Смерть приходит на свадьбу… - Лариса Васильева

— То есть у каждого своя чаша, личностная?

— Думаю, личностная. Есть люди, которые всю жизнь работают над собой и поэтому накапливают многие знания. А есть люди, которые только и знают, сколько стоит бутылка.

— Значит, душа — это разум? И все-таки непонятно, где душа гнездится. Она должна жить в таком органе, без которого человек не живет, да? Вот без ноги можно жить, люди теряют конечности, но душа остается на месте…Ей-то и нужно всего ничего… Она же невесомая, легкая.

— Возможно, ей нужен не один орган, а совокупность, несколько… Хочешь пересадить душу? Ну давай вот этому пациенту еще что-нибудь пересадим, чтобы душа наверняка переселилась… — пошутил он. — Поэкспериментируем немного… Ладно, хватит болтать, настраивайся на серьезную работу.

После операции Дима очнулся в палате, не сразу вспомнил, кто он и где находится. Он все еще оставался во власти наркотического сна. И, глядя в белый потолок, старался удержать ускользающее воспоминание о нем: вот летит с горы, снег бьет в лицо…

— Слава Богу, очнулся… Значит, все будет хорошо, повезло тебе, наш Евгений Федорович просто кудесник…

— Какой Евгений Федорович? Наташка потянула… Повезло, что там не было камней, деревьев, а то бы я наверняка воткнулся… Лыжи бы сломал… — Дима прошептал что-то невнятное.

— Да ты еще спишь, бредишь.

Дима вроде бы пришел в себя, забормотал:

— Приснилось что-то, на машине занесло… Или нет, это я с горы ехал… Что со мной? Я попал в аварию? На лыжах разбился? — громко спросить сил не было.

И тут же все вспомнил: его забирали на операцию.

— Сделали пересадку? Как все прошло?..

— Отлично. Считай, родился второй раз, получил еще один шанс.

— Ничего не помню…

— Ты поспи еще, поспи…

Дима заснул, словно провалился, снова почувствовал, что несется на большой скорости… Во сне он съезжал с крутой горы на лыжах, а впереди летела девушка, длинные черные волосы бились на ветру.

Проснулся вновь, когда пришел хирург.

— Очнулся? Бог тебя спас… — И повернулся к медсестре: — Деточка, пока пить ему не давай, губы протирай влажным тампоном.

Спустя неделю Дима уже лежал в своей палате. Пожилая сотрудница, Наталья Георгиевна сидела рядом, она добровольно взвалила на себя обязанности мамы для своего молодого начальника.

— Наталья Георгиевна, со мной все в порядке, идите домой…

— Я, милый мой, не для того пришла, чтобы сразу уходить. Буду тут дежурить, пока не встанешь, я уже договорилась с Евгением Федоровичем, мне разрешили. Все равно у них медсестер не хватает.

Естественно, Наталья Георгиевна договорится хоть с кем… Глаза у Димы закрывались.

— Димуля, дай-ка я тебя всего оботру…

— Ну, всего — это лишнее… — вошедший Евгений Федорович заметил умоляющий взгляд Димы и спас его от активной сиделки. — Да, Дима, не сотрудница у тебя, а чистое золото…

Наталья Георгиевна в самом деле просидела рядом с Дмитрием двое суток, ушла только тогда, когда ему позволили вставать. Петрович восхищался:

— Какая женщина! Ну всех знает, весь город! Кем же она у вас работает?

— Уборщицей.

— Не может быть… У нее же не голова — компьютер.

— Раньше она была бухгалтером, в исполкоме работала, потом в налоговой, а когда выпроводили на пенсию, стала у нас подрабатывать.

День добровольной сиделки не было, а к вечеру Наталья Георгиевна вновь появилась. Из-под халата Натальи Георгиевны выглядывал воротник ярко-желтой рубашки. Не женщина — цветок. Она с жадным любопытством смотрела на всех, с интересом выслушивала и запоминала историю каждого человека, с которым довелось побеседовать. Дима не знал, чего больше в ее визитах в клинику: сострадания или любопытства… Хотя к ним с Андреем она действительно относилась по-матерински.

— Боюсь еще тебя оставлять одного, медсестры дрыхнут без задних ног, уж я их знаю. Вот, принесла тебе бульон, — заявила она.

— О, нет! Я не хочу… — бессильно сопротивлялся Дима: готовила Наталья Георгиевна отвратительно, хуже, чем кормили в больнице.

— Ничего не знаю, выпей! — скомандовала она.

— Пей, пей, сынок! Наталья Георгиевна уж знает, что тебе нужно… — поддержал ее Петрович.

У Димы не осталось никаких шансов, против двоих он не выстоит, проще было выпить эту бурду.

