Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет) - Джо Алекс

— Буду вам признателен, если вы позвоните мне и сообщите предварительные данные, выявленные при вскрытии, сюда, в Мандалай-хауз. Моя фамилия Паркер, я заместитель начальника уголовного отдела Скотланд-Ярда, — из кармана он достал визитную карточку, которую подал врачу. — Мы начинаем следствие, и, как всегда в таких случаях, фактор времени может оказаться чрезвычайно важным. Поэтому я с нетерпением буду ждать вашего мнения, господин доктор.

— Следствие, господин комиссар? — Врач машинально сунул визитную карточку в карман плаща. — Не хочу опережать события, но разве не очевидно, что имело место самоубийство? Мне это кажется практически неоспоримым… — Он засмеялся. — Конечно, я не не утверждаю окончательно. Но судя по тому, что я увидел, я имею в виду положение тела, самоубийство весьма вероятно. Невооруженным глазом видно, что выстрел был произведен в непосредственной близости… Правда, пуля не пробила тело навылет, поэтому трудно сказать, каков угол ее полета… Но это покажет вскрытие…

Он приподнял котелок и исчез в аллее, ведущей к дому. Похоже, слова «Скотланд-Ярд» произвели на него определенное впечатление.

Паркер и Джо подошли к павильону. Сидевший на пороге сыщик встал и вынул изо рта сигарету.

— Вы останетесь здесь, Бровер, — сказал заместитель начальника уголовного отдела, — пока вас кто-нибудь не сменит. Еду вам принесут сюда, — он обернулся к Алексу. — Полагаю, с этим не будет сложностей?

— Конечно, нет, — Джо осматривал павильон внутри. — Этого никак не могло произойти, — сказал он тихо, — и тем не менее произошло…

— Что не могло произойти?

— Я сам не знают что говорю. Но кольт 45 калибра гремит, как пушка. Конечно, мог быть глушитель. Но тогда выходит, что после смерти генерал Сомервилль встал и выкинул глушитель в море?.. Твои люди уже сняли отпечатки пальцев?

Не говоря ни слова, Паркер кивнул головой. Алекс подошел к столу. Минуту он рассматривал пол, где мелом были обведены места, в которые упирались ноги покойника. Рядом обведен контур револьвера…

— Здесь было четыреста тысяч в стодолларовых банкнотах, — сказал он тихо. — Вы их не нашли, не так ли? Где же они?..

— Четыреста тысяч? — Брови Паркера поползли вверх. — Ты не говорил мне об этом…

— Нет. Я растерялся впервые в жизни, Бен… так растерялся, что только сейчас обретаю способность разумно мыслить, — он попытался улыбнуться, но это не получилось. — А ведь я действительно ничего не мог предотвратить. Я должен был помешать встрече Сомервилля с этим Пламкеттом… Конечно, Пламкетт мог каким-то образом проникнуть сюда… кусты густые, а Хиггс и я, мы всего лишь люди. Если Пламкетт пробрался сюда, убил старика и похитил деньги, — он зажмурился, — как я посмотрю в лицо этой девушке? Она верила мне…

— Ни Пламкетт, ни кто-нибудь иной не мог проникнуть в Мандалай-хауз или в парк поместья…

В голосе Паркера звучала такая твердая уверенность, что Джо быстро поднял голову и с удивлением посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь?

— Вчера вечером, после телефонного разговора с Хиггсом, я принял меры чрезвычайной предосторожности. Был установлен надзор за всеми пристанями, занимающимися сдачей в прокат лодок и яхт, и мои люди получили приказ мгновенно передавать сведения обо всех, пытающихся отправиться сюда водным путем. Кроме того, со вчерашнего вечера вся территория поместья окружена наблюдательным кордоном. Ворота поместья сегодня переступили только молочник, мальчик из пекарни и мясник. За фургоном мясника издали велось неусыпное наблюдение, более того, под каким-то благовидным предлогом он был осмотрен, когда вновь появился на шоссе. Я сам прибыл в городок в шесть утра и лично следил за всем.

— Хиггс сказал мне, что говорил с тобой по телефону, — проворчал Алекс. — Что ты в Лондоне… Почему ты поступил так, Бен?

— Я не был в Лондоне, а сержант Хиггс получал от меня приказы и точно их исполнял, так что ты не можешь иметь к нему претензии, ибо это я позволил себе столь невинный обман… А почему я так поступил? — Паркер секунду помолчал. — Я не хотел мешать тебе. Но я считал, что кордон из моих людей вокруг Мандалай-хауз и мое присутствие поблизости не могут в чем-то помешать тебе. А в случае непредвиденных осложнений я мог бы тебе очень пригодиться. Как оказалось, частично я был прав. Теперь я прошу тебя рассказать все, что тебе известно…

И Джо кратко поведал Паркеру все, что знал сам. Когда он кончил, Паркер тихо присвистнул сквозь зубы.

— Значит, это он сам писал письма! Теперь понимаю… У тебя не было ни малейших оснований предполагать, что Сомервиллю что-то угрожает, раз Пламкетт не объявился. А он ни лодки не нанимал, ни пешком, по суше, не пришел в Мандалай-хауз. И все-таки генерал погиб… Может быть, все же самоубийство? Его шантажировали, все его жизненные достижения могли обратиться в пух и прах. Он был очень стар и понимал, что жить ему осталось немного. Он мог выбрать самоубийство как лучшее решение.

— И отказался от своего плана обезвреживания Пламкетта прежде, чем произошла встреча, результаты которой он с такой «оптимальной точностью» разработал? — Джо покачал головой. — К тому же никто не слышал выстрела! И глушитель не обнаружен. Кроме того, я хочу знать, где деньги? С восьми часов утра здесь была пачка банкнот, если верить свидетельству Чанды, а у меня нет причин ставить под сомнение его слова. Если мы не найдем деньги… — Джо замолчал.

— Это будет означать, что генерал Сомервилль не совершил самоубийство, а был убит, и деньги украли.

Алекс кивнул головой и открыл рот, словно желая подтвердить последние слова друга, но ничего не сказал. Лишь спустя некоторое время он тихо заметил:

— Не обязательно, Бен… Можно, к сожалению, представить себе сто различных комбинаций: например, генерал отдал деньги Мерил, когда та была здесь с фотографиями, а потом совершил самоубийство. Есть еще промежуток минут в пятнадцать — с 8.20 до 8.35, когда Чанда уже проводил Сомервилля в павильон и вернулся домой, а я еще сидел за столом. Хиггс в это время наблюдал за пастбищем. Генерал был один в павильоне. Он мог кому-то отдать эти деньги. Конечно, весьма сомнительно, но абсолютно исключить и это предположение нельзя, коль скоро денег нет. Их точно нет?

— Мои люди просмотрели каждый клочок бумаги, вообще все… — Паркер слегка пожал плечами. — Но я знаю, что тем не менее ты сам будешь проверять. — Он вздохнул. — Хотелось бы мне, чтобы это было самоубийство…

— Не больше, чем мне, — Алекс внимательно осматривал павильон. — Но он был жив в те пятнадцать минут, о которых я упоминал, потому что я видел его живого около девяти часов. Он двигался. Его видел также Джоветт, поскольку мы с ним были вместе. Потом я все время был на таком расстоянии, что обязательно услышал бы выстрел. Кроме одной минуты, когда я заглянул в библиотеку. Там я заметил профессора Снайдера. Было девять пятнадцать. Знаю точно, потому что посмотрел на часы. Но в это время на месте уже должен был находиться Хиггс. Где он?

— Я отправил его выспаться, он едва стоит на ногах, разбудить?

— Нет. Пока не надо. Мы еще ничего не знаем, у нас нет результатов вскрытия, нет данных об оружии… Где этот револьвер?

— В эту минуту едет на баллистическую экспертизу. Но, вероятно, эксперты будут ждать, пока не извлекут пулю. Думаю, протокол будет готов к вечеру. Я хочу задать тебе один вопрос, Джо.

— Слушаю? — Алекс стал опять озираться по сторонам, не трогаясь с места.

— Ты был здесь и утверждаешь, что Сомервилль не мог быть застрелен и сам не мог застрелиться до начала грозы. Позднее кто-то из вас, ты или Хиггс, обязательно слышали бы выстрел, если не был использован глушитель. Тогда вывод один: он застрелился, когда началась гроза, прямо перед вашим приходом. Шум и грохот были страшные. До сих пор море очень беспокойное, представляю, что тут делалось, когда завывал ветер, лил дождь и грохотал гром. Вы не услышали бы даже пушечный выстрел. В таком случае все бы сходилось. Самоубийство.

— А банкноты? — Алекс подошел к столику, выдвинул один ящик, второй… Бумаги, заметки, написанные четким, хотя и чуть дрожащим почерком. Коробочка цветных, идеально отточенных карандашей, бутылка чернил. Непроизвольно Джо посмотрел на поверхность стола: слева несколько книг, в середине — страница рукописи, наполовину исписанная. Сверху номер страницы — 334, ниже текст: «Глава девятая», а потом заголовок: «О некоторых грубых ошибках в периодизации металлической скульптуры школ Гуптов и Пала, допущенных в последнее время».

И еще ниже под заголовком:

«Казалось бы, что к столь сложной и изобилующей западнями проблематике, каковой является ранняя металлическая пластика Индии, следовало бы подходить с величайшей осторожностью и формулировать окончательное суждение лишь тогда, когда ученый получит неопровержимые доказательства того, к какому периоду, какой школе и какой мастерской он может отнести изучаемое им произведение искусства. Доказательства бывают разными: записанная на бумаге точная история данного произведения, что имеет место сравнительно редко, но является, как правило, неоспоримым доказательством, особенно если к тому же это скульптурное произведение никогда не покидало тот храм или дворец, где оно было первоначально установлено, или если письменные источники сообщают нам историю его перемещения. Вторым доказательством является совокупность особенностей, характерных для данной мастерской, территории или эпохи, то есть все то, что мы можем увидеть невооруженным глазом, а также технические особенности, или то… что я пишу?.. Об этом ниже, ведь здесь попросту хаос… Ученый, не исследовавший совокупность обеих групп особенностей, но желающий высказать свое… нет… нет… не то… не так… Итак, ученый, который пользуется только общими выводами, не давая себе труд исследовать все взаимосвязи систем характерных особенностей… Об этом ниже, здесь же сразу о нем: В качестве примера грубой ошибки, которая произошла вследствие недостаточного понимания важности обеих групп особенностей ученым-исследователем, может послужить бронзовая скульптура снежного человека… нет, не могу…»