Том 5. Пьесы 1867-1870 - Александр Островский

Наркис (показывая перстень). И супиры тоже можем иметь, что, которые купеческие дети есть, так, может, и не видывали. А про разбойников про ваших все узнается, потому прикрывать их не показано.

Вася. Да, может, ты сам разбойник-то и есть, кто тебя знает!

Наркис. И за такие слева тоже суд с вашим братом короткий.

Вася. Я когда в Москве был, «Двумужиицу» видел, так там с лодки прямо так из ружья и стреляют. Уж на что лучше.

Наркис. Я вот поеду в Москву, я погляжу, я погляжу, так ли ты говоришь.

Вася. Уж этому актеру трепали, трепали в ладоши, — страсть!

Наркис. Ты погоди врать-то, вот я погляжу, еще, может, твоя неустойка выдет.

Вася. А это купец, а не актер, а больше на разбойника похож.

Наркис (встает). Умного у вас разговору, я вижу, нет, слушать мне нечего. А между прочим, надобно сказать, я сам скоро в купцы выду. (Входит во флигель.)

Гаврило. А ты послушай, какую я песню наладил.

Вася. Валяй!

Гаврило (поет с гитарой).

Ни папаши, ни мамаши,Дома нету никого,Дома нету никого,Полезай, милый, в окно!

Силан (издали). Тише ты, никак хозяин…

Курослепов выходит на крыльцо.

Гаврило (не слушая, с большим азартом).

Дома нету никого,Полезай, милый, в окно!Милый ручку протянул,Казак плеткой стеганул.На то сени, на то двери,На то новы ворота.

Курослепов (сходит с крыльца). Гаврюшка! Вот кто гудит-то. Какое такое столпотворение ты тут на дворе заводишь!

Гаврило (Васе). Батюшки! Бери скорей гитару да полезай в кусты.

Вася берет от него гитару и лезет в кусты.

Курослепов. Кому я говорю! Глух ты, что ли! Иди сейчас сюда на глаза и с бандурой!

Гаврило. Гитары нет у меня, Павлин Павлиныч, провалиться на месте, нет-с, это я так…

Курослепов. Как так? Как так, мошенник!

Гаврило. Я, Павлин Павлиныч, на губах, право, на губах.

Курослепов. Поди сюда, поди сюда, говорят тебе!

Вася убегает с гитарой во флигель.

Силан. Ты, братец, иди, коли велят; уж делать, стало быть, нечего.

Гаврило. Что же такое! Я иду-с!

Силан. Ну, маленько потреплет, уж без того нельзя, на то он хозяин.

Гаврило идет нога за ногу. Курослепов обходит его и хочет к нему подойти. Гаврило отступает, потом бежит на крыльцо, Курослепов за ним в дом. Стучат в калитку. Силан отпирает. Входят Матрена и Параша. Силан, впустив их, уходит за ворота.

Матрена, Параша, потом Гаврило.

Матрена (идет к крыльцу, из дому выбегает Гаврило, растрепанный, и сталкивается с ней). Ой! Пострел! Под ребро! Под самое — под сердце! Я ж тебя, погоди! (Ловит его за руку.)

Параша смеется.

Ты чему смеешься, чему?

Параша. Захотела смеяться и смеюсь.

Матрена. Эко зелье! Эко зелье! (Идет к Параше и ведет Гаврилу за собой, тот упирается.)

Параша. Не подходи лучше, нехорошо тебе будет.

Матрена. Запру тебя, в чулан запру, вот и весь раз говор.

Параша. Нет, не весь, много у нас с тобой разговору будет. (Уходит.)

Матрена. Эко зелье зарожденное! (Гавриле.) А ты откуда взялся? Уж ты на людей метаться стал! Ишь ты какой всклоченный! Трепали тебя, да, должно быть, мало.

Гаврило. Что ж, хорошо, что ль, трепать людей-то! Есть чем хвастаться! Ведь это все отчего людей-то треплют?

Матрена. Отчего? Ну, говори, отчего?

Гаврило. От необразования.

Матрена. От необразования? Тебя, видно, мало? Пойдем, я еще к хозяину сведу.

Гаврило. Да что вы в самом деле! Пустите! (Вырывается.) Я уж и так топиться от вас хочу.

Матрена. И чудесно! Вон и Парашка хочет топиться, так уж вы вместе, и нас-то развяжете.

Гаврило. Ну, я-то уж таковский, а за что вы на дочь-то? Никакого ей житья от вас нет. Это даже довольно подло с вашей стороны.

Матрена. Ах ты, тварь ползущая! Смеешь ли ты так хозяйке?

Гаврило. Ведь это в вас невежество ваше так свирепствует.

Матрена. Молчи! Сейчас я тебя всех твоих прав решу.

Гаврило. Каких прав? У меня и нет никаких. А что мне молчать? Я по всему городу кричать буду, что вы над падчерицей тиранствуете. Вот вы и знайте! (Уходит.)

Входит Наркис.

Матрена и Наркис.

Матрена. Это ты, Наркис?

Наркис (грубо). Нет, не я.

Матрена. Как ты можешь со мной так неучтиво! Хозяйка желает с тобой нежно разговаривать, — есть ее такое теперь желание…

Наркис. Вообразите! И что еще будет?

Матрена. Ты, как есть, мужик неотесанный.

Наркис. И то мужик, я себя барином и не ставлю. Что ты меня из кучеров-то приказчиком произвела, экономом, — ты думаешь, что я сейчас барином и стал для тебя, как же! Ты выправь мне такой лист, чтобы был я, как есть, природный дворянин, да тогда учтивости от меня и спрашивай.

Матрена. Что ты выдумываешь-то, чего невозможно!

Наркис. А невозможно, я и так живу. Как был невежа, облом и грубиян, так, значит, и остался. И ничего я об этом не беспокоюсь, потому что мне и так оченно хорошо.

Матрена. Что ты какой неласковый сегодня?

Наркис. А вот неласковый, так и неласковый.

Матрена. Да отчего?

Наркис. Так, ни от чего. Про разбойников много слышал.

Матрена. Про каких?

Наркис. Объявились в наших местах… человек полтораста. Шайками по лесам и по воде на лодках.

Матрена. Да врут, чай, поди.

Наркис. Кто их знает; может, и врут.

Матрена. Что ж, ты боишься, что ли?

Наркис. Ну, вот еще выдумала! Стану я бояться, очень нужно!

Матрена. Ты что вышел-то? Тебе не нужно ль чего?

Наркис. Да, мне теперича очень требуется…

Матрена. Чего?

Наркис. Денег.

Матрена. Каких денег, что ты!

Наркис. Таких денег, — обыкновенных, государственных, а ты думала, игрушечных? Так я не маленький, мне не играть ими. Тысячу рублей давай!

Матрена. Да опомнись ты! Давно ли…

Наркис. Оно точно, что недавно; только, коли я требоваю, так, стало быть, нужно. Потому как я в купцы выходить хочу вскорости и беспременно, так, значит, чтоб мне была тысяча рублей.

Матрена. Варвар ты, варвар!

Наркис. Это точно, я варвар; это ты правду. Жалости во мне на вас нет.

Матрена. Да ведь ты меня грабишь.

Наркис. А для чего ж мне тебя не грабить, коли я могу. Что же я теперича за дурак, что мне от своего счастья отказываться!

Матрена. Да, ненасытная твоя душа, ужли тебе мало еще?

Наркис. Мало не мало, а коли есть мое такое желание, так, значит, подавай: разговаривать нечего. Ежели да мне с тебя денег не брать, это будет довольно смешно.

Матрена. Ах ты… Боже мой милостивый… что мне с тобой делать!

Наркис. Уж теперь шабаш, ничего не поделаешь! Ты бы об этом прежде…

Матрена. Где ж я тебе денег возьму?

Наркис. А это не моего рассудка дело.

Матрена. Да подумай ты сам, дубовая башка, сам подумай!

Наркис. Вот еще, очень нужно! Мне какое дело! Стану я для тебя голову ломать, как же! Думают-то петухи индейские. Я весь век прожил не думавши; а как сейчас что в голову придет, вот и конец.

Матрена. Кровопивец ты, окаянный! (Хочет итти.)

Наркис. Постой, погоди. Не надо мне денег. Пошутил.

Матрена. Вот так-то лучше.

Наркис. А чтобы падчерицу за меня замуж, Парашу.

Матрена. Ну, не пес ты после этого?

Наркис. И денег, и приданого, всего как следует.

Матрена. У! Проклятый! Выколоть тебе бельмы-то твои завистливые.

Наркис. И сделай такую милость, свадьба чтоб была скорее. А то я таких делов наделаю, что и не расчерпаешь. Чего душа моя желает, чтоб это было! И пожалуйста, ты меня не задерживай. Вот тебе и сказ. Больше я с тобой разговаривать теперь не в расположении. (Уходит.)

Матрена. Попутал меня, ох, попутал! Накинула я себе петлю на шею! Вымотал он всю мою душеньку из бела тела. Ноженьки-то мои с места не двигаются. Точно меня громом ошарашил! Кабы эту чаду где бревном придавило, кажется бы в Киев сходила по обещанию.