— Я днем выспалась, посижу еще одну ночку с тобой, вон немного полежу на пустой кровати…

— Ложись, Георгиевна, ложись. Мы тут с тобой по-стариковски поболтаем, — обрадовался Петрович.

Дима заснул, а ночью проснулся от храпа Натальи Георгиевны. Ничего не скажешь, хороша сиделка… Она словно почувствовала его взгляд, вскинулась:

— Тебе чего, Дима? — спросила обеспокоенно.

— Все в порядке, спите… — ему стало стыдно за свои мысли, вон как она волнуется.

Выздоровление шло медленно, но все же молодой организм справился. Евгений Федорович частенько заглядывал к пациенту, он бдительно следил за всем процессом.

— Невеста у тебя есть? — не забывал он излюбленной темы.

— Нет.

— Ну, думаю, это не проблема, девчат полно, ты парень видный… Не откладывай, женись, ты и так с этим делом затянул, а уж теперь и вовсе нельзя медлить. Тебе надо родить сына, успеть вырастить его, так что поторопись. Раз уж Бог на твоей стороне, не подводи.

— Бог? Это вы на моей стороне.

— Зря ты так говоришь… Без его воли я бы тебе не помог.

— По-вашему, это он спас меня? Сначала послал воевать, ранил, лишил родителей, а теперь вздумал спасти меня. Вы считаете его милосердным? Ведь это он создал мир, где все живое поедает друг друга, чтобы выжить…

— В природе погибает слабый, нежизнеспособный, более сильное животное выживает. Наверное, он не видит ничего страшного в том, что кто-то умирает, давая шанс выжить другому существу, — Евгений Федорович присел рядом.

— Мне кажется это жестоким. Сама идея такой цепочки жизни — есть другое существо, чтобы жить самому, — страшная. Наверное, он не смог придумать иного вечного двигателя жизни. Но животных хотя бы необходимость заставляет поедать друг друга. А вот как же войны?

— Это выбор людей, и ты-то мог избежать этого.

— Как?

— Есть же, к примеру, альтернативная служба, кое-кто выбирает ее. Все зависело от тебя.

— Попробуй, выбери, не так это просто. А как же всемирный потоп? Тогда от человека ничего не зависело.

— Слушай, я не силен в Святом Писании, но вроде бы там все грешили.

— Утонули все, не только грешники, но и невинные младенцы. А животные чем провинились? Какая немыслимая жестокость — утопить все живое. Мне наш Создатель представляется не милосердным, а, скорее, любопытным. Как ребенок: нарисовал одну картинку, не понравилась — стер… Потом следующую. Мы ведь не знаем, сколько было таких всемирных потопов… Или ледниковых периодов. Почему бы ему не отделить грешников от праведников и наказывать только виновных? Устроил бы суд, сделал так хотя бы раз, и тогда, после такого показательного судилища, человечество сразу повернуло бы на благочестивый путь. Но нет, ему хочется забавляться жизнью всей планеты…

— А ему нужно чтобы мы сами, по доброй воле пришли к нему. Да ведь и сына своего он послал к нам.

— А мне кажется, — задумчиво произнес Дима, — Бог не сына к нам послал, дабы искупить грехи человеческие, а пришел сам, просто из того же любопытства, потому что хотел узнать, как это — быть человеком? Решил узнать, что же такое страдание и смерть, что испытывают люди.

— Интересная мысль, — Евгений Федорович поднялся, — но мне пора.

— Так по-твоему, Бог после этого стал сочувствовать своему созданию? — Евгений Федорович задержался в дверях.

— Ну да… А иначе не вяжется: представляете, сначала сотворить жестокий мир, в котором чтобы жить надо есть, убивать живое существо, потом всемирным потопом уничтожить все живое на Земле, и вдруг провозгласить заповедь — «Не убий… Возлюби ближнего…» Возможно, не только человечество учится, но и Создатель тоже. И теперь, может быть, он не станет больше стирать все человечество одним махом, пожалеет нас…

— Значит, все же можно просить его о милости?

— Выходит, теперь можно… Вот только слышит ли он отдельные голоса? Не надоели ли мы ему своими просьбами?

— Знаешь, Дима, где-то проводили исследования и выяснили, что если за больного молятся несколько человек, тому становится лучше, а если никто или только он сам, то никаких положительных изменений… За тебя наверняка молились друзья.

Сон, с которым он очнулся от наркоза, часто повторялся, чем-то беспокоил. Дима уже запомнил его во всех деталях: как подхватывает на лету шапочку, как мчится следом за ловкой фигуркой, хочет догнать незнакомку, иногда во сне догоняет ее, трогает за руку и она вот-вот должна обернуться, — но тут он всегда просыпался. Он рассказал об этом сне врачу, интерну Борису Ефимовичу, спросил его: