил его радость инструктор по «огневой». – Теперь сухой закон введут из-за такой херовины.

«Значит, этот внезапный подъем непосредственными неприятностями не грозит, – подумал Виноградов. – Уже неплохо».

– Коз-злы, – неизвестно в чей адрес отвесил он и вслед за соотечественниками заторопился по коридору…

На спортивной площадке, там, где стоял еще засветло улетевший вертолет, сходились перекрещенные лучи установленных на вышках прожекторов.

На этот раз форма построения была несколько отличной от той, что практиковалась по утрам. Инструктора стояли на правом фланге, особняком – а их подопечные были выстроены в одну шеренгу. По периметру, не заступая в заполненный светом овал, стояли автоматчики – их неподвижные силуэты угадывались в полумраке. Судя по черным платкам, укрывавшим головы и лица вооруженных людей, они прибыли из расположенного за воротами «обезьянника».

Владимир Александрович не упустил случая разглядеть испуганных, выстроенных по команде Бормана обитателей лагеря. Те, кого тревога застала в комнатах, были одеты в форму – их оказалось большинство. Четверо стояли в штатском: блондинка, молодожены и толстяк, возвратившийся вчера с «сафари». Очевидно, их доставили прямо из бара.

Немец рявкнул что-то, и все повернулись в сторону появившегося Полковника. Следом за ним, одетым с безупречностью британского колониального офицера, двое замотанных в черное конвоиров вели под дулами автоматов скованного наручниками преступника. Вид у парня был вялый и какой-то осоловевший…

– Господа! – заговорил Полковник по-русски.

Один из инструкторов, специалист по техническим средствам жизнеобеспечения, бойко принялся переводить подопечным на английский, язык межнационального общения.

– Господа… То, что произошло, является страшным, омерзительным пятном на репутации фирмы, на репутации каждого из нас… Впервые – впервые! – поставлена под удар сама возможность существования организации. Организации, которой вы доверили свои судьбы и сбережения.

Полковник дал возможность переводчику закончить и продолжил, спустившись на октаву ниже:

– Что же произошло? Вот он… – Начальственный палец описал дугу и уперся в точку на уровне лба провинившегося. – Вот этот человек… позволил себе из самых низменных, похотливых побуждений спровоцировать ссору со своим же товарищем, клиентом нашего агентства.

Виноградов перехватил опасливый взгляд, который скосил толстячок на блондинку. Та, подобравшись, сглотнула слюну – да так громко, что услышали даже в инструкторской группе. Полковник тем временем снова повысил голос:

– Я не буду сейчас останавливаться на косвенных и случайных виновниках происшедшего. Заверю только, что без последствий это для них не пройдет! Каждый присутствующий помнит, какие санкции предусмотрены на подобный случай… Слава Аллаху, что раненый останется жив! Что же касается человека, обнажившего нож против товарища…

Очень эффектная пауза – и далее:

– Мы не можем передать его в руки правосудия. Это перечеркнет колоссальный труд десятков и сотен людей, создавших агентство, породит огласку и материальные потери… Поэтому! Руководствуясь пунктом девять стандартного контракта, исходя из интересов и прав клиентов фирмы, ее сотрудников и учредителей… я приговариваю этого человека к смертной казни.

Паренек встрепенулся было, завертел головой, не желая воспринимать услышанное, шагнул вперед – и тут же осел на руках подхвативших его конвоиров.

– Он из Литвы. По-нашему понимает, – прокомментировал из-за плеча Виноградова Рэмбо.

– Выполняйте! – скомандовал в первую очередь для замерших в ожидании инструкторов и клиентов Полковник. Затем добавил что-то на уже слышанном некогда Владимиром Александровичем гортанном языке.

Автоматчики отступили в стороны, и откуда-то из-за спины осужденного возник Кондор. Двумя безжалостными ударами он обрушил не успевшего ничего понять литовца на землю, рванул до пояса ворот его футболки…

Кто-то в строю – кажется, даже мужчина – взвизгнул.

– Мол-лчать!

Кондор медленно вытянул из кобуры пистолет, приставил его к обнажившемуся на груди телу и выстрелил лежащему без сознания человеку в сердце. Затем ловко запахнул убитого полами песочной безрукавки.

– Убрать…

Кровь даже не успела просочиться сквозь плотную ткань одежды, а тело уже оттащили куда-то а темноту.

– Внимание, господа… Внимание! – Инструктор снова начал переводить вслед за Полковником. – С сегодняшнего утра вводятся следующие режимные ограничения…

Владимир Александрович слушал плохо, поэтому уловил только, что обучающимся в лагере лицам теперь запрещается в течение всего периода подготовки употреблять спиртные напитки, за исключением пива, а также запрещается ношение не только огнестрельного, как раньше, но и холодного оружия.

– Ну и правильно! Нечего тут курорты разводить, – буркнул стоящий сзади Рэмбо.

– Все из-за баб, – согласился Освальд. – С самого начала незачем было с ними связываться.

– Интересно, как они его теперь спишут?

– Кого?

– Покойника, литовца этого… – Приходилось говорить сквозь зубы, потому что Полковник как раз посматривал в сторону инструкторов, ожидая, пока закончит переводчик.

– Ты чего, Пронин, дурак? Или шутишь? – сдвинул брови на лоб сосед по комнате. Его коллега сочувственно хмыкнул.

– Р-разойди-ись!

Обитатели лагеря торопливо, но стараясь казаться незаметными, покинули залитое светом пространство. Владимир Александрович, уходя, покосился назад – там, невозмутимые и полные чувства собственного достоинства, о чем-то беседовали Кондор и Полковник.

– Ты меня, Пронин, иногда просто удивляешь! – покачал на прощание головой Рэмбо. – Покойник…

Тогда, в тот поздний, уже перешедший в ночь вечер Виноградов его просто-напросто не мог понять.

В связи с чем, конечно же, остался в недоумении.

Глава пятая

Единственный способ, которым я могу

побудить вас что-либо сделать, —

это дать вам то, чего вы хотите.

Виноградову приснился хромой цыган. В принципе, ничего плохого этот цыган не делал – подошел, попросил о чем-то, продемонстрировал расположившееся неподалеку многочисленное семейство… И исчез в закоулках сознания.

А до этого снилась картина. Якобы дарит ему лично Михаил Шемякин веселенький пейзаж: радуга, тучки, лужок, не просохший еще после августовского дождя. И вроде как благодарит художника Владимир Александрович, но стесняется попросить автограф на обороте – может, не принято теперь? Может, ценители и так, по манере письма руку мастера распознают?

Словом, программа для одной ночи вполне насыщенная…

Виноградов собрался с силами и открыл глаза.

Снизу противно тянуло утренним заморозком, не помогали ни слой пенопласта под матерчатым полом, ни спальный мешок.

Ныли – спина и ребра. Кожа в паху и на пятках чесалась, напоминал о себе пробудившийся заблаговременно мочевой пузырь.

Наступивший день угадывался через тонкую ткань палатки.